«один из аспектов материалистического решения основного философского вопроса о первичности материального и вторичности идеального состоит в том, что идеальное, будучи продуктом мозга как формы высокоорганизованной материи, вместе с тем является результатом отражения вне и независимо от человека существующей действительности и в этом смысле также вторично по отношению к ней. Это положение имеет силу и в отношении той формы идеального, которую представляет собой идеальная сторона языковых единиц. Вторичность этой формы идеального состоит также и в том, что она есть результат отражения (разрядка наша. – А.К.) действительности, и, следовательно, не может не быть подобной этой действительности» (37, с. 79).
Неполное, непрямое соответствие значения обозначаемому «предмету» порождает разнообразные и часто несовпадающие, противоречивые суждения среди лингвистов по поводу этого факта.
В одних случаях (что особенно характерно для представителей крайнего структурализма – Соссюр, дескриптивная лингвистика, валентная семантика, контекстная семантика и т.п.) исследователи стараются всячески отмежеваться от всякой экстралингвистической обусловленности языковой семантики, а иногда и вообще элиминировать «семантические факторы в описании языка» (Л. Блумфильд, дескриптивная лингвистика, первые варианты трансформационной грамматики и т.п.).
С прямо противоположных исходных позиций подходили к значению представители направления, известного в семантике под названием «слова и вещи», а также семасиологии, отождествляющие значение слова с его референтом или приравнивающие значение слова к понятию (32; 45 и др.), исследователи, разрабатывающие теорию референции (34). Критикуя чисто формальные приемы описания языка, авторы видят истоки и причины такого подхода в принципиальной нечеткости, диффузности семантической сферы языка, что обусловливает стремление обнаружить внешне выраженные, формально фиксированные различия, за которыми стоят различия смысловые. Следствием такого подхода является отрицание какой-либо значимости логико-интуитивных приемов и интроспекции в исследовании языкового содержания.
Известно, что мысль испытывает возрастающие трудности на пути от конкретного к абстрактному (и от абстрактного к конкретному), от частного к общему все более высокого порядка, от понятия о вещах к понятиям о признаках (свойствах и отношениях). Ее четкость на этом пути в общем затемняется, а границы понятия (объем) как бы размазываются. Соответственно, имена вещей обнаруживают, как правило, более четкий семантический состав, чем имена признаков. Именно известной аморфностью, текучестью логико-предметного содержания или признаков объясняется то обстоятельство, что при изучении семантики глаголов и прилагательных исследование их референциально-содержательной стороны иногда подменяется анализом их валентностно-дистрибутивных и дифференциальных характеристик. Возможности подобного анализа несомненно необходимо использовать, если мы хотим получить как можно более полное и всестороннее представление о языковом содержании.
«Но такое изучение, очень важное для семасиологии само по себе, не является изучением значений слов. Оно дает возможность объективно охарактеризовать и в известной мере классифицировать значения, но не может раскрыть подлинной природы существующих между ними различий» (50, с. 15).
Вывод о принципиальной невозможности решить семасиологические проблемы на основе одних только формально-языковых критериев без обращения к внеязыковым факторам подчеркивается и в работе М.В. Никитина (31). Наиболее непосредственно с внеязыковой реальностью соотносятся единицы языка, имеющие ясно выраженную предметную основу, или денотативы. Поэтому, не углубляясь в подробный анализ типов и разновидностей языковых значений, считаем необходимым остановиться подробнее на основной семасиологической дихотомии денотативного и сигнификативного значений, имеющей прямое отношение к разбираемой нами проблеме.
Существование денотативного значения обусловлено предметностью мышления, его обращенностью к реальному миру. При этом предметный мир языкового содержания мыслится широко и включает не только обозначения реально воспринимаемых объектов внеязыковой действительности, но и другие виды означаемых (чувства, эмоции, психические состояния, признаки и т.п.) (см. 21).
Сущность языковой единицы заключается не в том, что она обозначает «вещь» или соотносится с нею, но и в том, что она репрезентирует некоторую абстракцию как результат познавательной деятельности человека. В слове, таким образом, закрепляются результаты рационального познания, связанного с абстрагированием от реальной вещи общих признаков, преобразованием их в идеальную сущность. В слове как одной из основных единиц языка находит отображение и закрепление не весь предмет в целом, но только небольшое число (или даже один), признак или свойство предмета из множества. Использование термина «денотат» связано именно с различением объекта, с одной стороны, как экстралингвистической сущности; и с другой – как отображения одного из свойств этого реального объекта, на который направлена познавательная деятельность.
Кроме того, в семантических работах часто проводится различие между уровнем простого лексического обозначения денотата и обозначением денотата через словосочетание в процессе коммуникации. В связи с этим вырабатывается новое понятие для обозначения сложного денотата, передаваемого в высказывании, – понятие «ситуации» (денотативной ситуации), а само противопоставление «простого денотата» «сложному денотату» соответствует не только дифференциации денотата слова и денотата, обозначенного словосочетанием, но под второй тип подводятся денотаты, представленные грамматическими конструкциями предикативного типа (17; 16; 15; 25, с. 12 – 13).
При описании семантических типов предикатов (42) также принимаются во внимание реальные, онтологические сходства и различия описываемых предикатами ситуаций, для обозначения которых выбирается термин «положение вещей». Данный термин употребляется в самом широком смысле, т.е. то, «что может иметь место в каком-нибудь мире» (42, с. 8). Указывая на различие и сходство данных понятий с понятиями, указанными выше, автор заключает:
«Иногда в качестве обобщения всех тех „положений вещей“, каждое из которых может описываться той или иной предикативной конструкцией, употребляют термины „ситуация“ или „событие“ (англ. event). Мы, однако, резервируем эти термины для обозначения частных типов „положений дел“ (что связано со стремлением в возможно большей степени приблизить нашу терминологию к обычному словоупотреблению обиходного русского языка» (42, с. 8).
Ср. также определение понятий «положение вещей» в работах (2; 5; 11; 19; 53). Иногда подобная трактовка денотата приводит к недооценке роли денотативного значения слова и лексического значения вообще в смысловой структуре языка от ее преуменьшения вплоть до полного отрицания. Ср., например, следующее высказывание, принадлежащее одному из представителей американского направления порождающей семантики.
«Хотя концепция о самостоятельном значении слова умирает очень тяжелой смертью, в настоящее время общепринято считать, что нет других единиц меньше предложения, которые были бы действительно и полностью значимы. Утверждение о том, что отдельное слово имеет значение, бессмысленно, поскольку в живом языке слова не встречаются в изолированном виде» (62, с. 8).
Мне уже приходилось писать о том, что подобная точка зрения не выдерживает критики и объективно приводит к исключению категории значения не только на лексическом, но и на синтаксическом уровне. Если быть последовательным и продолжить аргументацию автора, то можно прийти к выводу, что и предложение, рассматриваемое в отрыве от остального корпуса высказывания или от внеязыковой ситуации, часто бывает столь же семантически неопределенным, как и значение слова вне предложения (27, с. 114 – 116).
Говоря о денотативном значении, следует подчеркнуть, что наиболее распространенным все же является различение двух видов денотатов: идеального, т.е. типизированного представления предмета, явления, свойственного слову в системе языка, и материального – конкретного предмета как референта слова в составе высказывания (последний иногда отождествляют с референтным значением). В качестве сигнификативного значения в данной концепции рассматривается понятие или сумма существенных (отличительных) признаков класса обозначаемых словом предметов. При этом знаковое значение некоторых типов слов (имен классов конкретных предметов) могут включать оба компонента, реализуя в речевых высказываниях преимущественно то один, то другой (48; 25, с. 29 – 31).
Некоторые авторы предпочитают говорить о денотативном значении только в тех случаях, когда имена обозначают единичную вещь. Когда же они выражают мысль об общем представлении целого класса предметов, то они рассматриваются в качестве сигнификативного значения (31). Таким образом, то, что в первом случае рассматривается как две разновидности денотативного значения, во втором разделено на денотативное и сигнификативное значения. В целом, как можно легко заметить, разногласия между лингвистами по поводу денотативного значения носят скорее терминологический, чем принципиальный характер. Ср. в этой связи еще понятие «реалемы», вводимое на денотативном уровне для обозначения определенного инварианта предметного класса, класса реалий, который отражает их общие, наиболее существенные особенности (47).
Данное понятие получает применение в другой работе (33), где ее автор подчеркивает, что выделение системы реалем, основанной на общественной (в том числе языковой) практике людей, важно для понимания внеязыковых предпосылок лексико-семантической системы языка. Реалемы – это как бы отобранные типовые предметы, существенные свойства которых находят отражение в содержании единиц языка. Так, реалемой «стол» может быть представлено все многообразие предметов, называемых столами и используемых в практике, независимо от вида, назначения, формы материала, принадлежности к культурному ареалу, эпохе и т.д.