Захар повернулся к ней, уложив щеку на сцепленные пальцы, и тихо спросил:
– Это случилось с тобой?
Катя опустила голову, чтобы волосы упали на лицо, и кивнула.
– Это был Миша?
Помедлив, Катя кивнула снова, и Захар вдруг толкнул стол с такой силой, что тот с грохотом врезался в стену. Он в два шага оказался рядом. Потянулся, чтобы ее обнять, но остановился и беспомощно опустил руки.
– Можно?..
Катя сама обвила его шею. Прижалась изо всех сил, будто его объятия были единственным по-настоящему безопасными местом на земле. Наверное, так оно и было. Склонив голову, Захар уткнулся носом в ее шею и стиснул крепко-крепко.
– Мне так жаль…
Катя зажмурилась и кивнула.
– Я не знал. – В голосе Захара смешались недоумение и злость. – Как я не догадался? Это же…
– Я хорошо притворяюсь, – шепнула Катя.
И это действительно было так. Мама с папой даже не поняли, что что-то случилось. Она купила себе первые смешные носки, чтобы спрятать ноги, покрытые пластырями, и сказала, что никуда в итоге не пошла, потому что ее тошнило и болел живот. А Миша… Ну, Миша больше не звонит и не приходит, потому что разозлился на нее за это.
Было даже что-то обидное в том, как легко мама ей поверила. Во всей этой истории ее интересовало только, сколько раз ее тошнило, мерила ли она температуру и где именно болел живот.
– Иногда я чувствую себя такой глупой, – всхлипнула Катя. – Думаю, может, я просто раздула из мухи слона? Ничего такого ведь не случилось. В смысле, он же меня не… – Она проглотила это слово, и оно прокатилось по пищеводу ядовитым комком, осело в груди невыносимой тяжестью…
– Мне так не кажется. – Захар задумался, прежде чем ответить, и Катя заново влюбилась в него за одно только это. – Даже если для кого-то другого это ничего не значит… Знаешь, все мы считаем мухами и слонами разные вещи.
Катя кивнула, чувствуя, что глаза снова начинает щипать, и крепче прижалась к Захару. Он поднял голову и положил подбородок ей на макушку. Его сердце билось часто и сильно, будто вместе с кровью качало по венам уверенность, которой Кате сейчас так отчаянно не хватало.
За окном опять пошел снег.
– Я должен… – Захар запнулся. – В твоем комиксе… ты нарисовала, что мама тебе… Твоя мама правда… правда сказала, что ты сама виновата?
Он делал так много пауз, что Катя едва не рассмеялась. Просто удивительно. Удивительно, насколько легче ей стало после того, как она разделила с ним свою ношу. И не просто разделила, а, кажется, выгрузила ее из души и памяти.
– Я ей не говорила.
– В смысле не говорила?!
Катя отшатнулась от неожиданности, и Захар тут же понизил голос.
– В смысле не говорила? – ошеломленно повторил он.
Она неловко поежилась.
– Наверное, я просто испугалась. – Каждое слово приходилось выталкивать из себя силком, словно буквы прыгали с парашютом и боялись шагнуть в неизвестность. – Подумала, что, если она и правда так скажет? Что я как-то не так себя повела. Дала понять ему, что сама хочу, вот он и…
Катя замолчала, не договорив.
– Твоя мама никогда бы так не сделала.
– Ну…
Ей бы его уверенность. Мама придерживалась педагогической установки «виноватый ребенок – послушный ребенок», так что у них дома Катя всегда была во всем виновата. В том, что весь класс отстранили от занятий, потому что половина ребят сбежали в парк аттракционов (надо было уговорить их остаться). В том, что лампочка в туалете перегорела (свет не выключила, вот и результат). В том, что автобус сломался, и она опоздала к репетитору (раньше надо было выходить).
Как-то так.
Захар вдруг наклонился и подхватил ее на руки.
– Подумал, что ты устала стоять, – пояснил он, опуская Катю на диван. Катя завозилась, устраиваясь удобнее, и отвела глаза. Разгладила шершавую обивку, щелчком отправила на пол какую-то мусоринку… Она не смотрела на Захара, но чувствовала на себе его внимательный изучающий взгляд.
– Знаешь, почему я в детстве так нервничал, когда ты умудрялась пораниться или упасть? – внезапно заговорил он. Катя отрицательно качнула головой. – Я до смерти боялся твою маму, потому что знал, что, если на тебе хоть царапинка будет, она мне шею одной рукой свернет, как цыпленку. Ты в курсе, что пацаны во дворе звали ее Брунгильда-разящий-молот?
Катя не сдержалась и хрюкнула.
– А пацана, который изводил тебя в детском саду помнишь? Как его там… Того, который постоянно показывал тебе на тихом часе свою пипиську.
– Паша Гудько?
– В общем, твоя мама сначала пыталась договориться по-хорошему с его мамой, потом с воспитателем и директором сада, но все без толку. Тогда она принесла в садик огромные садовые ножницы, подстерегла этого пацана в раздевалке и сказала, что отчикает ему краник, если он еще раз вытащит его из трусов в твоем присутствии.
– Чего-о-о? – недоверчиво закашлялась Катя. – Откуда ты?..
– Подслушал наших, пока они трепались на кухне, – довольно усмехнулся Захар. – Был, кстати, страшный скандал, потому что пацан после этого начал писаться в постель. Твою маму вызывали к директору, но она невозмутимо пожала плечами и сказала, что ей бы не пришлось прибегать к таким радикальным способам донести информацию, если бы они сами приняли необходимые меры.
Катя снова расплакалась. Только на этот раз от смеха! Боже, а она-то все не могла понять, чего этот Паша вдруг начал пялиться на нее с таким ужасом? А он, оказывается, боялся лишиться своих колокольчиков!
На душе у нее потеплело. Мама, конечно, не идеальная… Но до чего важно знать, что она никогда не даст свою дочку в обиду!
Катя и сама не заметила, как так вышло, что ее голова опустилась Захару на плечо. Он осторожно приобнял ее, и это было, как… надеть любимый свитер. Заварить какао с огромной порцией взбитых сливок и тертого шоколада. Или накрыться теплым пледом, пока на улице падает снег. Он, кстати, и правда падал.
Переплетя ноги и тесно прижавшись друг к другу, они умиротворенно смотрели в окно. Теперь, когда они больше не были в ссоре, Кате столько всего хотелось рассказать Захару! О челлендже, фисташковых пончиках в кофейне у метро, планах на Новый год, новых мемах, мечтах о победе… Но вместо этого она просто его поцеловала.
А он поцеловал ее в ответ.
То, что случилось дальше, было совсем не так, как бывает в кино. Немного неуклюже и ужасно неловко поначалу, но так горячо и искренне, что Катя с кристальной ясностью поняла – никогда и ни с кем больше она не сможет быть так близка, как здесь и сейчас. С Захаром.
Его руки были везде. Гладили, обнимали, щекотали… Его губы прижимались к ее губам и ловили ее смех, когда щекотка становилась невыносимой. Собирали каждую смешинку поцелуями, будто драгоценную росу. И Катя таяла, таяла, таяла… Становилась в его руках чем-то расплавленным и бесконечным.
В какой-то момент они оба начали задыхаться. Нежность вспыхнула страстью, и Захар притянул ее ближе, усадив к себе на колени. Поцелуи стали требовательнее, но Катя и не подумала отстраниться. Она охотно отвечала на них, чувствуя, как от каждого движения его губ и языка по телу прокатываются горячие сладкие волны.
Не прерывая поцелуя, Захар схватился за край ее футболки и потянул наверх.
– Стой… – запаниковала Катя. – Погоди.
Захар тут же остановился, но на то, чтобы оторвать взгляд от полоски обнаженной кожи на Катином животе, времени потребовалось несоизмеримо больше. Он выглядел так, словно эта невозможность коснуться, поцеловать и даже посмотреть причиняла ему почти физическую боль.
– Ты передумала? – его голос звучал хрипло. Наверное, он даже не осознавал, что его большой палец все еще поглаживает ее сквозь футболку. – Все нормально. Наверное, прошло еще слишком мало времени, а я набросился на тебя и… Господи, прости, ладно? Я…
Катя замотала головой еще до того, как он закончил. Она не хотела, чтобы он останавливался. И совсем не думала о Мише, потому что прошлое наконец-то осталось в прошлом, и теперь с ней рядом был именно он, Захар! Но просто… Наверное, было бы лучше, если бы они выключили свет, и он не увидел… ее всю. Маленькую грудь. Нежную складочку на животе. Родинки… Что, если ему не понравится, что у нее так много родинок? Что, если…
– Катя, – тихо позвал Захар, взяв ее лицо в ладони.
Как вообще можно сказать о таком вслух?
– Ты не обязана делать это только потому, что этого хочу я. – Он легонько потерся носом о ее нос и шумно выдохнул. – Это имеет смысл… только если ты тоже меня хочешь. Здесь. – Он провел пальцем по ее обнаженному животу над резинкой шортов. – И здесь. – Ладонь Захара легла ей на грудь – прямо напротив сердца.
Он был таким спокойным и надежным, так бережно с ней обращался… Как вообще можно было его не хотеть? Как можно было чего-то рядом с ним стесняться?
Катя обняла Захара за шею и, приблизив губы к уху, еле слышно шепнула:
– Вдруг тебе не понравится? – Она зажмурилась. – Потому что я – это я, и я такая…
– Катя! – он выдохнул ее имя так, словно в жизни не слышал ничего более абсурдного. Закрыл глаза и, зарычав, куснул ее за шею. Совсем не больно, но чертовски возбуждающе. Катя слегка поерзала, чувствуя, как внутри разгорается желание, и Захар, стиснув ее бедра, прошептал: – Мне понравится. Черт, мне очень-очень понравится. – Захар осторожно приподнял ее лицо за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. – Но только потому, что ты – это ты.
Он закрыл глаза, откинул голову назад, и Катя поцеловала его в губы. В щеки. В глаза. В лоб. Поцеловала всюду, куда смогла дотянуться, а потом остановилась, тяжело дыша, и отодвинулась на расстояние вытянутой руки. Захар не шевелился. Его руки лежали по обе стороны от тела, спокойные и расслабленные, предоставляя Кате возможность решить самой, как далеко она хочет зайти.
Катя схватилась за край футболки и потянула ее вверх, представляя в воображении, как эротично будет выглядеть, но, как назло, застряла головой в узкой горловине и нелепо затрепыхалась, пытаясь выбраться. Захар, рассмеявшись, подался вперед и спас ее из плена, а Катя закрыла руками лицо, пылая от смущения. Господи, какая она…