— Вот этот? — прохрипел жлоб, схватив Умника за воротник так, что тот поперхнулся.
— Ага, Засранец, ага! Он самый, Засранец, как раз! Он, подлая жаба, он!
— Засранец, что за проблема? — Лысый шагнул вперед. — Оставь его. Новенький, еще не ворвался.
— Интересно, хи-хи, во что тут врываться? Не вижу, Лысый, во что тут врываться. Гадить все умеют, засранцы, это нам из башки не стирают, — Засранец встряхнул Умника. — Чем же тебе, мой хороший, мы так не понравились? Что же ты вдруг не стал с нами гадить, засранец ты долбаный?
— Я не стал гадить не с вами, а просто там, где вы гадите, — Умник сжал челюсти.
— И почему же так, мой хороший? Чем же тебе вдруг не понравилось где мы гадим, все?
— Мне не понравилось, что вы, все, гадите прямо под окнами. Я не хочу срать там же где сплю.
— Ага... — Засранец мерзко ухмыльнулся и сильнее стянул Умнику воротник. — Значит, мы все такие гадкие, такие сволочи, и ты один вдруг нашелся хороший и правильный? Такой, на тебе, чистенький?
— Я этого не говорил, — просипел Умник. — Просто я не хочу срать под своими же окнами. Где срете вы — дело ваше. А я под своими же окнами срать не хочу.
— Засранец, — Дед тронул жлоба. — Оставь новенького в покое. Его только утром воткнули. Еще не ворвался.
— Ну вот и ворвется, гаденыш. Если вы объяснить не успели, я как раз объясню. А ну-ка, — Засранец снова встряхнул Умника, — снимай штаны, мой хороший. Снимай штаны и садись, засранец ты долбаный.
— В смысле? — просипел Умник.
— Садись и испражняйся! Прямо здесь, прямо под окнами! — шестерки за спиной Засранца захихикали и закривлялись. — Где ваши окна, Лысый, — вот эти? А ну-ка...
Засранец проволок Умника по дерьму и швырнул под окна барака. Умник упал лицом и руками в дерьмо, плевки и окурки, попытался подняться, но после ужасного дня в забое сил у него не осталось.
— Устал, даже сесть не можешь? Давай я тебе помогу, бедненький, — Засранец вздернул Умника за воротник. — Сри, засранец ты долбаный!
— Отстань, — просипел Умник. — Я не буду гадить у себя под окнами.
— Значит, не будешь? — издевательский тон Засранца стал зловещим. — Не будешь, значит, срать у себя под окнами? Где срут все честные люди, засранец ты долбаный?
— Засранец, — произнес Дед спокойно, — он убогий, больной. Он бракованный, не трогай его. Ты знаешь, иногда это бывает.
— И что? — жлоб обернулся к Деду, сощурившись. — Пусть, значит, среди нас заводится всякая тля, да еще больная? А лечить его кто будет — ты? — он обернулся к Умнику, который сидел на корточках и смотрел в сторону. — Спрашиваю в последний раз. Ты будешь здесь гадить?
— Нет.
Засранец выхватил из сапога железный стержень и ударил Умника в голову. Стержень звякнул над ухом, Умник опрокинулся вбок, ткнулся виском в землю, и кровь медленно потекла по месиву грязи и испражнений. Шестерки заверезжали от радости и восторга.
— Если очухается, будет гадить со всеми, — ухмыльнулся Засранец и потыкал Умника стержнем. — Смотри, какой умник нашелся... Не нравится ему где все гадят. Засранец долбаный.
Засранец ушел, шестерки уволоклись за ним. Подошел дежурный, двинул Умника сапогом, обронил Деду:
— Убери.
Лысый с Дедом подхватили Умника и, стараясь не заляпаться кровью, поволокли в барак к медикам.
— Вот вы достали уже, — врач покосился на окровавленный череп.
— Делай свое дело, — Дед положил Умника на топчан. — Залепи дырку, залей там чем нужно, и если очухается — свистни. Он бракованный, так что если подохнет, ему же и лучше.
— Вот ведь неугомонный кретин, — Лысый хихикнул, оглядывая пустые нары. — Дыра в башке еще мокнет, а он отвалился куда-то.
— Жалко, что его не убили, — отозвался Дед. — Но ничего, скоро убьют.
— Куда, интересно, он смылся? — пробормотал Лысый, заворачиваясь в одеяло. — Искатель.
— Пошел гадить куда-нибудь, подальше от всех, — Дед хмыкнул.
Умник вернулся посреди ночи. Он долго и осторожно пробирался между нарами, добрался до своего места, сел на постель. В полумраке ночных фонарей замерцала повязка с черным пятном. Умник посидел так немного, улегся.
— Где был? — пробормотал Лысый, разлепив веки. — Завтра в забой, надо спать.
Умник не ответил. Позже, когда Лысый снова почти заснул, Умник пошевелился и тихо сказал:
— Лысый... Тебе не интересно, за что ты тут дохнешь?
— Умник, мы этот вопрос уже обсудили и закрыли, — Лысый помолчал. — Какой смысл мукалить? Все равно я никогда не узнаю, за что я здесь. Если я здесь, значит, было за что.
— Лысый, ты не дурак, и не сволочь. Здесь все как один, за маленьким исключением, твари. Вы с Дедом не такие, и вам-то должно быть интересно, за что вас сюда? Что вы такого сделали? За что вам такая каторга?
— Значит, было за что, — Лысый отвернулся. — Спи, говорят.
— Я, конечно, здесь не так долго... Как Дед, например, — Умник кивнул в сторону Деда, который спал, накрывшись с головой, чтобы отгородиться от смрада. — Но понимаю, что мне на самом деле не повезло. Может быть, если бы Засранца не замочили и он бы меня добил, было бы хорошо.
— Не то слово, — Лысый хихикнул. — Так куда ты ходил, все-таки? И кто там дежурный — тебя выпустили и впустили?
— Выпустили и впустили. Лысый, я был там, у них.
Лысый привстал на локте и посмотрел на Умника.
— Где?
— Лысый, я нашел место, где хранится вся информация. Чую нутром, там все можно узнать — можно.
— И как, интересно, ты его разыскал? Как ты вышел из зоны?
— Лысый! — Умник посмотрел на Лысого с укоризной. — Не притворяйся дураком, здесь все свои. Я не выходил ни из какой зоны. Все это здесь, в зоне, можно сказать, перед носом.
— То есть? — Лысый сел. — Где это здесь, в зоне, можно сказать, перед носом?
— Ты видел в стене люк, у ворот? Видел ведь, триста раз.
— И что?
— Ну видел?
— Ну видел, видел, и что?
— Ты никогда не думал, что это за люк такой?
— Нет, Умник, не думал. Зачем? Нахрен бы он мне сдался, люк в стене?
— Вот так вы все. А этот люк — вход туда, откуда всем этим, — Умник покрутил рукой, — рулят.
— То есть? — Лысый сидел в зловонном мраке, раскрыв глаза до предела. — Ты хочешь сказать, что туда можно войти и там нахозяйничать?
— Ну, особо ты там не нахозяйничаешь. Там все до предела просто, и от этого только труднее додуматься, что и как. Для того, чтобы разобраться с простым, нужно стать таким же. Простым. А опроститься для человека, как ты знаешь, — самое главное западло. Так что я там пока еще не разобрался. Но разберусь и хотя бы узнаю, за что я здесь мучаюсь.
— Да подожди ты со своей простотой, — отмахнулся Лысый нетерпеливо. — Ты что, хочешь сказать, что в такое вот место можно так вот войти?.. И люк не заперт?..
— Подходи, открывай, заходи. А зачем его запирать? Ты там все равно ничего не сделаешь. Там все очень просто.
— Но я же сколько раз мимо-то проходил! Мы каждый день по нескольку раз мимо ходим! Протягивай руку и открывай? Значит, если со всем этим барахлом разобраться, можно отсюда свалить?
— Да, но только куда? Что здесь есть, кроме нашей зоны?
— Должно быть, еще зоны, какие-нибудь другие, — Лысый оглядел барак.
— Так вот и я. Куда-нибудь сваливать смысла нет... Я тебе говорю, мне интересно только одно. Если я сюда попал, за что я сюда попал. Где я был раньше, кто я был раньше и что я такого наделал. За что должен терпеть эту каторгу, — Умник хмыкнул, потрогал повязку, оглядел кровь на пальцах.
Лысый долго не отвечал. Умник уже улегся и тоже завернулся в вонючее одеяло, когда Лысый, наконец, отозвался.
— Слушай, ты сам ничего не путаешь?.. Как же так? Мы тут топчемся, срем, подсираем, мочим, дрочим и дрючим, и тут на тебе... Ты уверен? Ты сам ничего не путаешь?
— Лысый, — Умник высунул из-под одеяла нос. — А что здесь можно напутать? Мы ведь здесь как тупые роботы. Как тупая программа, которую написали, она работает и не знает, кто ее написал и зачем. Работает, работает и работает, и знать больше ничего не знает... И не хочет.
— Ха-ха, — осклабился Лысый. — Про программу это ты здорово... Не знаю насчет того, как ее написали, но кто написал — последний урод.
— А хрен его знает, Лысый. Откуда нам знать, что ему надо, на самом деле?
— Ага, — хихикнул Лысый, заворачиваясь в одеяло. — И ты, как самый тут умный, решил до этого докопаться.
Умник помолчал.
— Знаешь, вообще-то... Если так разобраться, кто написал — не такой уж последний урод. Он нас наплодил, конечно, слишком, это понятно, уродов и подлых сук. Но, может быть, ему нужно какое-нибудь количество? Чтобы в куче дерьма возникла жемчужина? В семье-то не без урода, это закон, фундаментальный.
Лысый долго молчал.
— Да... Мозги тебе промыли — руки поотбивать. Откуда ты все это знаешь?
— Оттуда. Наверно. Откуда еще?
— Наверно... Наверно, тебе действительно интересно, откуда ты здесь взялся... Наверно, тебе действительно интересно...
— Ну что, идешь завтра со мной?
— Куда? — испугался Лысый и вскочил.
— Как куда? В люк.
— Эге... Не знаю... Хм... А там... Там что... На самом деле нет никого?
— А кто там должен быть? В зоне, я уже сам точно знаю, кроме нас нет вообще никого и вообще ничего. Только каторжные и каторга. Поэтому здесь, вообще-то, и делай что хочешь. Лысый, что хочешь!
— И получай в голову, хи-хи.
— Ну да, — Умник потрогал повязку. — В семье не без урода.
Лысый улегся, устроился в вонючей постели, долго молчал.
— Вот что бывает, когда технология дает сбой, — вздохнул наконец он. — Несчастное ты, Умник, туловище. Ты просто не успеешь узнать, откуда ты взялся. Тебя тут просто замочат.
— Не замочат. Ну а замочат — так и дело с концом.
— Знаешь что... Мы с Дедом, странное дело, к тебе привязались и желаем тебе добра. Мы тебя сами замочим.
— Ладно. Только после того, как все разузнаю. Ну так ты идешь со мной завтра?