Развитие системы языка во времени интересует многих лингвистов. Уже упоминалась работа В.Я. Плоткина (48), в которой, в частности, постулируется циклический характер динамики фонологических систем; узловыми точками в их истории являются крупные перестройки (48, с. 9). С точки зрения этой концепции обсуждение отдельно взятых звуковых изменений не может быть плодотворным; успешным может быть лишь рассмотрение целостных процессов эволюции фонологических систем в как можно более широких хронологических рамках. Поскольку причинно-следственные цепи, обусловившие ход фонологической эволюции в каждом данном языке, имеют свое начало в его предыстории, пути фонологической эволюции в языках, восходящих к общему предку, представляют собой продукты дивергенции первоначально единого эволюционного процесса. Их сопоставление позволяет выявить как общие закономерности фонологической эволюции во всех языках генеалогической группировки, так и специфические факторы, обусловившие фонологическую дивергенцию родственных языков (48, с. 10). Автор предполагает жесткую детерминированность крупных перестроек в фонологической системе, однако результат перестройки может быть достигнут различными путями, что создает возможность дивергентной фонологической эволюции в родственных языках; различны и темпы эволюции (48, с. 121).
Принцип саморазвития языка, детерминированности его системы характеризует и концепции некоторых других фонологов, см., например, статьи Г.С. Клычкова (29) и В.К. Журавлева (23), в которых также содержатся аналитические обзоры предшествующих работ. Вместе с тем следует подчеркнуть, что причины языкового развития вскрываются лишь в диахронии, в движении системы языка. Так, Г.С. Клычков отмечает:
«Описывая переход от раннего протоиндоевропейского к позднему общеиндоевропейскому периоду, мы нигде не можем получить относительно стабильную картину, синхронный срез с детерминированной системой. Перед нами динамическая система, система процессов, в которой восстанавливаются лишь тенденции, механизмы и направления изменений» (28, с. 34).
Укажем также, что хороший обзор литературы, посвященной причинам языковых изменений, содержится в книге Б.А. Серебренникова (52). В этой же работе подробно и на большом сравнительно-историческом материале языков различных групп рассмотрены закономерности изменений, диахронические универсалии и фреквенталии, тенденции развития языка, причинно связанные процессы и т.п. Автор, в частности, признает плюрализм причин и тенденций внутриязыкового развития:
«В языке одновременно действует большое количество различных причин, перекрещивающихся тенденций, которые могут быть совершенно противоположными по направленности, одна тенденция может нейтрализовать действие другой, и наоборот» (52, с. 3).
На материале германских языков многообразие действующих тенденций показывает и Э.А. Макаев (33, с. 146), причем подчеркивается роль основных тенденций, характерных для развития именно данной группы языков, которые доминируют, подавляют противоположно направленные тенденции. В.Я. Плоткин, рассматривая тенденцию германских языков к аналитизму, указывает, что на своем начальном этапе аналитические сочетания были внутренне диалектичны, противоречивы и сочетали возможность морфологизации с возможностью сохранения их первоначальной синтаксической природы. Победа первой из этих двух тенденций означает укрепление синтетических элементов в строе языка и тем самым ослабление процесса аналитизации строя языка. Победа же второй тенденции, наблюдаемая в ряде германских языков, открывает перспективу усиления процесса аналитизации строя языка. Но при этом неизбежно расшатывается аналитическая морфология, которая в исторической перспективе представляется необходимым, но переходящим этапом в эволюции языка на пути аналитизации (47, с. 63 – 64).
Ссылаясь на положение Б.А. Серебренникова о внутренних противоречиях и противоположных тенденциях, лежащих в основе развития языка (53, с. 105), В.Г. Кондратьев считает существование антагонизма тенденций вполне естественным. Например, в языке действуют две противоположные тенденции – тенденция выражения различных значений и функций разными формами и тенденция выражения одних и тех же или близких значений и функций одинаковыми средствами. Эти универсальные тенденции в тюркских языках проявляются в ряде частных закономерностей. Например, первая тенденция выражается в стремлении к формальной дифференциации субстантивных и адъективных значений (др. тюрк, ač «голодный», «голод», соврем, тур. ač «голодный» – ačl ук «голод»). Вторая тенденция проявилась, например, в том, что древнетюркская форма -myš и форма -r могли передавать и значение процесса, и значение признака действия, в то время как в современном турецком языке эти формы имеют только значение признака действия (30, с. 33).
Различного рода общие и частные тенденции в развитии отдельных языков выявляют на материале ономасиологии Е.В. Мельникова (36, с. 23), семантики – Н.И. Батоксок (6), поэтической речи – Л.Г. Кишинская и С.Б. Кишинский (27).
Х. Рятсеп, прослеживая тенденции развития эстонского языка (в особенности укрепление агглютинативно-флективного смешанного типа), анализирует идею циклического развития языков, которая, по его мнению, остается недоказанной гипотезой. Автор принимает концепцию осуществляющегося в течение длительного времени спирального развития и изменения языковых типов (64).
А.Ю. Русаков считает важным при диахронических исследованиях различать исторически ограниченные звуковые законы (в младограмматическом смысле) и тенденции фонетического развития, определяющие изменения звукового строя языка на протяжении его истории. Взятый изолированно звуковой закон часто является лишь проявлением той или иной фонетической тенденции, характерной для данного языка, или продуктом взаимодействия нескольких тенденций. Звуковые законы выводятся на основании сравнения двух синхронных срезов языка; только таким образом может быть понят известный младограмматический тезис о том, что звуковые законы не имеют исключений. Фонетическая тенденция, напротив, может быть прослежена как в чисто диахроническом (постепенное вытеснение одних звуковых форм другими), так и в синхронном плане (вариативность в языке и речи). Наряду с регулярными звуковыми переходами, проявлениями фонетической тенденции являются спорадические звуковые переходы, а также вариативность, ограниченная определенными диалектными или функциональными рамками. Сталкиваясь с проявлением других звуковых тенденций, а также с ограничениями, накладываемыми морфонологическими условиями, эти изменения создают сложную и запутанную картину развития звукового строя языка (50, с. 191).
М.М. Гухман с помощью понятия «диахронические константы» (построения, модели, обобщающие объективно существующие и действующие закономерности языковых преобразований) исследует универсальные закономерности развития языков в историко-типологическом плане. Автор указывает на отличие диахронических констант от полных диахронических универсалий: последние представляют собой «основные положения историко-материалистической теории развития языка» (15, с. 45). Выявляя ряд общих закономерностей в развитии различных групп языков, М.М. Гухман вместе с тем отмечает, что в действительности общие закономерности нередко видоизменяются, тормозятся, нарушаются или, наоборот, стимулируются в результате влияния множества внутренних и внешних факторов, которые весьма часто не могут быть в настоящее время учтены (15, с. 244).
Продолжают изучаться также процессы конвергенции и дивергенции, действующие как в одном отдельно взятом языке на его разных уровнях, так и в истории языковых семей и языковых союзов. В.К. Журавлев на материале фонологии восточнославянских языков рассматривает роль конвергентных и дивергентных процессов и связывает их с позиционной обусловленностью (теория нейтрализации фонологических оппозиций) (22, с. 35).
Значительную роль конвергентного развития в истории языков мира подчеркивают Т.С. Шарадзенидзе (59; 56, с. 63 – 107) и В.А. Виноградов (56, с. 278).
По поводу типов языкового развития интересно также понятие «волнового развития языков», принимаемое в работе И.С. Галкина о развитии местных падежей в финно-угорских языках. Автор указывает, что марийский язык территориально занимает промежуточное положение между прибалтийско-финскими и пермскими языками, поэтому, видимо, стройность серий сложных местных падежей идет по убывающей линии от прибалтийско-финских языков к мордовским, затем к марийскому и через него к пермским. По мнению автора, здесь сказалось волновое развитие языковых явлений в то время еще достаточно близких родственных диалектов финно-пермского языка-основы (12, с. 26 – 27). Следует, однако, отметить, что речь идет здесь, видимо, о тенденции развития местных падежей, существовавшей в финно-угорских языках в целом, тенденции, которая по-разному осуществилась в отдельных финно-угорских языках; не последнюю роль здесь сыграл пространственный фактор локализации носителей отдельных языков; что касается «волнового развития», то этот термин, на наш взгляд, неудачен, так как ассоциируется с «волновой теорией» распространения инноваций, о которой здесь вряд ли идет речь.
Вопросы конвергентного и дивергентного развития языков затрагивают также Ю.Н. Караулов и В.П. Нерознак при выяснении генетических и ареальных типов языковых общностей. Авторы представляют себе историческое развитие языковых общностей как членение изначально полигенетического языкового пространства на переходные и моногенегические макротипы, семьи и группы языков с последующим их дроблением на подгруппы и отдельные языки. Полигенегическое языковое пространство развилось в ряд переходных протоязыковых состояний, протосемей (25, с. 165). При этом авторы считают конвергентное развитие, ведущее к образованию языковых союзов, тупиковой линией в эволюции, поскольку оно не приводит к новой форме межъязыковой общности.