Мы тронулись. Телега обогнала мою недавнюю противницу и ее конвой, лошадка споро трусила по грунтовке. Рев моря стал настолько громким, что с трудом можно было расслышать, что говорят.
— Не уйдет! — проорал мне Петька. Он был как родной брат похож на своего напарника. — Слышите, госпожа? Говорю — может, пароход сегодня и не уйдет! Вон волна какая!
Я уже и сама видела. Волнение было сильным, в море рискнет выйти только умалишенный. Стоило глянуть вниз, туда, где море пыталось сокрушить скалы. Я опоздала?..
На меня никто не смотрел, парни занялись своими делами. Я сидела на куче шкур, воняющих мочевиной, и решила воспользоваться передышкой — достать обещанные медяки и глянуть, что за рецепт спасения подарила мне Наталья. И если мешочек с деньгами я вытащила быстро, наградив своего высокородного батюшку всеми неценурными словами, которые знала — кроме медяков, ничего практически в мешочке и не было, то с подарком Натальи вышла заминка. Я никак не могла подцепить его пальцами, а когда мне наконец это удалось, телегу тряхнуло, и что-то горячее и тяжелое опять скользнуло под пояс юбки.
— А ну стой! Стой, кому говорю! — И путь нам преградили двое мужчин в военной форме.
Глава седьмая
— Заворачивай, — хмуро сказал один из солдат и для наглядности толкнул оглоблю. — Давай, давай, не тяни.
— Тут шкуры купца Рахматова, — заблеял Петька. — Он же с нас три шкуры снимет…
«С кожевенника — шкуры, с портного — портки, с таксидермиста — кожу, с парикмахера — голову», — съязвила я про себя. Шутки — последнее, что мне оставалось при встрече, которую я стремилась избежать.
— Заворачивай! — повторил солдат. — Шторм, в порту никого не грузят. Вон, только паровая баржа с арестантами пойдет. А девка что? — и он пристально посмотрел на меня.
— На заработки, господин, — поклонилась я. Заодно и капюшон упал ниже.
— Желтый билет есть? — солдат наклонился, чтобы меня рассмотреть получше. Я замотала головой и исподлобья на него взглянула, готовая к любому исходу, но, видимо, портовая девка без билета его не занимала.
— Я нянька, господин, — выпалила я первое, что пришло в голову. Ни одна другая работа этой холеной дурехе не подойдет. Какая прачка с ее руками, какая швея? — Нянька у жены кабатчика.
Здесь должно, просто обязано быть питейное заведение. Сердце мое колотилось как ненормальное. Порт закрыт, и все, что я могу сейчас сделать, это затеряться среди складов, притонов и кораблей.
— У Прасковьи? — удивился солдат. — А что, Маруську она рассчитала? Вот баба дурная, так у нее дите помрет без присмотра. Чего по городу шляешься? Давай иди, пока я добрый.
Мне не пришлось повторять дважды. Я скатилась с телеги, отряхнулась, поклонилась солдатам, Петька и его напарник посмотрели на меня вопросительно, и я вспомнила. Конечно, я обещала им три медяка, и я полезла за пазуху, но солдат дернул меня за руку и толкнул в сторону порта.
— Не обеднеешь, — крикнул он Петьке. — Пошел, пошел вон с дороги, сейчас арестантов поведут! А ну убирай телегу!
Я уже не слушала их пререканий. Как можно меньше попадаться на глаза всем, у кого хоть какая-то власть, ни в коем случае с ними не спорить, почаще кланяться и скорее найти где скрыться. Работать я умела, работы не боялась, смущало меня только то, что потенциальный работодатель мог усомниться в талантах кисейной барышни.
В порту было холодно и очень ветрено. Что бы ни дала мне Наталья, оно спасало, иначе валяться бы мне в корчах здесь, на глиняном месиве, и молить Всевидящего о смерти не настолько мучительной. Я спешила, дыхание снова срывалось, и я адски хотела есть. Я уже не единожды пожалела, что отдала монахине кусок хлеба, но он помешал бы мне сбежать, а ведь мне удалось, почти удалось, погони за мной нет, и последнее, что мне осталось, это временно прибиться куда-нибудь.
А что потом? Не стану загадывать.
Навстречу мне шли еще двое солдат. Эти даже не стали со мной разговаривать, схватили за руки и поволокли с дороги, я закусила губу, чтобы не дать себе волю и не заорать, сейчас привлечь к себе внимание было хуже, чем все остальное. Но солдаты оттащили меня на обочину, швырнули на полуразвалившуюся бочку, старший погрозил мне кулаком, и они ушли. Я просто шляюсь где не надо, поняла я, мое место — подальше от всех событий.
Мудро и очень правильно. И важно, чтобы меня не увидел никто из арестантов, потому что гарантий, что меня снова не опознают, нет.
Я встала и, пошатываясь, пошла за пропитанные влагой и солью, покрытые белесыми разводами складские строения. Я шла мимо них — низких, почерневших от времени, пахнущих морем и гниющими водорослями, и видела впереди постройки иные: крепкие, кое-где даже каменные, с облезлыми, в соляных пятных красными и синими крышами и выгоревшими флагами разных стран. Я думала, что и лето в этом краю бесцветное и сырое, но, может быть, солнце наведывалось сюда с южных островов и за пару недель сжигало яркие краски, а может, просто ткани были дерьмо.
Флаги хлопали на ветру, а мне казалось — это в мою честь звучат аплодисменты. Это я, самый удачливый игрок, дошла почти до финала квеста «Вторая жизнь. Остаться в живых». Впереди был самый сложный этап: «Остаться на свободе»…
Солдат оказался прав — порт был закрыт, никто не работал, висели замки, где-то стучал колотушкой сторож, но я его не видела, он явно укрылся от ледяного ветра и спрятался от людей. Я встретила лишь одного купца, озабоченно запирающего заржавевший замок, и спросила у него, не нужна ли работница, но купец только отмахнулся и погнал меня прочь. Сегодня был не тот день, когда люди благодушно настроены, и дело не в покушении на императора, не в высылке каторжников, а в том, что все из-за шторма терпят убытки.
Совершенно неожиданно я вышла на берег и на пару секунд оглохла от рева моря. Белая пена кидалась на каменный гладкий причал, все корабли стояли как можно дальше, и только широкая, черная, приземистая баржа дымила закопченной красной трубой. Она то и дело ударялась о причал, матросы ругались, капитан, если это был он, дымил трубкой и обеспокоенно всматривался куда-то в сторону города.
— Что, девка, али кого ждешь? — услышала я старческий голос и обернулась.
На меня смотрел полный, добродушный на вид матрос, тоже с трубкой; дым попал мне в нос, я закашлялась и чихнула. Матрос засмеялся и спрятал трубку. Было ему уже за пятьдесят, если я правильно ориентировалась в возрасте местного населения, и он щурил синие, как спокойное море, глаза.
— Смотри, смотри, коли пришла, — протянул матрос. — Больше никого из них не увидишь. Каторжники долго не живут. Один на моей памяти был в пеленке рожденный, вот я его еще лет пять после того видел… Да-а… потом и его — тю-у! — пожрали твари.
Рожденный в пеленке? Маг, как и я? Господи боже мой, все так просто, вот причина, по которой мой муж хотел, чтобы я поехала с ним на каторгу? Не верила я в его декларируемую любовь, ни один любящий человек не потащит за собой умирать того, кто ему дорог.
— Твари? — придушенно пискнула я. — А маг может справиться?
Есть какие-то твари страшнее людей?
— Тю-у… — присвистнул матрос. — Когда на каторгу маг попадается, всем хорошо. Тепло. Защиту поставить может. Лечить кого. Тварь завалить. Ну, я таких-то уж деталей не знаю, что в местном порту наслушался, то и говорю. А человеку там делать нечего, только соль добывать. Вона, видишь? — он указал рукой на баржу. Она была широкая, словно контейнеровоз, и качалась на волнах не так сильно, как я ожидала. — Наша «Принцесса». Отвезем ссыльных, заберем груз соли и на юга. Хорошая старушка, крепкая, ей такой шторм нипочем, особливо ежели пойдем островами. А прочие что? Тю-у! Пока они выйдут, мы уж обогатимся. Сперва до Рувии, а потом и в Бантай. Тепло-о там!
На юга? Мысль, пришедшая мне в голову, звучала чудовищно. Где скрыться лучше всего? Там, где тебя никто не будет искать. Под самым носом у моего мужа и дамочки, которая готова оторвать мне ни в чем не повинную голову. У стражи, которая отчается меня отыскать на берегу. Рувия и Бантай, возможно, другие страны, «Принцесса» повезет экспортный груз.
— Вам работница не нужна? — выпалила я, и матрос засмеялся. Сначала он усмехнулся, затем хохотнул, а потом загоготал так заразительно, что я и сама едва удержалась от смеха. Как назывались женщины для утех на корабле, если на кораблях вообще были женщины?
— А что ты можешь? — вдруг перестав смеяться, серьезно спросил матрос, и у меня опять застучало сердце. Местное божество, этот мускулистый красавец, снизошел до моих страданий, его тронуло, что я так сражаюсь за свою счастливую жизнь? — Посуду мыть, баланду варить, поди, этих-то, — он кивнул неопределенно, имея в виду ссыльных, — кормить-обхаживать надо, а наши этого ой не любят.
— Как обхаживать? — вырвалось у меня, и только потом до меня дошло, что речь шла исключительно об обслуживании: готовка, стирка, мытье посуды, уборка.
— Много не заплатим, — покачал головой матрос. — Три серебряка за день. И не знаю, куда девать-то тебя потом? Наш капитан баб не особо жалует, но не на севере же тебя оставлять? А больше мы заходить никуда и не будем. В Рувии высадим если, как обратно поедешь?
— А что в Рувии?
— Там тепло, — коротко отозвался матрос. — Язык забавный, гюн-гылы, гюн-гылы, тю-у! — и он опять засмеялся. — Смотри, возьмет тебя там какой бей в седьмые жены, будешь до конца своих дней либо шить, либо детей бейских нянчить!
И этим ты хотел меня напугать?..
Что в моей безнадежной ситуации может быть лучше, чем стать какой-то по счету женой, по сути — обслугой, но при этом жить наравне с прочими женами? Мне не нужны ни богатства, ни ласки, ни тряпки, ничего. Провести остаток дней, занимаясь только работой и не думая больше ни о чем? Бесспорно, мое упорство поразило Всевидящего в самое сердце, если оно у него вообще есть, но что он видит все — нет сомнений. Нет сомнений — и у меня их не должно быть.