— Вы припозднились, капитан, — только и сказала я, и он кивнул. Не спросил, каково мне здесь было, не уточнил, что я делаю на борту. Может, ему было плевать, а может, он все знал, как и комендант. Про Мезенцева он не знать не мог… я так полагала. Могла ошибаться.
На борт поднялись Марго, Мезенцев и Теодора. Марго держала ребенка на руках, увидев меня, она подошла ко мне, отдала малыша — я еле успела прислонить к стене трость, она от качки поползла, капитан подхватил ее, заинтересованно начал разглядывать. Марго достала паспорт, я удивилась, но почему бы и нет, комендант понимал, от кого чего можно добиться. От меня — технологии, я умнее, от Марго — безыскусных услуг.
Марго постояла, смотря то на листок, на который падали редкие крупные капли и размывали свежие чернила, то на туман, скомкала паспорт и, размахнувшись, выкинула его за борт. Мезенцев посторонился, пропуская Марго к сходням, Теодора была как каменная. Она не отдавала отчета происходящему, и я была уверена, что ее муж счел подобный расклад наилучшим для себя вариантом. Жене — сумасшедший дом, мне — ребенок, агенту императорской жандармерии — деньги и почести.
Стражник, приведший их на баржу, направился к нам, и я подумала — не конец. Где-то что-то произойдет, и…
Но он вытащил из-за пазухи мешочек с деньгами, который я переадресовала временно капитану. Не ребенка же было ему отдавать? Стражник спросил, куда отнести все вещи, мои и ребенка, и, получив ответ, убрался, а я посмотрела на остров, на капитана…
— Я отдам вам свою каюту, — улыбнулся мне капитан. — Сам устроюсь в соседней. Лучшее, что я могу сделать для вас и ребенка. Мальчик?
— Да, — я ответно попробовала улыбнуться. Нет, когда у тебя за плечами бессчетное количество дней в аду, улыбаться, черт возьми, больно. — Мать назвала его Александром.
— У вас есть паспорт?
Законный вопрос, либо я имею право быть на борту, либо у капитана будут проблемы.
— Да. И я хочу высадиться на берегу Рувии, — я оттопырила палец, указывая на мешочек с деньгами. Мерзавцы бывают порядочными людьми, комендант не оставил меня без гроша, хотя мог бы. Что он в издевку накидал в мешок ракушки и обломки кирпичей, я сомневалась. — Возьмите плату, сколько нужно. Если не хватит, у меня есть еще.
Сочтемся. Денег за пазухой мало, но — мы сочтемся. Я пойду на любые крайности, я почти выбралась… да, почти. Пока «Принцесса» бьется о причал, пока ее держат швартовы у берега, они держат здесь и меня.
Меня ждет неблизкий путь, волны, низкое небо, долгие дни в бесконечном море, сильный ветер, возможно, шторм. Я буду прятаться, мучиться, цепляться за палубу — и потом прятаться, мучиться, не спать ночами, пытаться выжить в чужой стране, чьи язык и обычаи мне не знакомы, но я справлюсь. Я одна, но у меня есть моя магия, и это значит, я не пропаду. Я одна, но у меня есть человек, которому я нужна больше, чем кто бы то ни было, странное чувство — быть матерью, тревожное и вдохновляющее, и мне нравится, что оно владеет мной.
Мы отчалили только на третий день. Малыша я поручила заботам Филата и Фильки — что же, не бедняжка Грунька, так кто-то, кто нуждается в их опеке — и смотрела, как «Принцесса» покидает Соляную гряду. Было ли, не было, как знать, у меня впереди немало причин для беспокойства, но я свободна. Теперь уже навсегда.
Метр между бортом и пристанью, два метра, три, десять, двадцать, сто, и вот я не видела ничего, кроме растворяющейся в облаках белой шапки — туман оставил взгляду верхушки скал и шпили на башнях форта.
Опускался занавес, актеры кланялись, пьеса окончена, скоро зажжется свет.
Конец