Значит, вот так? Катя подергала дверную ручку, а потом треснула в дверь обоими кулаками. Ну и пусть тогда катится ко всем чертям собачьим! Кипя от негодования, она натянула теплый спортивный костюм прямо поверх пижамы, сдернула куртку с крючка в коридоре и выскочила из квартиры. Ступни на бетонном полу мгновенно обожгло холодом. Выругавшись под нос, Катя вернулась, чтобы обуться, и прихватила забытый впопыхах телефон вместе с зарядкой.
Итак, что теперь?
Ну, то есть план в гневе сбежать из квартиры – это, конечно, отличный план, вот только дальше-то что делать? Замерзнуть на лавочке назло Захару? Вернуться на вечеринку?
Катя неуверенно покрутила в руках телефон. Тринадцать пропущенных и миллион (или около того) сообщений от Стаса с общим содержанием в стиле «Как ты могла?». Пара звонков от Жени и бабушки Захара. И одно сообщение от Таби.
Выходит, ее на вечеринке даже и не было?
На улице стало совсем темно, но фонари исправно освещали пятачок вокруг подъезда мертвенно-желтым электрическим светом. Катя уселась на лавочку и принялась строчить ответ:
«Что-то случилось?»
Таби ответила тут же, будто сидела с телефоном в руках:
«Ничего».
Обычно лаконичность Таби Катю не задевала, но сегодня вечером столько всего пошло наперекосяк! Нервы, которые только-только начали успокаиваться, снова натянулись будто струны.
«То есть ты прсото не приехла на мой ДР?» – напечатала Катя, путаясь в буквах.
Точечки мигали так долго, словно Таби строчила длиннющую исповедь, но в итоге Кате прилетело короткое:
«Ничего, что тебя касается».
Она мгновенно вскипела. Почему, черт возьми, с ней все обращаются как с человеком, которого можно ни в грош не ставить? Это потому, что она добрая и неагрессивная? Потому, что носит смешные носки? Катя вскочила на ноги и, громко пыхтя от негодования, принялась наворачивать круги вокруг фонаря.
Стылый ночной воздух казался прозрачным. Белесое облачко пара, вылетая изо рта, неслось за Катей, будто за паровозом.
Решено! Они ее не заслуживают! Вот только…
Обидеться, конечно, было бы проще всего. Но проще – не значит правильно.
«Какой у тебя адрес?»
Задрав голову к небу, Катя загадала на невидимую звезду, чтобы Таби ответила. Нельзя же, в самом деле, быть настолько невезучей, чтобы в один день – причем день рождения – лишиться и подруги, и Захара!
«Генерала Суворова, 46–13», – написала Таби.
Катя ответила коротеньким «ок» и полетела к станции. Если повезет, успеет на последнюю электричку!
«О, решаем чужие проблемы, чтобы не разбираться в своих?» – съехидничал внутренний голос.
– Пошел в жопу, – пробормотала Катя то ли внутреннему голосу, то ли Захару, то ли курьеру на велосипеде, который едва не сбил ее на пешеходном переходе. Да и какая вообще разница?
Что-то было не так. Катя чувствовала, что-то случилось! А значит, она нужна была Таби, и точка.
Таби открыла дверь и по тому, как вытянулось Катино лицо, поняла, что выглядит не лучшим образом.
– На себя посмотри, – буркнула она вместо приветствия. – Тихо, мама спит.
Катя кивнула и на цыпочках вошла, едва не свалив стойку с зонтиками. Таби в последний момент подхватила железную раскоряку и бросила на Катю выразительный взгляд, обещающий максимально медленную и мучительную смерть, если та еще раз попробует издать какой-то шум. Что поделать, сил притворяться нормальной у нее просто не осталось.
Таби устало поплелась на кухню в надежде, что Катя поймет: ее удаляющаяся спина – это и есть приглашение проходить. В нынешнем состоянии Таби – высшая степень гостеприимства. Щелкнув кнопкой на чайнике, Таби забилась в угол и кивнула Кате на стул напротив. Та с любопытством огляделась и засучила рукава толстовки.
– Где у тебя чашки? А чай?
Таби молча потыкала пальцем в нужные шкафчики и принялась рассматривать кофейную гущу на дне своей чашки. Странные разводы были похожи на ядерный гриб, что, вероятнее всего, не сулило ничего хорошего. Н-да… Катя тем временем успела помыть посуду, протереть столешницу, выстроить чашки на полке аккуратным строем и даже налить им чай.
– Сахар?
Таби молча покачала головой и совершила воистину героический поступок – доплелась-таки до холодильника и вытащила оттуда половину плитки шоколадки и пару рогаликов с маком.
– Мне, кстати, сегодня разбили сердце, – как бы между прочим сказала Катя, с мрачным видом вгрызаясь в шоколадку.
– А у меня, кажется, умирает мама, – устало ответила Таби.
Катя замерла, не донеся чашку до рта. В этом не было ничего смешного, но Таби все равно уронила голову на скрещенные на столе руки и рассмеялась. Наверное, от бессилия. Усталости. Безнадеги. Она и сама не заметила, как смех перешел во всхлипы.
Она испугалась. Она так испугалась, когда мама упала! И рядом не было никого, кто мог бы ее успокоить. Кто мог бы сказать, что ей не обязательно не спать всю ночь и прислушиваться, замирая от ужаса при мысли, что мама не проснется. Или позовет на помощь, а Таби просто не услышит, потому что будет спать!
Катя молча подвинула стул и села рядом, прижавшись к ее боку.
– Все хорошо, я с тобой, – прошептала она. – Можешь поплакать, я никому не скажу.
Дыхание перехватило, будто кто-то железными пальцами схватил Таби за горло. Она пыталась… Она изо всех сил старалась сдержаться, но проиграла, и рыдания вырвались из груди, будто река, прорвавшая плотину. Бурные, несдержанные, отчаянные… Таби развернулась и обхватила Катю за шею, будто спасательный круг. Катя им и была! Как же чертовски ей повезло найти такого друга…
Понемногу, словечко за словечком, Таби рассказала Кате все о мамином диагнозе, экспериментальных лекарствах, дрожащих руках, плохих прогнозах… И, наконец, о том, что мама упала и отказалась идти к врачу.
– Ее не рвало? Сознание не путалось? – с тревогой уточнила Катя.
Таби покачала головой и вытерла лицо футболкой. Боже, как хорошо… Как хорошо поплакать!
– Думаю, нужно все-таки отвезти ее в больницу, – нахмурилась Катя. – Вдруг у нее сотрясение мозга или еще что-то такое.
– Вряд ли мама согласится. Она врачей и больницы терпеть не может. – Таби обхватила чашку руками и сделала большой глоток остывшего чая. Господи, не чай, а сахарный сироп! От этого ей почему-то снова захотелось расплакаться. Принимать чужую заботу – это определенно что-то новое. Тревожное! Потому что совсем непонятно, как на такое реагировать.
– Я спрошу у мамы, – решила Катя, неуклюже выбираясь из-за стола. – Она так-то стоматолог, но явно понимает больше нас. Позвоню из подъезда, а то мы вечно друг на друга орем.
Катя сорвалась с места, и Таби едва успела ее окликнуть:
– Алло! Сейчас почти два часа ночи!
– Вот блин!
Катя, конечно, выразилась бы пожестче, но в целом и так сойдет. Они допили чай в молчании, изредка переглядываясь, и Таби подумала: «Завтра». Завтра она непременно соберет себя в кучку. Вылепит заново из сухого крошева, в которое превратились ее тело и душа, а сейчас…
Сейчас ей больше всего на свете хотелось спать.
– Останешься? – как бы равнодушно спросила она, надеясь, что Катя согласится.
– Фокус! – тут же отозвалась та и, вскочив на ноги, спустила штаны до колен. Таби так оторопела, что не сразу заметила под ними короткие шорты. Идиотка… Лучшая на свете, но такая идиотка!
Катя беззвучно захохотала, довольная произведенным эффектом, и посеменила в коридор, путаясь в спущенных штанах. Отчаянная попытка насмешить Таби и посмеяться над собой – вот чем была ее клоунада! Каким-то образом она умудрилась их обеих вытащить из болота уныния на поверхность. И все, чем могла ответить Таби – пустить ее под свое одеяло и крепко обнять.
Они заснули мгновенно.
– Нежданчик! – оторопело произнес голос Ильи. – Ты по девочкам, что ли?
Таби, не открывая глаз, метнула в него плюшевым черным гусем и, судя по недовольному кряхтению, попала. Чувствуя себя отмщенной за раннее пробуждение, она повозилась под одеялом и снова обняла тепленькую спящую Катю.
– У нас гости?
А вот мамин тихий голос мгновенно вырвал ее из сна. Таби уселась в кровати и, отплевываясь от упавших на лицо волос, прохрипела:
– Доброе утро! Который час?
– Десять. Мы проспали все на свете.
– Включая школу! – вклинился счастливый Илья.
С третьей или четвертой попытки Таби наконец смогла продрать глаза. Мама стояла в дверях, почти повиснув на косяке, и выглядела постаревшей лет на десять. Помятой и хрупкой, будто старая газета с пожелтевшими листами. Таби мгновенно подскочила к ней и подхватила за талию.
– Ты зачем встала? – сказала она резким от волнения голосом.
– Завтрак принесла, – вымучив улыбку, мама приподняла пакет с размороженным зеленым горошком за уголок, и кивнула на Катю, которая все никак не просыпалась. – Это и есть твои ночные гости? То-то мне показалось, что я слышала голос на кухне, но не Илюшин.
Таби похолодела при мысли о том, что мама могла слышать их с Катей разговор, но та не казалась ни расстроенной, ни разозленной. Скорее отсутствующей в своем собственном теле. Потухший взгляд бесцельно скользил по комнате. Чуть отклонившись, Таби проинспектировала мамину щеку и с ужасом поняла, что за ночь опухоль не спала, а краснота налилась синевой. Кровоподтек выглядел ужасно.
– Мам…
– Я в порядке. – Мама скованно похлопала ее по руке. – Только пить хочу. Буди подругу и пойдемте позавтракаем.
Таби немедленно растолкала Катю и первой сбежала в ванную, а вернувшись, с удивлением обнаружила подругу на кухне. Та готовила бутерброды и заливисто смеялась над какой-то шуткой Ильи (наверняка ужасно несмешной и плоской), который смотрел на нее абсолютно и бесповоротно влюбленными глазами.
– Серьезно? Она? – явно забавляясь, одними губами произнесла мама, намекая на то, какие они с Катей разные. В ее глазах светились искорки изумления и веселья.