– Уж где Джемс Мор, там всегда какая-нибудь мошенническая проделка, в этом не сомневайтесь, – сказал он. – Его отец был вовсе не дурным человеком, хотя не уважал законов и не был другом моей семьи, так что мне нечего стараться защищать его. Что же касается Джемса, то он хитрец и негодяй. Мне так же, как и вам, чрезвычайно не нравится появление рыжего Нэйля. Это выглядит нехорошо, да. Это дурно пахнет. Старый Ловат устроил дело леди Грэндж. Если молодой Ловат займется вашим, то это будет в духе семьи. За что Джемс Мор сидит в тюрьме? За такое же преступление – похищение. Его слуги привыкли к подобной работе. Он предоставит их в распоряжение Симона, и вскоре мы услышим, что Джемс прощен или что он бежал, а вы будете в Бенбекуле или в Эпплькроссе.
– По-вашему выходит, что это серьезное дело, – заметил я.
– Я хочу, чтобы вы скрылись, пока они еще не успели наложить на вас руки, – заключил он. – Сидите спокойно до самого суда и появитесь в самый последний момент, когда вас менее всего будут ждать. Конечно, все это говорится в предположении, что ваше свидетельство, мистер Бальфур, стоит того, чтобы подвергаться такому риску и таким неприятностям.
– Скажу вам одно, – ответил я, – я видел убийцу, и то был не Алан.
– Тогда, клянусь небом, мой родственник спасен! – воскликнул Стюарт. – Жизнь его зависит от ваших показаний. Нечего жалеть ни времени, ни денег – ничего, лишь бы иметь возможность появиться на суде. – Он вытряхнул на пол содержимое своих карманов. – Берите, что вам понадобится до окончания дела. Ступайте прямо по этому переулку. От него ведет прямая дорога на Ланг-Дейкс. И послушайте меня, не возвращайтесь в Эдинбург, пока вся эта суматоха не уляжется.
– Куда же мне идти? – спросил я.
– Я очень бы хотел указать вам, – отвечал он, – но всюду, куда я мог бы вас направить, они непременно будут искать. Нет, уж лучше решайте сами, и да поможет вам бог! За пять дней до суда, шестнадцатого сентября, известите меня. Я буду в Стирлинге, в «Королевском гербе». И если вы до тех пор сумеете уберечься, то я позабочусь, чтобы вы добрались до Инверари.
– Еще одно, – сказал я, – могу я видеть Алана?
Он, казалось, был в нерешимости.
– Лучше бы вам не видеться, – отвечал он. – Однако не могу отрицать, что Алан очень этого желает и нарочно будет находиться ночью у Сильвермилльса. Если вы убедитесь, что за вами не следят, мистер Бальфур, – но только убедитесь в этом, – то спрячьтесь в удобном месте и наблюдайте целый час за дорогой, прежде чем рискнуть. Было бы ужасно, если бы вас обоих схватили.
X. Рыжий человек
Было около половины четвертого, когда я вышел на Ланг-Дейкс. Я хотел идти в Дин. Так как там жила Катриона, а ее родственникам, гленджайльским Мак-Грегорам, почти наверняка поручили поймать меня, то это было одно из немногих мест, которых мне следовало избегать. Но так как я был очень молод и вдобавок влюблен, то, не задумываясь, повернул в этом направлении. Однако чтобы успокоить свою совесть и проявить здравый смысл, я принял меры предосторожности. Дойдя до вершины небольшого холма по дороге, я спрятался в ячмень и стал ждать. Через некоторое время прошел человек, похожий на гайлэндера, но которого я никогда прежде не видел. Вскоре затем показался рыжий Нэйль, потом проехала телега мельника, а после проходили только обыкновенные поселяне. Этого было бы достаточно, чтобы самого смелого человека отклонить от его намерения, но мое увлечение Катрионой было слишком сильно, и меня тянуло к ней. Я убедил себя, что если Нэйль идет по этой дороге, то это понятно: ведь она ведет к двери его господина. Что же касается другого гайлэндера, то, если я буду пугаться всякого встречного горца, вряд ли достигну чего-либо. И, вполне удовлетворенный такими легкомысленными рассуждениями, я быстро зашагал и немного позже четырех был у дома миссис Друммонд Ожильви.
Обе леди находились в доме, и, увидев их вместе у открытой двери, я снял шляпу и сказал: «Мальчик пришел за сикспенсом», – думая, что это понравится вдове.
Катриона выбежала и сердечно поздоровалась со мной. К моему великому удивлению, старая леди была не менее любезна. Гораздо позже я узнал, что она на рассвете послала верхового к Ранкэйлору в Куинзферри, услышав, что он поверенный Шоос-гауза. Сейчас у нее в кармане лежало письмо моего доброго друга, который рекомендовал меня с самой лучшей стороны. Мне не надо было читать этого письма, чтобы догадаться об ее намерениях. Очень возможно, что я был «деревенщиной», но все же не в такой степени, как она полагала. Даже для моего немудрящего ума было ясно, что она затеяла устроить брак своей родственницы с безбородым юношей, кое-что значившим как лэрд в Лотиане.
– Пусть Сикспенс закусит с нами, Кэтрин, – сказала она. – Сбегай и распорядись.
Пока мы оставались одни, она очень старалась угодить мне. Она делала это умно, прикрываясь шуткой, все время называла меня Сикспенсом, но так, что я должен был значительно повыситься в собственном мнении. Когда вернулась Катриона, то намерения старухи, если это было возможно, стали еще очевиднее: она расхваливала девушку, как барышник своего коня. Я краснел при мысли, что она считает меня таким дураком. То мне казалось, что девушка ни в чем не виновата, и я готов был поколотить старуху; то казалось, что обе они сговорились поймать меня в ловушку, и тогда я сидел между ними с мрачным и злым видом. Наконец свахе пришло в голову оставить нас одних. Когда у меня возникают какие-нибудь подозрения, мне бывает трудно усыпить их. Но хотя я и знал, к какому воровскому роду принадлежала Катриона, все же я не мог смотреть ей в лицо и не верить в ее искренность.
– Я не должна вас расспрашивать? – с живостью спросила она, как только мы остались одни.
– Нет, сегодня я могу говорить с чистой совестью, – ответил я. – Я освобожден от своего слова, и после того, что произошло сегодня утром, я не стал бы держать его, если бы даже меня и просили.
– Так расскажите мне все, – попросила она. – Моя родственница скоро вернется.
Итак, я рассказал ей всю историю с лейтенантом – от начала до конца, – стараясь представить ее в возможно более смешном виде, и действительно в этой бессмыслице было много забавного.
– Ну, мне кажется, вам так же мало везет с суровыми мужчинами, как и с прекрасными леди! – сказала она, когда я кончил. – Но кто же был ваш отец, что не научил вас владеть шпагой? Это совсем неблагородно. Я ни про кого не слыхала ничего подобного.
– Во всяком случае, это очень неудобно для меня, – отвечал я. – Вероятно, мой отец – добропорядочный человек – сделал большую ошибку, научив меня вместо этого латыни. Но вы видите, я делаю, что могу: стою неподвижно и позволяю рубить себя.
– Знаете ли, чему я улыбаюсь? – спросила она. – Вот чему. Я рождена быть мужчиной. В своих мечтах я всегда юноша: я представляю себе, что со мной происходит и то и другое. Когда же дело доходит до боя, я вспоминаю, что я только девушка, не умею держать шпаги или нанести хороший удар. И тогда мне приходится переделывать всю историю таким образом, чтобы поединок прекратился, но я все-таки остаюсь победительницей, совсем как вы в вашей истории с лейтенантом. Я тоже все время произношу прекрасные речи, совсем как мистер Давид Бальфур.
– Вы кровожадная девушка, – сказал я.
– Я знаю, что надо уметь шить, прясть и вышивать, – отвечала она, – но если бы это было вашим единственным занятием, вы бы нашли его скучным. Но это не значит, что я хочу убивать людей. Убили вы кого-нибудь в жизни?
– Представьте себе, да! Я убил двоих, будучи мальчиком, которому место было еще в колледже, – сказал я. – А между тем я не стыжусь вспомнить об этом.
– Но что вы чувствовали после убийства? – спросила она.
– Я сидел и ревел как ребенок, – отвечал я.
– Мне это знакомо! – воскликнула она. – Я понимаю, откуда берутся эти слезы. Но, во всяком случае, мне не хотелось бы убивать: я бы хотела быть Катериной Дуглас, просунувшей руку в засов и сломавшей ее. Это моя любимая героиня. Не хотели бы вы так умереть за своего короля? – спросила она.
– По правде сказать, – заметил я, – моя любовь к королю – да благословит его бог! – более сдержанна. И мне кажется, что я сегодня так близко от себя видел смерть, что теперь мечтаю больше о жизни.
– Вы правы! – сказала она. – Такое чувство достойно мужчины! Только вам надо научиться фехтовать. Мне не хотелось бы иметь друга, не умеющего сражаться. Но вы, наверно, не шпагой убили тех двоих.
– Нет, – отвечал я, – я убил их из пистолета. К счастью, эти люди находились очень близко от меня, потому что я так же хорошо владею пистолетом, как и шпагой.
Таким образом она выпытала у меня о схватке на бриге, о которой я умолчал, когда впервые рассказал ей о своих делах.
– Да, – сказала она, – вы храбрый! А другом вашим я восхищаюсь и люблю его.
– Я думаю, что нельзя не любить его! – сказал я. – У него, как и у всех, есть свои недостатки, но он храбр, верен и добр, да благословит его бог! Странно было мне забыть Алана.
Мысль о нем, о возможности увидеться с ним этой ночью не давала мне покоя.
– Где у меня голова, ведь я не поделилась с вами моей новостью! – воскликнула Катриона и рассказала, что получила письмо от отца, сообщавшего, что она может на следующий день навестить его в замке, куда его перевели, и что дела его поправляются. – Вы не желаете это слышать? – прибавила она. – Неужели вы осуждаете моего отца, не зная его?
– Я вовсе не осуждаю его, – возразил я. – Даю вам слово, я очень рад, что вы теперь спокойнее. Если выражение моего лица и изменилось, то сознайтесь, что сегодня неудачный день для примирений и что с людьми, стоящими у власти, очень скверно иметь дело. Этот Симон Фрэзер все еще сильно удручает меня.
– О, – воскликнула она, – надеюсь, вы не будете сравнивать! Вам надо помнить, что Престонгрэндж и Джемс Мор, мой отец, – одной крови.
– Я никогда об этом не слышал, – сказал я.