Далее министр пустился в пространные рассуждения о том, что грустно расставаться с таким усердным и исполнительным служакой, каким был бригадир Беньовский.
— Я ведь не просил об отставке, мой генерал, — ответил на его рассуждения Морис Август. — Если вы считаете меня усердным и исполнительным служакой, почему бы вам не воспользоваться моими услугами и впредь?
— Мы вынуждены считаться с соображениями большой политики, — с сожалением сказал Сартин. — В настоящее время обстановка в мире складывается не столь благоприятно для Франции, чтобы мы могли расширять наше присутствие на Мадагаскаре. Да и политика экономии заставляет нас свернуть деятельность экспедиционного корпуса. Поверьте, мы отказываемся от ваших дальнейших услуг с болью в сердце.
«Решили избавиться по-хорошему, выпроводить, как говорится, с почётом, позолотив горькую пилюлю, — подумал Беньовский. — И на том спасибо. До судебной расправы дело не дошло. Получил из рук министра орден Святого Людовика, звание бригадира и высокую пожизненную пенсию. Не так уж и плохо!» Морис Август ещё раз поблагодарил Сартина и вновь подчеркнул, что тронут и польщён королевскими милостями.
Прощаясь с Беньовским, министр спросил его, нет ли у новоиспечённого бригадира каких-либо претензий, пожеланий или просьб к морскому министерству. Морис Август ответил, что претензий нет и быть не может. Ведь министерство всегда относилось к нему доброжелательно и справедливо. А вот небольшая просьба есть. С ним в Париже находятся капрал и солдат из его экспедиционного корпуса, телохранитель и денщик. Оба российские подданные, бежавшие с ним с Камчатки, близкие ему люди. Он, Беньовский, просит министра посодействовать в увольнении обоих с французской военной службы и в выплате им недополученного жалованья.
— Нет никакой проблемы, — ответил Сартин. — Решим всё своей властью и сию же минуту.
Когда Беньовский покинул кабинет морского министра, Сартин сказал своим помощникам:
— Словно гора с плеч свалилась, господа. Сколько головной боли доставил нам этот Беньовский своими неуёмными прожектами, требованиями, конфликтами с губернатором Дюма. Слава Богу, мы избавились от него. И ради этого стоило расщедриться и на Святого Людовика, и на бригадирское звание.
— И закрыть глаза на некоторые его грешки, — добавил Жуаньи.
Прежде чем покинуть Францию, Беньовский устроил прощальный банкет в зале отеля «Белая лилия». Пригласил Жуаньи, Обюссона и главного казначея из морского министерства, столоначальника из министерства иностранных дел, ведавшего сношениями с Австрией, австрийского посла с советником, модного художника Жана-Батиста Грёза и ещё нескольких известных парижан, с которыми судьба случайно сводила Мориса Августа.
Незадолго до этого Беньовские побывали в парижской студии Грёза. Морис Август позволил жене выбрать по своему вкусу один из его женских портретов и расщедрился на покупку. Пусть останется память о Париже.
Гости приглашались на банкет с жёнами. Только Обюссон пришёл один, извинившись, что супруга его пребывает в интересном положении и поэтому не может его сопровождать. Фредерика вышла к гостям в дорогом алмазном колье, купленном у араба Валида. Морис Август был в новом парадном камзоле, сшитом у лучшего портного. Камзол украшала звезда ордена Святого Людовика. Банкет продемонстрировал щедрый размах хозяина и обошёлся ему во внушительную сумму. Это было прощание с Парижем, с французской службой.
Глава двадцать вторая
Путь пролегал через южные земли Германии, лоскутной страны, лишённой единой государственности, состоявшей в ту пору из многочисленных курфюршеств, герцогств, княжеств, вольных городов. Все они номинально признавали власть императрицы Священной Римской империи, а фактически претендовали на самостоятельность. На границах стражники останавливали экипажи и кареты перед опущенными полосатыми шлагбаумами, проверяли дорожные документы и требовали уплаты пограничных пошлин. Поэтому проезд через Германию всегда становился разорительной затеей. Путешественники ругали таможенников и их правителей и раскошеливались. Что поделаешь?
Миновали Баден, Вюртемберг, въехали в Баварию. Сменялись красивые горные пейзажи. На склонах гор и холмов, выбеленных осенней изморозью, чернели сбросившие листву виноградники. Ближе к горным вершинам теснились лесные массивы.
В Мюнхене произошла задержка из-за болезни Фредерики, схватившей лёгкую простуду и жаловавшуюся на головную боль. Оставив жену в отеле на попечение четы Андреяновых, Морис Август отправился вместе с Уфтюжаниновым побродить по городу. В баварской столице ему ещё не приходилось бывать. В архитектурном облике Мюнхена улавливалась причудливая смесь вычурного барокко с более ранней готикой и даже раннесредневековыми тяжеловесными постройками в романском стиле. Над городом возвышался неуклюжий, мрачноватый собор с двумя башнями, увенчанными луковичными куполами. В Баварии, остававшейся оплотом католичества в южной Германии, правила династия Виттельсбахов, одна из стариннейших среди европейских царствующих домов. Из городских построек выделялся замок курфюрста, разностильная громада. Как видно, баварские правители неоднократно расширяли его и перестраивали. И теперь рядом с замком громоздились строительные леса. То ли возводился новый дворец, то ли сооружалась пристройка к старому зданию. Дворцово-парковый Версаль вызвал волну подражательства и у маленьких монархов лоскутной Германии. Курфюрст Баварии возмечтал если не затмить Версаль или хотя бы прусский ансамбль в Потсдаме, то уж непременно выдержать состязание с другими мелкими южно-германскими монархами.
Проходя мимо портала старинной церкви, украшенного рельефными фигурами святых из потемневшего камня, Морис Август услышал звуки органа. Центральные двери храма были открыты, Беньовский вошёл внутрь и присел на краешек скамьи. Вслед за ним вошёл и Уфтюжанинов, сняв шапку, и тоже присел на заднюю скамью. Отправившись в дальнюю дорогу, Морис Август сменил военный мундир на цивильный сюртук и дорожный плащ, а Ивану справил вместо формы капрала казакин синего сукна, какие обычно носили гайдуки в его трансильванском имении.
Службы в храме не было. За органом сидел молодой помощник главного органиста и брал у него урок. Старый органист прерывал игру, заставлял молодого человека вновь и вновь повторять трудные пассажи, гневно ругался. И его хриплый голос отзывался эхом под стрельчатыми сводами. Внутри храма высились леса. На них копошились мастера, подновлявшие стенные росписи. За работами следил невысокий седой человек в чёрной сутане, с резкими чертами властного лица.
Беньовский погрузился в свои думы, ощущая какую-то растерянность, неопределённость. С французской службой, с командованием экспедиционным корпусом покончено. Слава Богу, все обвинения с него сняты, императрица простила ему прегрешения молодости и возвратила родовое имение. Он теперь кавалер ордена Святого Людовика, бригадир в отставке, королевский пенсионер. Чего бы ещё желать? Но что ожидает его в ближайшем будущем? Монотонная жизнь провинциального помещика в трансильванском захолустье, общение с соседями, одичавшими от скуки, развлекающимися карточными играми, сплетнями и охотой? Неужели это конец его дерзким помыслам и надеждам? Не попроситься ли на австрийскую военную службу? Может быть, ему доведётся повоевать с пруссаками или турками. Священная Римская империя[59] постоянно с кем-нибудь воюет.
И снова в его памяти всплыли картины далёкого Мадагаскара, прибрежные болота, джунгли, малагасийские поселения с их празднествами и обычаями, его верный Филипп. Неужели он, Морис Август Беньовский, никогда больше не вернётся на обетованную землю малагасийцев? Не сошёлся же свет клином на французах! Не попытаться ли ему заинтересовать в сокровищах Мадагаскара другие державы, ту же Англию, и не предложить ли англичанам свои услуги? Пусть воспользуются его опытом, знаниями острова, его дерзкими планами. Или рискнуть и действовать самому? Собрать компанию предприимчивых, отчаянных молодцов независимо от национальной или религиозной принадлежности, сколотить необходимый капитал, приобрести или арендовать корабль и отправиться к берегам далёкого острова? Доверчивым, простодушным малагасийцам он напомнит, кто он таков. Потомок великого вождя Ампансакабе и, стало быть, обладатель наследственного права властвовать над всем Мадагаскаром. Разве сами малагасийские вожди не признали за ним этого права?
Его мысли были прерваны словами священника, заметившего Мориса Августа:
— Что привело вас под сень храма, сын мой?
— Жажда духовного успокоения.
— Не хотите ли исповедаться?
— Пока к этому не готов. Сперва сам должен уяснить, какие из моих грехов богопротивны, какие оправданы по долгу службы. Приходилось и убивать, и карать, и распоряжаться людскими судьбами.
— Вижу, вы не мой прихожанин. Да и выговор у вас не баварский.
— Вы правы. Я венгр с примесью польской крови.
— Я сразу определил в вас чужеземца.
— Возвращаюсь с французской службы на родину.
— Вы были военным?
— Командовал экспедиционными войсками на Мадагаскаре. Разрешите представиться, падре. Барон Морис Август Беньовский, или де Бенёв, бригадир французских вооружённых сил и подданный её величества императрицы Марии-Терезии.
— Меня зовите отец Мельхиор, каноник и настоятель храма Святого Духа. Отец мой, барон фон Рорбах, представитель одной из стариннейших баварских дворянских фамилий. Отцовское наследство перешло моему старшему брату Людвигу. Он служит советником у канцлера Баварии. А я, младший, был вынужден выбирать между духовной и военной службой. Предпочёл духовную.
Падре оказался общителен и словоохотлив. Знакомство с бригадиром французской армии, побывавшим на далёком Мадагаскаре, оказалось событием в размеренной жизни церковного настоятеля. Отец Мельхиор пригласил Мориса Августа посетить его жилище при храме и отобедать с ним. Беньовский охотно согласился.