Время подошло к десяти. Пожалуй, пора, решил Сергей и набрал номер. С чего начать - не думалось. У него есть вопросы, и это - главное. Увы. Вопросы остались без ответа.
- Это вы, Евгений Юрьевич? - отозвался незнакомый женский голос.
- Нет, - замешкался Сергей. - Это... читатель.
- Ой, извините, - раздалось в ответ. - Я думала, муж... - и уже отстранённее донеслось: - Её не будет... Теперь только после праздников.
«После праздников, - повторял Пакратов, - после праздников». Внутри что-то оборвалось. Так было, когда давно-давно сорвался с елки самый яркий шар. Сергей чувствовал, что после праздников - это уже сегодня.
***
Наступило 30 декабря - последний рабочий день. Это была пятница - день, когда умирают дураки. С утра Сергей пошёл вниз. Сегодня впору было поминать его.
Хандра накатывала с прибойной силой.
- Клин клином, - повторял Филя, подливая в стакашки. Увы, клин, видать, выходил боком - он то терзал сердце, то будоражил глаза. Сергей смотрел на бабочек, переводя взгляд с планшета на планшет, но различал только пятна.
После обеда все потекли по домам. Пакратова ноги занесли в кафешку. Сел к стойке, заказал водки. Зал был пуст. Одинокий ударник совершал какую-то таинственную мессу. Официантка несла стопку стаканов, держа их на плече, как городошную биту. Мимо прошествовал холёный ресторанный кот, пробором на макушке напоминая полового. Глаза Сергея, отстав от котяры, наткнулись на чёрную щель. Взгляд заскользил по чёткой колее, и в Сергее стало утверждаться что-то твёрдое и решительное. Именно так он почувствовал себя. Эту твердость надо было обязательно продемонстрировать бармену. Он медленно поднял голову. Вот! Однако стоило воздеть глаза на уровень блюда, что мерцало на нижней полке, решительность и твердость куда-то пропали, точно затерялись в размытом рисунке и овальной форме. Сергей снова опустил голову. Оказалось, что щель со своего места улизнула. Он пошарил глазами и всё-таки отыскал её. Твёрдость и решительность вернулись, хотя баланс составляющих немного поколебался. Дело в стуле, заключил он. Этот длинноногий стул, намертво присобаченный к полу, слегка покачивался. Однако Сергей, несмотря ни на что, держался и достоинства, которое сейчас целиком отождествлялось с телом, пока не ронял. Это открытие ободрило его и дало повод снова поднять стакашек. Большой глоток потребовал большей остойчивости. В поисках опоры он опустил одну ногу на пол. Под стопой явственно почувствовалась щель. Обретя твердость, Сергей слегка расслабился и, сам того не заметив, кажется, отключился. Это продолжалось самую малость. Через мгновение он очнулся. Вокруг как будто бы ничего не изменилось. Под стопой бугрилась прямая линия. Только теперь она была не чёрная, а блестящая. Сергей поднял глаза. Блюдо мерцало алым - должно быть, бармен включил подсветку. Неподалеку раздался звон. Разбила-таки, догадался он, вспомнив официантку со стеклянной битой. А следом почувствовал резкий тычок.
- Дурак! Оглох, что ли? Трамвай же прёт!
Крик этот, смешанный с грохотом железной туши, он услышал уже в полёте. Спину обдало плотным воздухом. Он ткнулся в сугроб и судорожно поджал ноги. Сквозь снежную труху, которая таяла на глазах, двоились рельсы. Они мерцали тускло, как лезвия засаленных ножей. Трамвай, точно понурый мясник, удалялся прочь, равнодушно и пьяно виляя задом.
Маленько очухавшись, Сергей поднялся на колени. Соображая, кто его остерёг, огляделся. Вокруг не было ни души. Стоя на коленях, он поднял глаза. Из чёрной бездны на лицо падали редкие снежинки. Они тихо таяли на губах и были почему-то солёные.
Сергей снова осмотрелся. Неподалеку в три глаза мигал светофор. Огоньки напоминали елочные шары. Он плохо соображал, но одно всё же вспомнил: впереди Новый год. А уже следом явилась мысль о подарках.
В «Детском мире», куда его притащили ноги, было многолюдно. Он слепо оглядел полки. На глаза попалась коробка с изображением парусника. Что там - долго не разбирался. Толпа сметала всё - зевать было некогда.
Выйдя из «Детского мира», Сергей сделал крюк и наведался в промтоварный. Там взял первое, что попалось на глаза, - косметичку. А на углу, уже неподалеку от дома, купил у какого-то мужика ёлочку.
Дома, по счастью, никого не было. Пришёл, хватил ещё зачем-то полстакана водки и, кое-как раздевшись, завалился спать - утро вечера не мудренее, зато отдалённее.
***
Разбудил его голос. Еще не проснувшись, Сергей почувствовал, что лежит, скрючившись в три погибели, а коленки поджаты к самому подбородку. Так младенцы, как складные ножи, лежат до срока в утробе матери. Окликал Алёшка. Он тормошил сначала осторожно, деликатно, а потом всё решительнее и настойчивее, пока Сергей не открыл глаза.
- Па, утро. Ёлку надо ставить. Дед Мороз скоро придёт... Со Снегурочкой...
Хотелось спать, никого не видеть, ни Деда Мороза, ни Снегурочки, а все спать,
спать и спать... Но различив сквозь похмельную муть Алёшкины глаза, Сергей устыдился: он-то в чём виноват?!
- Сейчас, сынок. - Сергей потрепал мальца по светлой голове, нажал кнопочку носика. - Би-би... В садик сегодня не надо? - И наконец поднялся. - Мама спит?
Алёшка кивнул. Вопрос был риторический - Сергей и без того знал, что жена спит. Пребывание во сне было едва ли не основным её состоянием. Раньше, в первый год совместной жизни, он этого не замечал, либо у неё это не столь явно проявлялось. А после рождения Алёшки она спала, кажется, с открытыми глазами. «У нас, у баб, это бывает, - объясняла Маруся Пителина. - Одни от родов с ума сходят, в горячку впадают, а другие - наоборот...»
Пакратов женился не впопыхах, не как солдат-дембель, который, вернувшись со службы, нюхнул дешёвеньких духов и через неделю в загс побежал. Было время и подумать, и взвесить, и советы получить. Один довод выложила Таисия Тимофеевна: «Девушка работает в клубе - значит, тонкая натура». Другой аргумент изрёк Калиныч: «Широкие бёдра, - стало быть, легко рожать будет». Что касается «тонкой натуры» - лучше помолчать. Но насчёт родов - чёрта с два. Рожала - едва Богу душу не отдала. Маялась так, что дошло до кесарева сечения. Вот тебе и бёдра... А после? Едва плод извлекли, едва отвозились с матерью и ребёнком, - новая напасть: стало пропадать молоко. Ребёнок есть хочет, к груди тянется, хватает ротиком сосок и тут же с криком откидывается. Что такое? Кинулись обследовать - сначала младенца, потом мать. Эва! Оказалось, на сосках у неё волосы стали расти. Да не какие-то былинки-завитушки, а жёсткие да колючие. Они-то и изводили грудничка. Его голод донимает, он к мамкиной титьке тянется, а там, как на передовой, - колючая проволока. Прикусит он сосок своими губёшками да от боли и страха заверещит. И она, видя его мучения, - в слёзы. Так и ревут в два голоса. Пробовали те колючки состригать, выдирать пинцетом, а волосы ещё больше прут. Помаялись бедолаги с неделю, извелись оба, пока молоко и вовсе не пропало. Пришлось переходить на искусственную кормёжку. Так Алёшка, по сути, и не отведал материнского молока.
Под вечер, когда Пакратов с сынишкой уже давно нарядили елку, пришли Дед Мороз со Снегурочкой. Это были ряженые с жениной службы. Перезрелые девицы, изрядно накрашенные и заметно поддатые, несли какую-то дежурную околесицу. Протараторив свои дикие спичи, они вручили Алёшке кулёк со сладостями и отвалили.
- А тетя Мороз про серьги забыла, - заметил востроглазый Алёшка.
Новый год Пакратовы встречали благопристойно. Всей семьёй посмотрели в очередной раз «Иронию судьбы». Алёшка под конец первой серии уснул, Сергей отнёс сынишку в кроватку и вернулся к телевизору. На экране разворачивались сцены московско-ленинградской ревности. Сергей покосился на жену. Изменяла ли она ему? Он не особенно задумывался. Во-первых, потому, что был небезгрешен сам. А во-вторых, потому, что её трудно было в этом заподозрить. Однажды Сергей все же что-то обронил, пребывая на традиционной Филиной пятнице. Филя с велеречивой мудростью диктора армянского радио изрёк: «Можно ли изменять мужу, постоянно пребывая в объятиях Морфея?!»
«Ирония судьбы» подошла к финалу. На экране возникла с поздравлениями какая-то правительственная голова. Потом забили куранты. Пакратов поспешно открыл шампанское и разлил по бокалам. Загадывать ничего не хотелось - всё было ясно и так. Чокнулись с последним ударом. Шампанское было кисловатое и сухо шибало в нос, продирая аж до гортани. Посмотрев немного концерт, они с женой отправились спать. Спали на сей раз вместе. Волосы у неё на сосках по- прежнему росли.
***
Утром опять разбудил Алёшка. Под ёлкой он обнаружил коробку. Похмелья у Сергея не было, и он очнулся не морщась.
- Ну-ка, ну-ка, - почти не играя, заинтересовался он. Алёшка притащил подарок. Сергею самому было любопытно, что скрывается под яркой картинкой. Распаковали. В коробке оказались пластиковые детали, которые предлагалось склеить и таким путем соорудить клипер. Отец с сыном ощупали все конструкции, оглядели чертежи, изучили порядок сборки, нашли тюбик с клеем и после завтрака принялись за дело.
Сборка парусника шла медленно. Алёшке это занятие вскоре наскучило. К тому же клей шибал в нос и щипал глаза. Сынишка стал постоянно отвлекаться и в конце концов переключился на машинки. Склеив половинки корпуса, нарастив надстройки, Сергей тоже отложил дело:
- Чайный клипер должен пахнуть чаем, пряностями заморскими - миндалём, корицей и кориандром. Но главное - чаем. А этот...
Тут вернулся Алёшка. Ему понадобилось починить машинку. Отломалось ко- лёсико, и Дед Мороз со Снегурочкой не могли отвезти подарок. Подарок - конфета - предназначался папе.
- И маме, - напомнил Сергей.
Алёшка кивнул.
Сергей укрепил колёсико и потрепал сынишку по светлым волнистым волосёнкам.
- А как ты думаешь, сынок, Снегурочки замуж выходят?
- А что такое замуж? - переспросил Алёшка. Знал ведь, небось, а переспросил. - Это как вы с мамой?