Но в этот момент кошелек выскользнул у него из рук и упал на землю, и часть монет, которые в нем были, рассыпались в разные стороны.
— Ну вот, — сказал Шолле, — кажется, я уронил кошелек!
— Подождите, — сказала Бабет, — нужно посветить, вовсе не нужно сажать здесь золотое дерево, мсье Шолле, оно не даст плодов!
— О! — прошептал Бернар, который услышал звук падающего кошелька из своего укрытия. — Это правда!
В этот момент Бабет вернулась со свечой и, опустив ее на землю, осветила кучу монет, рассыпавшуюся по песку, и полураскрытый кошелек, где, судя по всему, было в два раза больше денег, чем на земле.
Шолле опустился на одно колено и принялся собирать рассыпавшиеся деньги. Если бы он не был так занят этим делом, то мог бы заметить, как Матье вытянул голову и посмотрел на золото горящими от зависти глазами.
— О, золото! — прошептал он. — Как подумаешь, что есть люди, у которых столько золота, в то время как у других…
Шолле шевельнулся, и Матье спрятал голову в шалаш, подобно тому, как черепаха прячет голову в свой панцирь.
Закончив собирать свой золотой урожай, Луи отделил от него монету в двадцать франков и протянул ее Бабет.
— Спасибо, дитя мое, это тебе за труды!
— Двадцать франков?! — радостно вскричала девушка. — Но вы ошиблись, это очень много для меня!
— Это для твоего приданого!
В это время послышался бой часов на деревенской площади.
— Сколько сейчас времени? — спросил Парижанин.
— Девять часов, — ответила девушка.
— Прекрасно, а то я боялся опоздать!
И, прижав руку к груди, чтобы убедиться, что кошелек надежно спрятан в нагрудном кармане пиджака, он расправил образовавшуюся на груди складку. Затем, прислонившись на минуту к дубу, он пристальным взглядом оглядел местность и, спустившись в маленькую долину, где протекал источник, исчез в темноте.
— В добрый час! — прошептала девушка, рассматривая золотую монету в свете свечи. — Дай Бог счастья тому, кто богат и щедр!
И она вернулась в трактир.
Так как было уже поздно и новых посетителей не предвиделось, она закрыла ставни на окнах и заперла входную дверь на двойной засов.
Все стихло.
Бернар остался один в темноте, вернее, он думал, что он один, потому что больше не думал о Матье. Он оперся плечом о бук, за которым прятался. Брови у него были нахмурены, одной рукой он схватился за сердце, другая лежала на прикладе ружья. Матье наблюдал за ним из отверстия, которое проделал среди веток шалаша.
Бернар стоят безмолвно и неподвижно, словно превратился в статую.
Наконец, он, казалось, вернулся к жизни и, оглядевшись вокруг, тихонько позвал:
— Матье! Матье!
Бродяга воздержался от того, чтобы ответить ему. Волнение, звучащее в голосе Бёрнара, ясно показывало ему, какая ему угрожает опасность, и он усилил свое наблюдение.
— А, — сказал Бернар, — он уехал, испугавшись того, что здесь может произойти. Что же, если Катрин придет на это свидание, то он окажется прав!
И, выйдя из своего укрытия, он сделал несколько шагов в том направлении, куда пошел его соперник, но тут же остановился.
— Может быть, конечно, этот молодой человек влюблен вовсе не в Катрин. Кто может поручиться, что Матье не ошибся, что он не назначил свидание другой девушке из Вилльер-Эллона, Корси или Лонгпона? Посмотрим… я здесь для того, чтобы это увидеть! — Ноги у него подкашивались, и он прошептал: — Мужайся, Бернар! Лучше узнать, в чем дело, чем мучиться в сомнениях. О, Катрин! — продолжав он, в свою очередь подходя к дубу, — если ты мне солгала, если я обманут, я больше ничему, ничему на свете не поверю! Боже мой, я ее любил так глубоко, так пламенно и искренне, я бы отдал за нее жизнь, если бы она меня об этом попросила! — Он посмотрел вокруг себя и со скрытой угрозой в голосе добавил: — К счастью, все ушли, и огни погашены. И если здесь что-нибудь произойдет, то это будут знать лишь ночь, они и я!
Говоря это, он, крадучись, как волк, пробирающийся к овчарне, подходил к дубу, прячась в тени его ветвей. Добравшись туда, он вздохнул.
Парижанин был один и ждал, опираясь на ружье, как охотник в засаде. Бернар затаил дыхание, пристально следя за каждым движением своего соперника.
— Прекрасно, — сказал он, обводя глазами все вокруг. — Та, которую он ждет, должна прийти, как мне кажется, со стороны дороги, ведущей в Суассон? А если я выйду ей навстречу, чтобы ей стало стыдно? Нет, не нужно, ведь она будет лгать!
Вдруг, услышав какой-то шум, он повернул голову в противоположную сторону.
— Там какой-то шум… да нет, это лошадь в нетерпении бьет копытами… Если это так, — равнодушно прибавил он, — то какое мне дело до того, что это за шум? Нет, я должен смотреть и слушать совсем другой шум и совсем в противоположной стороне! Боже мой! Я вижу какую-то тень за деревьями… но нет! — И Бернар напряженно уставился в темноту. — Да, — сказал он таким глухим голосом, что, казалось, будто он исходит из самой глубины его сердца, — это женщина! Она останавливается… нет, она продолжает идти… она проходит через поляну… Теперь я могу увидеть!
И он издал звук, похожий на рычание:
— О! Это Катрин! Он ее увидел! Он встает! Нет, он к ней не подойдет! — с этими словами Бернар опустился на одно колено и, медленно подняв ружье, прошептал: — Катрин! Катрин! Пусть кровь, которую я пролью, будет на твоей совести!
Трижды молодой человек приставлял приклад ружья к своему плечу, трижды его рука тянулась к спусковому крючку, но каждый раз он останавливался.
Наконец, весь в поту, задыхаясь, он отбросил ружье и прошептал:
— Нет! Я не убийца! Я — Бернар Ватрен, а это значит, что я — честный человек! Боже милосердный, помоги мне! — И сломя голову, он бросился в лес, даже не зная, куда он бежит.
Снова воцарилась тишина.
Демон, толкающий Матье к осуществлению его замысла, мог видеть, как тот выбрался из шалаша и, затаив дыхание, пополз к подножию дуба, в свою очередь посмотрев в сторону источника Принца. Протянув руку к ружью, которое оставил Бернар, он прошептал:
— Ну, тем хуже для него! Зачем у него столько золота? Вор берет то, что плохо лежит!
И он в свою очередь прицелился в Парижанина. Вспышка молнии пронзила ночь. Раздался выстрел, и Луи Шолле упал, издав громкий крик.
В ответ послышался другой крик. Это была Катрин, которая в изумлении остановилась, увидев Парижанина вместо своего возлюбленного, а сейчас в ужасе убегала, увидев, как соперник Бернара упал замертво.
Глава VII. У дядюшки Ватрена
В то время как около источника Принца разыгрывалась ночная драма, ужин, который должен был открыть мэру кулинарные способности матушки Ватрен, подходил к концу, омраченный отсутствием Бернара.
Стенные часы пробили половину девятого. Аббат Грегуар уже два или три раза поднимался из-за стола, собираясь уходить, но не таков был дядюшка Ватрен, чтобы так просто отпускать своих гостей.
— О, нет, нет, господин аббат, — говорил он, — не раньше, чем вы произнесете последний тост!
— Но, — сказала мать, волнуясь и не теряя из виду, что место Бернара оставалось пустым, — Катрин и Франсуа должны были быть здесь!
Она не осмеливалась сказать о Бернаре, хотя все время думала только о нем.
— Но где же они могут быть? — спросил Ватрен. — Они только что здесь были!
— Да, но они вышли один за другим, а чокаться в конце ужина в отсутствие тех, кто был в начале, приносит несчастье!
— Но Катрин не могла уйти далеко, она где-то здесь. Позови ее, жена!
Матушка Ватрен покачала головой.
— Я уже звала ее, — произнесла она, — но она не ответила!
— Она ушла десять минут назад, — сказал аббат.
— А ты смотрела в ее комнате? — спросил Ватрен.
— Да, но ее там нет.
— А Франсуа?
— О, что касается Франсуа, — сказал мэр, — то мы знаем, где его найти, потому что он пошел запрягать лошадей!
— Мсье Гийом, — сказал аббат, мы будем надеяться, что Бог простит нас за то, что мы произнесем тост в отсутствие тех, кто покинул наш стол; ведь уже поздно и я должен возвращаться домой!
— Жена, — сказал Ватрен, — налей еще вина мсье мэру, и давайте послушаем нашего дорогого аббата!
Аббат поднял стакан, наполненный на одну треть и своим нежным и тихим голосом, которым он разговаривал с Богом и бедняками, сказал:
— За мир в этом доме! — сказал он. — За союз отца и матери, мужа и жены, без которого невозможно счастье детей!
— Браво, аббат! — воскликнул мэр.
— Спасибо, мсье! — сказал дядюшка Гийом. — И дай Бог, что бы сердце, которое вы хотите тронуть, не осталось равнодушным к вашим словам!
И он бросил взгляд на Марианну, чтобы дать ей понять, что это было сказано в ее адрес.
— А теперь, мой дорогой Гийом, — сказал аббат, — я надеюсь, что вы позволите мне сходить взять мое пальто, шляпу и трость, и я попрошу господина мэра проводить меня в город, скоро пробьет девять часов!
— О, идите, дорогой аббат, — сказал мэр, — а я тем временем должен кое-что сказать дядюшке Ватрену, прежде чем уехать!
— Пойдемте, господин аббат, — сказала Марианна, погруженная в глубокие размышления тостом достойного священника. — Мне кажется, что ваши вещи в соседней комнате!
— Я следую за вами, мадам Ватрен, — ответил аббат и вышел вслед за ней.
В этот момент пробило девять часов.
Гийом и мэр остались вдвоем. Несколько минут они молчали. Каждый предоставлял другому возможность заговорить первым. Наконец, Гийом решился.
— Ну, мсье мэр, — сказал он, — поведайте мне ваш рецепт, как стать миллионером!
— Прежде всего, дорогой мсье Гийом, вашу руку в знак дружбы!
— О, с удовольствием!
И, стоя по разные стороны стола, мужчины протянули друг другу руки над остатками того знаменитого торта, о котором так волновалась матушка Ватрен.
— Ну, а теперь, — сказал Гийом, — я слушаю ваше предложение.
Мэр откашлялся.
— Вы получаете 750 ливров в год, не так ли?