то был.
И этого хватило, чтобы вместе со слезами из Кати излились страх, беспомощность и болезненное чувство неспособности за себя постоять. Какой-то чудовищной и парализующей беззащитности.
Конечно, она должна была ему все рассказать. Давным-давно, еще тогда, когда все это только случилось. Но когда происходит что-то страшное… чем дольше молчишь, тем больше находится причин не раскрывать рот.
Вдруг мне не поверят?
Вдруг сочтут, что я просто накрутила себя?
Вдруг?…
Катя осторожно разжала онемевшие пальцы и слезла с колен Захара. Он ее не останавливал. Зорко следил за каждым ее шагом, не требуя ответов, которые заслуживал, и от этого Катя еще сильнее его лю…
Бумажная версия комикса по-прежнему лежала в пластиковой папке. Катя так и носила его в рюкзаке: не потому, что привыкла и находила что-то успокаивающее в хрусте пластика за спиной (хотя и поэтому тоже). Просто вся эта история была слишком важной частью ее самой. Болезненной раной, заросшей тоненьким слоем розовой кожи, но все еще пульсирующей внутри… Кате казалось, что без этой раны нельзя. Что она сама и есть эта рана.
Но, может, пора позволить ей зарасти и стать тоненьким шрамом на памяти?
– Вот, – она протянула папку Захару и с трудом заставила себя разжать пальцы, когда он молча потянул ее на себя, – ты пока читай, а я… в общем, мне надо… подожди, пока я уйду, ладно?
Катя едва не споткнулась о кофейный столик и, чудом удержав равновесие, шутливо закатила глаза – мол, это же надо быть такой неуклюжей! Нервный смех клокотал у нее в груди, но Катя боялась, что, если засмеется, Захар не поймет, как все это важно для нее. Как сильно это ее… покалечило. Завернувшись в одеяло и прихватив телефон, она тихонько вышла на балкон и едва не заорала, столкнувшись в темноте с манекеном. Вашу ж мать! Так и поседеть недолго!
Телефон вдруг ожил. На экране высветилось «Мама», и Катя едва не заплакала снова, потому что мама словно почувствовала, как остро она в ней нуждается и позвонила. Да, они не ладили. Да, иногда спорили до хрипоты. Но мама есть мама. Бывают моменты, когда ее невозможно ничем и никем заменить.
– Привет, мам, – прохрипела Катя и тут же прочистила горло, чтобы мама, не дай бог, не решила, что она…
– Заболела, – немедленно диагностировала мама. Уровень тревожности в ее голосе за секунду разогнался с нуля до ста. По какой-то неведомой причине мама каждый Катин чих воспринимала как конец света. Сопли? Вот тебе горчичники на все тело сразу и марш под одеяло! Тридцать семь и три? Вызовите скорую, тут человек умирает! – Отвечай мне, ты заболела? Ты пьешь лекарства? Ходила небось без шапки! Так, я сейчас позвоню Захару, пусть заварит тебе малины и…
– Да не болею я, мам! – перебила Катя. – Хурмы переела, вот и запершило в горле. Уже прошло, слышишь?
Несмотря на расстояние, она прямо-таки физически ощутила исходящую от мамы подозрительность. Только бы видеосвязь не догадалась включить! А то увидит Катю на балконе без куртки и телепатически ее прикончит.
– Ты чего звонишь? – поспешила спросить она.
Мама еще немножко подышала в телефон – шумно и недоверчиво – и, наконец, отозвалась:
– Так это же ты мне днем звонила. А я зарядник на дачу забыла взять! Мы только приехали, еще руки даже не помыла. Со следующей недели, говорят, могут перестать у нас в СНТ дороги чистить, так что надо было доделать веранду. Либо так, либо весной кто-нибудь точно ногу сломает, доски-то там совсем прогнили!
– Совсем, – согласилась Катя. Ее выдох белым облачком поднялся в темное небо.
– Ну и? – поторопила ее мама. – Что там за новости у тебя?
Катя заколебалась. Заледеневшим пальцем очистила от снега небольшой островок на бетонном бортике балкона. И все-таки призналась:
– Да ничего такого… – заюлила она. – У нас в МИМИ был челлендж… это конкурс такой. И я заняла… точнее, еще ничего не заняла, но вышла в финал. Попала в десятку лучших.
Крошечный огонек гордости вспыхнул у нее в сердце, согрел изнутри. Нужны были всего-то пара добрых маминых слов, чтобы превратить его в огромный костер! Но мама не была бы мамой, если бы не ответила разочарованным тоном:
– Десятое место?
– Нет-нет, мы все как бы на одном месте. Все вышли в финал и…
– Как это на одном месте? Что это за конкурс такой, что нет победителя и все на десятом месте?
– Блин, мам! Да это же… – Катя замолчала. Имело ли вообще смысл хоть что-то объяснять? Огонек внутри едва теплился. – Это правда большое достижение.
«Я заслуживаю остаться в МИМИ и следовать за своей мечтой», – вот что говорила Катя. И мама ее, конечно, услышала.
– Вот выиграешь, тогда и поговорим, – напряженно ответила она и поспешила сменить тему: – Мне пора ужин готовить. Завтра созвонимся, ладно? Захарушке привет.
Огонек потух. Кате стало так холодно, что пришлось вернуться в комнату: к Захару, комиксу и воспоминаниям.
Наверное, для кого-то другого в этом и правда не было ничего такого.
Ну оказался первый парень говнюком, чего теперь, всю жизнь страдать и рисовать грустные комиксы?
Миша Кате не очень-то и нравился, но они вместе ходили в школьный театральный кружок, неплохо ладили, смешили друг друга. И потом, он учился в десятом, а она в восьмом, и если этот аргумент не кажется вам достаточным, то что вы вообще знаете о юности?
Год спустя он позвал ее на свой выпускной. Ее, девятиклашку! Конечно, в ресторан ее не пустили, но зато Катя, раздуваясь от гордости, пошла с Мишей и его одноклассниками встречать рассвет на канал. Какой же крутой и взрослой она чувствовала себя рядом с выпускниками! Почти что избранной, ведь кроме нее все девчонки в компании были уже взрослыми.
Пиво лилось рекой, из распахнутых дверей соседнего клуба грохотала музыка, а ветер портил девчонкам прически и раздувал платья. Катя тоже пищала и ловила юбку вместе с остальными, потому что это казалось ужасно смешным.
Она даже не поняла, насколько Миша был пьян, потому что в ее семье алкоголем никто особо не увлекался. Поэтому когда одноклассники начали дразнить его за то, что он связался с малолеткой, которая ему точно не даст, Катя старательно смеялась и делала вид, что ее это забавляет. Взрослые ведь так и должны реагировать на подобные «дружеские» подколы? Она сидела у Миши на коленях, прямо на песке, а его рука по-хозяйски лежала у нее на бедре. Она тоже выпила – кажется, виски с колой или какую-то еще похожую ерунду, которую парни смешивали прямо на пляже в пластиковых стаканчиках.
– Заткнитесь, уроды! – завопил Миша, обиженно взмахнув стаканчиком с коктейлем. От его неловкого движения часть холодной жидкости выплеснулась Кате на грудь. Она дернулась от неожиданности, и они оба, потеряв равновесие, под общий гогот и улюлюкание упали на песок. Миша упал на бок, а вот она с размаху приложилась виском и затылком об утоптанный песок. В ушах зазвенело.
– Не тормози, Михан, пользуйся моментом!
Катя попыталась приподняться на локтях и отшутиться, но Миша вдруг навалился на нее сверху и запечатал ее рот своими губами. Его потная ладонь залезла к ней под юбку, пальцы зацепили тонкую ткань трусиков, полезли внутрь…
– Миха, давай! – орали пьяные голоса, распаляя его еще сильнее.
Он схватил ее за грудь и так больно стиснул, что Катя вскрикнула и попыталась вырваться.
– Лежи тихо, сейчас сделаю тебе хорошо, – пьяно заржал Миша, наваливаясь на нее всем своим весом.
Кажется, кто-то из девчонок все-таки сказал что-то предупреждающее, но ее быстро заткнули, чтоб не портила веселье. На зубах у Кати заскрипел песок. Во рту мерзко извивался чужой язык. Чужие липкие руки бесцеремонно шарили по телу. Воняло потом и алкоголем, но Катя не могла ни вскрикнуть, ни пошевелиться.
Музыка из клуба вдруг стала нестерпимо громкой. Басы били будто прямо по мозгам. Во рту быстро начала скапливаться слюна, дыхание участилось, и Катя поняла, что ее вот-вот вырвет! Паника нарастала, нарастала, нарастала…
А потом она зажмурилась и со всей силы укусила его за губу.
– Твою мать! – завыл Миша, неловко приподнявшись на локтях и прижав руку ко рту. – Укусила, дрянь!
Катя выдернула руку из-под его тяжелого тела, перевернулась на бок, и ее тут же вывернуло. Алкоголем, дешевыми чипсами и остатками детства.
– Михан, ты что, реально так стремно целуешься? – заорал кто-то из Мишиных одноклассников.
Миша обиженно развернулся на голос. Катя, воспользовавшись моментом, спихнула его с себя, поднялась на ноги и, спотыкаясь, понеслась вверх по крутой тропинке подальше от пляжа. Кажется, Миша орал что-то ей вслед. Остальные смеялись. Катя хваталась пальцами за высокую траву по обе стороны тропинки, сдирая кожу с ладоней, и молилась, чтобы они не бросились следом. Чтобы не поймали ее за волосы и не сдернули вниз!
Она забыла туфли на пляже, и почти сорок минут бежала до дома босиком. Мама с папой, к счастью (к счастью ли?), были на даче, поэтому ей не пришлось ничего им объяснять. Да и что тут объяснишь? В смысле, страшные вещи ведь обычно случаются только с другими! А тут…
Катя заперла дверь на оба замка и цепочку, заползла под одеяло, и следующие несколько дней почти не вылезала из-под него. Она не знала, сможет ли простить Мишу или найти ему оправдание, если тот вдруг надумает извиниться, но проверить это шанса ей не выпало. Вместо «прости, пожалуйста» на нее вылился целый поток сообщений с помоями и угрозами. Он писал, что она его покалечила и что он подаст на нее в суд, если она вздумает открыть рот. Что ей никто не поверит. Что она сама хотела, раз пошла с ним на канал, ведь они, ясное дело, не рассвет встречать туда поперлись! Что она опозорила его перед друзьями, поэтому лучше ей теперь не ходить одной по темным переулкам…
Писал, что с ней что-то не так, раз она не завелась.
Что у него на нее все равно не встал, и встречался он с ней только из жалости.
Сморгнув воспоминания, замерзшая Катя ввалилась в комнату и принесла с собой запах мороза. Захар как раз закончил читать комикс и теперь сидел, уткнувшись локтями в колени и сцепив пальцы в замок. От всей его позы, от застывшего выражения на лице веяло чем-то… диким. Тщательно сдерживаемой яростью, возможно? Кате вдруг подумалось, что именно с таким лицом ломают кости, причем и глазом не моргнув.