«Лежать», – мысленно приказал Глеб, бросив предупреждающий взгляд на свой пах. А вслух недовольно произнес:
– Я звонил тебе одиннадцать раз.
Таби скинула шлепки, нагло сунула ноги в его теплые тапочки и пожала плечами:
– Я видела.
– Как там мама?
– Сам спроси.
Пока он возился с замком, она прошла мимо него в комнату.
– Я звонил ей… – начал было Глеб, заходя следом, но слова вдруг бросились из его головы врассыпную. Таби, бросив подушку на диван, упала на него и сладко потянулась, выгнув спину и вытянув руки вверх. Помимо черных шортиков на ней была только майка на тонких бретельках такого же черного цвета. Материал казался скользким будто масло. И, черт возьми, совсем ничего не скрывал. Скорее… беспощадно интриговал.
Таби повернулась на бок и подперла голову рукой.
– Утром? – договорила она за него. – Она мне говорила. Раз десять назвала тебя «мой соседушка».
– Прикройся, – вытащив из шкафа плед, он бросил его Таби на бедра и приготовился выслушать поток язвительных замечаний, но Таби на удивление послушно натянула на себя плед и кивнула на раскладной столик возле дивана:
– Новый комикс?
Глеб уселся на пол перед столиком (он почти всегда рисовал сидя или лежа на полу) и принялся собирать листы с набросками и раскадровками в стопку.
– Ага.
– Дурацкий?
Он пожал плечами:
– Как и все мои лучшие работы.
– Расскажи.
Таби подползла к краю дивана и как бы невзначай положила руку ему на плечо. По телу Глеба пронесся ураган сияющих искр, но покерфейс никуда не делся. Покосился на ее пальцы, оторвал их от своего плеча и осторожно переложил на край дивана. Таби тяжело вздохнула и напустила на себя скучающий вид.
– Ну? Что там с комиксом?
Глеб сглотнул, собирая мысли в кучу.
– Это будет что-то типа самурайского вестерна, только на дне океана. Главный герой… ну, он Лососсин. Понимаешь, да? Лосось – асассин. Изгой, крадущийся в ночи между водорослями в поисках отмщения и возмездия. Местный делец… Так, вот он, видишь? – Глеб вытащил из груды перепутанных страниц изображение старого жирного краба в черном костюме. – Это Крабовладелец, он владеет сетью креветочных фабрик. Жена Лососсина пыталась разоблачить его махинации, поэтому он убил ее и разорил их кладку с икринками. Все будет на максимально серьезных щах и с выкрученной до предела драмой, как у Миллера в «Городе грехов».
– А это кто? – Таби вытянула из-под локтя Глеба рисунок с мухой в сетчатых колготках и красных туфлях на каблуках.
– Мушка-шлюшка.
Таби так громко фыркнула, что забрызгала слюной стол и наброски Глеба, но тот не рассердился. Напротив, его улыбка, согревшись реакцией Таби, растянулась еще шире.
– Это точно будет бестселлер! – захохотала она.
Глеб демонстративно поднял руки вверх и скрестил пальцы на удачу. Ему хотелось сделать что-нибудь еще – что угодно – лишь бы она снова рассмеялась так же громко и безудержно.
– Есть лишний листочек? – Таби откинулась на подушку. – Тоже порисую. И, кстати, ты в курсе, что у тебя под столом белая кошка? О, у нее глаза разноцветные!
– Это Лапонька, – неохотно представил пушистую гостью Глеб, на коленках подбираясь к тумбе под телевизором и шаря по выдвижным ящикам в поисках чистого блокнота. – Кошка Полины. Будь осторожна, она царапается.
Причем и кошка, и, блин, Полина…
Когда он повернулся, Таби обожгла его сердитым взглядом и с силой дернула за блокнот, но не произнесла ни слова. Подогнув под себя длинную ногу, она нагло своровала со стола любимый линер Глеба и принялась рисовать.
Глеб, поколебавшись, сел рядом. Он почти касался ее колена плечом и старательно делал вид, что ему все равно. Подумаешь, женская нога. Что он, ног не видел?
Боже, до чего изящные у нее ступни…
– А где Илья? – схватившись за карандаш, Глеб усилием воли заставил себя смотреть на бумагу, а не на маленькие пальчики на ногах Таби, которые так мило…
Че-е-ерт!
– У друга.
– Ясно.
Кажется, ночка будет длинной.
Глебу еще никогда не было так сложно сосредоточиться на работе. Обычно он погружался в свои комиксы целиком, забывая даже побриться или поесть, но сегодня все его чувства, словно сговорившись, настроились на Таби. Он улавливал каждый шорох и каждый ее вздох, бросал на нее случайные (на самом деле нет) взгляды и постоянно ощущал, что вот она, рядом. В крошечной черной пижамке, которую так легко было бы стянуть с нее и…
– Ты чего? – изумленно спросила Таби, когда Глеб начал биться головой об стол.
– Ничего, – выдавил он. – Мне так лучше думается.
Таби недоверчиво хмыкнула и вернулась к своему рисунку. Она хмурилась и выглядела напряженной, поэтому Глеб не стал выспрашивать подробности. Вместо этого он надавал себе мысленных пощечин и все-таки вернулся к фрейму, на котором Лососсин в отчаянии падает на колени и проклинает Крабовладельца. Задачка была непростой, учитывая, что у рыб коленей вообще-то нет.
Он и не заметил, что Таби уснула, пока не закончил главу и не повернулся, чтобы предложить ей кофе. Во сне ее голова упала на плечо, но упрямые пальцы так и сжимали линер. Глеб убрал его вместе с блокнотом на стол и невольно залюбовался. Какая же она вся… тоненькая.
Он громко вздохнул, но Таби не проснулась – лишь слегка дернула плечом. Не услышала, как скрипнул диван, когда Глеб осторожно встал на него коленом. Не увидела, как он, накрыв ее пледом, поправил сползшую бретельку и провел по ней костяшками пальцев. Не почувствовала, как он коснулся ее губ в легком, почти невесомом поцелуе и задержал дыхание.
Нет, Таби ничего из этого не услышала, не увидела и не почувствовала.
А жаль.
Дни летели слишком быстро. Кате казалось, что она всего лишь моргнула и – хоп! – октябрь закончился. Моргнула снова и – хоп! – ноябрь перевалил за середину. Если бы она могла, то вставила бы в глаза спички, лишь бы перестать смаргивать по полмесяца за раз! Но время все равно утекало сквозь пальцы, которыми Катя держала маркеры.
Она рисовала. И рисовала. И рисовала.
На деньги, подаренные родителями на день рождения, ей удалось купить подержанный стол, который она единолично тащила через всю Москву сначала в метро, потом на электричке, а потом почти ползком по заледеневшему Долгоречному. Слякоть, в которой город утопал еще совсем недавно, подморозило, и дорога от станции превратилась в грязно-коричневый бугристый каток. Катя так устала, что даже первому снегу как следует не порадовалась! А это уж совсем ни в какие ворота.
Утешало только то, что стол отлично встал в нишу возле окна, выходившего на балкон. Теперь Катя могла не только задумчиво смотреть вдаль, размышляя о вечном и печеньках, как все настоящие творцы, но и старательно делать вид, что Захара не существует. Что она не вздрагивает каждый раз, когда он проходит мимо.
Холодная война между ними ее выматывала, но Катя упрямо не хотела уступать. Она дважды пыталась объясниться! А он? Сначала просто хлопнул дверью у нее перед носом, а потом и вовсе притащил к ним Женю. Катя отказывалась верить, что они переспали, и выдумывала все новые и новые дурацкие версии того, чем можно заниматься ночью вдвоем на разложенном одеяле. Игрой в шашки? Армрестлингом?
Зато комикс наконец сдвинулся с мертвой точки. И хотя отчасти в этом тоже была заслуга Захара, Катя ни за что бы в этом не призналась. Даже себе! Даже под страхом вечного отказа от смешных носков!
Все началось с клочка голубого кружева, который она нашла на полу во время уборки. Он был совсем крошечным, но Кате показалось, что это то самое кружево, из которого Захар сшил ее «прелесть», сотканную будто из крылышек фей. Мысли о «прелести» потащили за собой воспоминания о Захаре и всколыхнули горькое болото обиды. На Катю накатило чувство беспомощности, а потом вдруг… щелк! Идея просто вспыхнула в голове, будто всегда там была, но теперь вдруг попала под мощный луч маяка, который высветил все детали, образы, нюансы и даже целые страницы комикса. Кате осталось их только зарисовать.
Невероятно, но за два дня до дедлайна комикс «НИЧЕГО ТАКОГО» был готов. Катя закончила штриховать тень у изломанных букв заголовка, сложила листы по порядку и замерла, прислушиваясь к ощущениям. Кажется, в этом коктейле было девяносто девять процентов паники и один крошечный процент надежды. Катя старалась не зацикливаться на нем, чтобы не слишком разочаровываться, когда окажется, что мама была права и ничего у нее не получилось. Но мерзкая надежда все равно упрямо продолжала жить, оплетая панику сетью тонких, как паутинка, сияющих ниточек предвкушения.
Кате до смерти хотелось показать комикс Таби, но тема челленджа как-то сама собой стала для них табу. Официальной причиной был строгий запрет на нарушение правила анонимности, но в глубине души они обе знали, что дело в соперничестве. У Таби, как и у Кати, были свои причины стремиться к победе, но первое место, как ни крути, всего одно.
Из-за страха провалиться и глупых угрызений совести (Катя, конечно, желала себе победы, но не хотела, чтобы Таби проигрывала) Катя тянула с отправкой комикса до последнего дня. Хуже того, почти до последнего часа! Никакого особого смысла в этом не было, просто пока Катя не кликнула на клавишу «Отправить», что-то еще можно было изменить, переделать, улучшить! Все казалось возможным, пока комикс еще был у нее в руках.
Да и сканер стоял прямо в университетской библиотеке.
Катя пришла туда за два часа и две минуты до дедлайна. Высокий тощий старшекурсник с волосами в стиле Круэллы (одна половина черная, другая белая) как раз что-то сканировал. Судя по ревностным взглядам, которые он бросал по сторонам, тоже комикс. Хотя, возможно, Кате так только казалось, потому что сама она могла думать исключительно о комиксах и ни о чем другом. За его спиной нетерпеливо переминалась с ноги на ногу невысокая девушка в спортивном костюме, а рядом стояла сердитая парочка Катиных однокурсников – Марк и Кристина – которые вечно ссорились и бурно мирились прямо на парах.