Главный охотовед Калинин, один из многомиллионной армии, которая составляла честь и совесть эпохи, неодобрительно насупился.
- Партейная линия правильная, - клюнул он щепотью. - Время для всего нужно.
От последнего слова происходила его кличка - Нужник. Однако в минуты благодушия его за глаза звали то Хорём, то Калинычем.
Маруся Пителина подняла свои круглые глаза, как бы о чем-то подумала, а потом снова их опустила. Её необъятная грудь занимала две трети столешницы. Чтобы написать очередное поздравительное слово, ей приходилось выглядывать то из-за левой груди, то из-за правой.
- Дак родят ужо, - миролюбиво согласилась она.
- Родят, ёшкарне?! - флегматично обронил Филя, не отрываясь от шахматной доски. - Скорее я чего-нибудь рожу.
- Аха, - подхватил Сергей. - Страуса эму. А то чучалку инопланетянки... Шах!..
- Ишь ты, Приштвин, ёшкарне! А мы вот так, - Филя переставил коня. - Это тебе не заметули, Биянка ты с киянкой, в эфире клепать!
- Твой парнокопытный колченог, как и твои чучалки, - Сергей взял коня слоном.
Филя отгрыз последний ноготь.
- Слона-то я и не приметил, - протянул он и в запале кинул в бой королеву. - А мы из слона сделаем муху! Так-то, мистер Тур генев анд Тур Хейер дал!
- Ха! - победительно рыкнул Сергей, сжав тонкую шею королевы. - Ты перед сном молился, Филимонов?! - С ходу поменял мотив: - Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, - и опустил на освободившееся поле другого своего коня.
- Ёшкарне!!! - взревел Филин. Такого поворота он не ожидал и пережить не мог. Особенно в сравнении с бабочкой. Смахнув с доски остатки фигур, он кинулся с поля битвы. И прежде чем пешки и короли завершили свои кульбиты, за Филей хлопнула входная дверь.
Никто из присутствовавших на шахматный взрыв не повёл бровью. Филя, бывало, чучела ронял, детища своих золотых рук. А тут-то...
Подобрав руины партии, Пакратов закрыл шахматную коробку и ушёл к себе. На письменном столе дожидались заготовки очередной байки. На сей раз это была история о том, как юные пионеры пригрели раненого гусёнка. Её заказала детская редакция радио. И вот тут-то всё и началось...
Внезапный вихрь пронёсся по «охотному ряду». Казённые бумаги, листовки «Берегите лес от пожаров!», а также собственные записки Сергея разом взвились, словно на помещение обрушилась пурга. Пакратов вскочил, пытаясь унять это взбеленившееся пространство. Где-то что-то хлопнуло, упало, зазвенело. И тут в сумятице белого хаоса Сергей увидел ЕЁ. Впереди в дверном проёме стоял начальник, а позади в светлой шубке она.
После-то Сергей понял, что произошло: шеф прошествовал из своего конца коридора, оставив за собой нараспашку все двери и форточки; точно так же он не запер за собой дверей и в их конце и, когда отворил двери последнего кабинета, - а у Пакратова там была открыта не только форточка, но и одна рама, - тут-то и возникло то, что в баллистике называется директрисой. Турбулентно закрученный сквозняк не просто взвихрил, он, казалось, воспламенил окружающее пространство, раскалив всё добела.
Объяснение происшедшему было простое. Оно пришло потом. А тогда это выглядело удивительно и необыкновенно: всё белым-бело, всё кружится, летает, порхает, несётся и - её глаза, сверкающие из-под белой вязаной шапочки. Они, эти глаза, так и застыли в его памяти, точно фото при магниевой вспышке.
В первый миг у Сергея мелькнула мысль: уж не Дед ли Мороз со Снегурочкой пришли поздравить передовиков производства - скромных тружеников лесной нивы? Такое ведь устраивалось в те годы. Однако тут же понял, что это чушь. Не потому, разумеется, что слишком уж мало «охотнорядцы» походили на ударников пятилетки, досрочно завершивших производственный план. Дед Мороз был не тот. Снегурочка - да. Снегурочка в дублёночке с белою опушкой была что надо! А Дед Мороз не годился даже для поминок. Ну какой из Лукича, тощего да поджарого, был Дед Мороз? В лучшем случае - вешалка для его шубы.
- Девушка из газеты, Сергей Фёдорович. Из молодёжной, - отрекомендовал он гостью. - У неё несколько вопросов... Займись.
Приказ начальника - закон для подчиненного, тем более такой. Совсем, видать, главный охотник области потерял нюх. Сергею даже жалко его на секунду стало. Но только на секунду. Не исключалось, что в тот час шеф ожидал в своей засидке более крупную птицу, нежели представитель молодежного печатного органа.
Лукич ушёл, поспешно захлопнув за собой двери. Обвал бумаг стал гаснуть. Шагнув навстречу гостье, на ходу прихлопывая листы, Сергей показал на вешалку, готовый подхватить её дублёночку. Увы, она жестом отказалась, только расстегнула деревянные вытянутой формы пуговицы. Шубка была расписана гуцульскими узорами. Он пощупал профессионально глазами, а потом и щепотью.
- Что за птица? То бишь зверь?
- Ламка.
- М-м!.. Прямо из... - Сергей мотнул головой.
- Из... - улыбнулась она. Черты крупные, южные, брови вразлёт, нос с горбинкой, но до чего всё живое и трепетное, словно это не сквозняк, а вот она подняла вихорь, что ворвался в казённую келью.
Не успели они сесть за стол, он - с одной стороны, она - с другой, заявился Филя. Подкатил как ни в чем не бывало к столу и уставился на гостью. Пришлось представлять.
- Эдуардо де Филиппо, - бросил Сергей.
- Эдик? - уточнила она. - Эдуард?
- Филиппок, - ответил Сергей, с ходу кивнул Филе. - «Отец, слышишь, рубит», - и уточнил: - Тебя шеф искал.
Филин упёрся, встопорщился, точно единородное пернатое, пришлось его выпроваживать. В дверях уже обменялись репликами.
- В моём алькове такой бабочки нет. Уступи, ёшкарне, - просипел он.
- Отзынь, дермист! - грубовато отрезал Пакратов и захлопнул за ним дверь.
Когда Сергей возвратился за стол, гостья сидела без шапочки. Каштановые волосы ее, видимо, длинные, были забраны на затылке. Так лицо выглядело строже и отстранённее. Впрочем, может быть, дело было не в этом. Она стала задавать вопросы - а речь шла о профессиональных вещах, - потому, видать, и облик немного изменился.
О чем они говорили? Господи! Об этом ли надо беседовать с хорошенькой женщиной! За таким ли столом сидеть! Но что поделаешь, если ты находишься на казённой службе, и она тоже явилась по служебной надобе?! Они говорили о зимовке лосей, о сенажной подкормке, о соли-лизунце и т. д. и т. п. Сергей сидел так, чтобы она лицезрела его правый полупрофиль - так он выглядел эффектнее. Она, однако, мало смотрела на него, чирикая в своём блокнотике. Надо было что- то предпринимать. Блуждающий взгляд Пакратова выловил из вороха бумаг на столе какой-то график. Тут его и осенило. Он извлёк график из-под спуда, следом нащупал какую-то таблицу. Запустил руку в другую кучу, отловив там диаграмму. Сейчас он чувствовал себя игроком, которому выпадали крупные козыри. Сводки, графики и таблицы понадобились для более тесного контакта. Не станешь же тыкать пальцем через стол, чтобы проследить кривую показателей или обратить внимание на итоговую цифру. Это, в конце концов, невежливо. Воспитанный человек прежде выйдет из-за стола и только тогда покажет необходимые сведения, тактично склонившись к собеседнику.
Сергей не зря выставлял свои козыри. От гостьи пахло морозной свежестью, которая ещё не успела истаять в тепле, тонкими, едва уловимыми духами, а когда он склонился совсем близко - телесным ароматом. Он исходил от гладких волос, слегка открывающейся шеи и от совсем уж неведомых потаённых глубин.
Выставляя свои козырные графики, Сергей, скорее всего, нёс при этом какую- то околесицу. Как можно здраво рассуждать, когда голова твоя идёт кругом! Почувствовала ли она его состояние, трудно сказать. Но тут в притворе опять возник длинный нос Фили.
- Послушайте, Ламка, - Сергей коснулся её плеча. - Сегодня здесь суетно. Ходят всякие подозрительные личности. - Это он бросил в лоб Филе, который тотчас же захлопнул дверь. - Давайте встретимся с вами в субботу. Здесь же...
Она стала подниматься, мягко освобождаясь из его полуобъятий.
- А вы... разве работаете? - в голосе её чувствовалась утаённая замедленность.
- Приду, - выдохнул он. - Специально ради...
Сергей шёл напрямую, как секач, завидевший цель. Секач вспомнился к слову - они как раз оказались возле чучела кабана. Она на ходу коснулась клыков.
- Не смогу, - при этом покачала головой и взвесила на ладошке блокнотик. - Для интервьюшки хватит. А подробнее - в другой раз.
Всё произошло настолько стремительно - только что здесь сидела и вдруг - фьють! - точно и не было, - что до Пакратова не сразу и дошло. Ещё, казалось, мерцал в проёме дверей пучок туго скрученных на затылке волос, словно тайфунчик на меркнущем экране телевизора. Ещё витал летучий манящий запах. А уже, оказывается, и след простыл. Ну и ну! Или он что-то сморозил? Что-то лишнее сказал? Что-то не так сделал?
Потирая ладонью лоб, Сергей потоптался возле дуроломно застывшего кабана и вернулся за свой стол, вместо того чтобы кинуться следом...
И тут снова припёрся Филин. Ох и злость охватила Пакратова. «Ну что ты шляешься, дермист хренов, когда тебя не зовут!» Однако того, что вертелось на языке, он не выплеснул. Больше того, даже виду не подал.
- Филя, - так это доброжелательно осведомился Сергей, - у тебя нет родни на Кавказе?
Филин выпятил нижнюю губу, демонстрируя недоумение, отчего похож стал на сыча.
- У тебя грузинское имя, - пояснил Сергей.
- Это почему? - не чуя подвоха, выставился Филя.
- Грузин попал в коровью лепёшку, влип и кричит благим матом: «Я фи-лип, я фи-лип!» Так и появилось это гордое имя.
Филин вспыхнул, швырнул в Пакратова подвернувшейся под руку толстенной папкой - Сергей едва успел увернуться, прорычал свое нечленораздельное «ёшкарне». А славное имя Тур Хейердал в его устах обернулось тем, что в лингвистической среде называется ненормативной лексикой.
***
Она позвонила через четыре дня. Повод был деловой: уточнить имена, географические названия, кое-какие цифры. Один фрагмент зачитала. Г олос был будничный, а в их случае, считай, официальный, но - ни повод, ни провод, который, соединяя, разъединял их, - ничто не могло сокрыть его свойства. Грудной, глубинный и одновременно легкий, стремительный, не голос - брызги шампанского. То-то у Пакратова опять голова пошла кругом.