— Это бы означало наши официальные претензии на господство над Мадагаскаром. Приходится считаться со сложной международной обстановкой. Вы знаете, что Франция поддерживает в пику англичанам североамериканских повстанцев. Англичане плетут против нас всякие козни.
— Можно ли понять ваши слова так, что в моих услугах министерство более не нуждается?
— Никакого решения на этот счёт ещё не принято. Так что наберитесь терпения, дорогой барон.
— Могу я по крайней мере рассчитывать, что мои усилия на благо Франции будут должным образом отмечены и оценены?
— Что вы имеете в виду?
— Очередное воинское звание, например. Мне известно, что офицеры колониальных гарнизонов пользуются у вас преимуществами в продвижении по службе в сравнении с теми, кто служит в метрополии.
— Подумаем.
— В течение нескольких месяцев я не получал жалованья.
— Получите сполна всё, что вам причитается.
— Министр меня примет?
— Непременно примет, когда мы придём к решению относительно вашей дальнейшей судьбы.
А ещё через пару дней за Морисом Августом заехал в служебной карете молодой чиновник из министерства иностранных дел. Беньовского пожелал видеть сам граф Шарль Гравье де Верженн.
Граф в пышном напудренном парике с орденской звездой на парадном камзоле напоминал вельможу, сошедшего с портрета художника Латура. Держался он с подчёркнутой светской холодной учтивостью.
— Одна моя старая приятельница, полковник, рекомендовала вас как нуждающегося в моём сочувствии, — начал свою речь де Верженн.
— Признателен вашему сиятельству за то, что нашли время принять меня и выслушать.
— Насколько я осведомлён, вы побывали на Мадагаскаре.
— Так точно, граф. Прокладывал дорогу для будущей колонизации этого богатого и обширного острова.
— Похвально.
Министр задал Беньовскому несколько общих, ничего не значащих вопросов о природе, жителях, богатствах Мадагаскара. Морис Август коротко отвечал, понимая, что де Верженн не был расположен выслушивать его пространные рассказы.
— И чем я могу быть вам полезен, полковник?
— Я оказался в затруднительном положении, ваше сиятельство. Моя скромная деятельность во славу Франции и его величества короля Людовика была положительно оценена морским министерством. Со стороны руководителей министерства ко мне нет никаких претензий. Благодаря действиям моего экспедиционного корпуса Франция укрепилась на Мадагаскаре, а со временем эти позиции помогут овладеть всем островом. Расширились возможности для французских торговых операций. Об этом я подробно писал в своих отчётах.
— Это же превосходно, барон! Я вижу, вы славно потрудились. Что же вас волнует?
— Волнует недоброжелательность генерал-контролёра финансов. Господин Тюрго заметил лишь упущения в моей финансовой отчётности и даже злоупотребления, которых в действительности не было. Он настаивает на моём привлечении к суду.
— С господином Тюрго у нас непростые отношения. Он слишком радикален и частенько раздражает королевскую чету своими несвоевременными прожектами.
— Извините, ваше сиятельство, если я осмелюсь высказать своё суждение. Я не политик, а только солдат. И возможно, моё суждение не покажется вам слишком весомым. Мосье Тюрго охвачен духом вольтерьянства, слишком печётся о третьем сословии, наверное, больше, чем об интересах короны, а верные слуги короля ему не по душе. Мне кажется, что Тюрго очень опасный человек.
Беньовский знал, что консервативно настроенный министр иностранных дел думает именно так и подобное высказывание о Тюрго будет графу приятно.
— Вы правы, мой друг, — поощрительно сказал де Верженн. — Очень метко заметили, что интересы горлопанов из третьего сословия для Тюрго более значимы, чем интересы короны. Мы не раз указывали на это его величеству. Убеждён, что дни Тюрго как члена правительства сочтены. Мы не дадим вас на расправу этому вольнодумцу и вольтерьянцу. Если король к моим словам не прислушается, попрошу королеву заступиться за вас.
— Я так признателен вашему сиятельству. И ещё хотел бы нижайше попросить вас, граф, коль вы так добры ко мне...
— О чём?
— О прощении со стороны венских монархов и о даровании мне права возвратиться на родину.
— Чем вы провинились? Надеюсь, не политикой?
— Никакой политики. Так... грехи молодости, дуэли, ссоры по причине моего дурного, задиристого характера. Всё это в прошлом. Но я жестоко поплатился, оказавшись вне закона, потеряв наследственные отцовские имения в Трансильвании.
— Обещаю вам сделать запрос нашему послу в Вене. Если вам не предъявлялось никаких серьёзных политических обвинений, дело поправимое. Посол поддерживает близкие отношения с канцлером Кауницем и воспользуется его содействием. Её величество королева Мария-Антуанетта регулярно переписывается с матерью и братом Иосифом и могла бы походатайствовать за вас. Я попрошу её об этом.
Выходил Морис Август от министра иностранных дел обнадеженным, окрылённым. Он понимал, что ему помогла неприязнь консерватора де Верженна к реформатору Тюрго, которого консервативные силы давно пытались скомпрометировать в глазах короля и свалить. Велась большая политическая игра, и в этой игре он, Морис Август Беньовский, становился хотя и не козырной, но всё же картой в руках противников Тюрго.
Проходили дни, недели, Морис Август всё ещё числился на французской военной службе. Иногда по вечерам они с Фредерикой отправлялись в театр. Однажды Беньовский собрался было навестить богатого финансиста Шарля Бове, жившего в районе площади Вогезов, но по здравом размышлении раздумал это делать. Когда-то Бове оказал ему услугу и помог поступить на французскую службу и отправиться на Мадагаскар во главе экспедиционного корпуса. Теперь же финансист, как рассказывал всеведущий Обюссон, был близок к Тюрго, поддерживая его реформаторские планы, и не ладил с морским министром. Вряд ли возобновление контактов со старым знакомым, Бове, принесло бы какие-либо выгоды. Теперь Беньовский ждал помощи от противников Тюрго.
Иногда Морис Август наведывался в морское министерство, встречался с Обюссоном и Жуаньи, деликатно, но настойчиво напоминая о желательности получить очередное воинское звание и какую-либо королевскую награду за свои заслуги, недополученное за многие месяцы жалованье. Но бюрократическая машина крутилась медленно, со скрипом. Жуаньи советовал ему набраться терпения и ждать.
Быстрее сработало ведомство графа де Верженна. Мориса Августа посетил всё тот же молодой чиновник из министерства иностранных дел и сообщил, что в решении его дела приняли участие канцлер Кауниц и соправитель императрицы Марии-Терезии, её сын Иосиф. О его содействии попросила королева Франции Мария-Антуанетта. Чиновник посоветовал Беньовскому справляться о дальнейшем ходе дела в австрийском посольстве.
В посольстве Австрии Беньовского приняли любезно. Посол проявил интерес к его службе на Мадагаскаре и сказал напоследок:
— Мне очень лестно, что мой соотечественник геройски послужил королю Франции, близкому родственнику нашей императрицы. Надеюсь, что все ваши недоразумения с австрийскими властями в ближайшее время разрешатся и вы ещё славно послужите своей родине.
— Непременно послужу, — ответил польщённый Морис Август.
Через несколько недель после этой встречи с послом рассыльный принёс Беньовскому с супругой приглашение посетить австрийское посольство. В торжественной обстановке, в присутствии советника и всех посольских секретарей посол зачитал перед супругами депешу из Вены, подписанную канцлером Кауницем.
«Её величество, императрица Мария-Терезия, руководствуясь чувствами христианского всепрощения и гуманности, нашла возможным простить венгерского дворянина Мориса Августа де Бенёва, принимая во внимание верную и достойную службу оного дворянина царственному брату ея величества, королю Франции Людовику XVI. Оному де Бенёву возвращаются все гражданские права и разрешено в любое время возвратиться в пределы Священной Римской империи со всеми членами семьи. Её величество также соизволила пересмотреть свой прежний указ о лишении дворянина де Бенёва родительского наследства в виде имений и земельных угодий, считаясь при этом с имущественными интересами и других наследников».
Вслед за чтением депеши последовали поздравления. Принесли шампанское и венгерский токай. Престарелый посол произнёс прочувствованную речь, восхваляя доброту и справедливость державной матушки Марии-Терезии. Фредерика даже прослезилась и сказала мужу так, чтобы слышали все — и посол, и советник, и секретари:
— Пообещай, Морис, этим добрым людям, что ты не будешь, как в молодости, предаваться шалостям, драться на дуэли и испытывать долготерпение нашей императрицы.
— Именно об этом я и хотел попросить нашего соотечественника, — сказал шутливо посол.
Теперь оставалось только ждать решения морского министерства и утверждения его королём. Наконец наступил день, когда за Морисом Августом заехал Обюссон.
— Я за вами, мосье. Вас ждёт министр.
В кабинете генерала Сартина, кроме него самого, находились его помощник Жуаньи и ещё какие-то высокопоставленные чиновники министерства. Министр был торжествен, как на большом приёме.
— Дорогой барон, его величество поручил мне вручить вам за заслуги перед Францией и престолом высокую награду — орден Святого Людовика. Подойдите же ко мне и примите награду и наше общее поздравление.
— Тронут и польщён вниманием его величества.
— Это ещё не всё. По нашему представлению король утвердил вас в очередном воинском звании. Вы теперь не полковник, а бригадир. Мы учли ваши воинские подвиги и трудные условия службы в тропиках.
— Благодарю вас, мой генерал.
— Сегодня же вы получите причитающееся вам жалованье. Наш главный казначей распорядится на сей счёт. — Министр указал на одного из присутствовавших в кабинете чиновников. — И ещё могу вас порадовать тем, что вам назначена пожизненная пенсия в четыре тысячи ливров в год.