Двигаясь самостоятельно, а в некоторых случаях за стрелковыми частями 8–й гвардейской армии, танкисты к 27 апреля выбили противника из 80 кварталов и вышли к Ангальтскому и Потсдамскому вокзалам.
Шалин уточнил задачу командирам корпусов: Бабаджанян должен был форсировать канал Ландвер западнее Потсдамского вокзала и нанести удар по рейхстагу, затем — по парку Тиргартен. Дремову предписывалось продолжать наступление вдоль южного берега канала, очищая его берега от противника.
События в Берлине развивались с неимоверной быстротой. До разгрома берлинской группировки оставались считаные дни, но бои становились все яростнее и ожесточеннее. К утру 28 апреля были заняты Ангальтский и Потсдамский железнодорожные вокзалы. Они достались ценой больших потерь. В боях погибли командиры 19–й и 21–й гвардейских механизированных бригад полковники И.В. Гаврилов и П.Е. Лактионов, ранены И.И. Гусаковский и А.М. Темник.
На командном пункте 8–го гвардейского механизированного корпуса Катуков узнал, что Абрам Матвеевич Темник скончался в госпитале. Это известие словно взрывом снаряда оглушило командарма. Сколько потерь было во время войны! А вот новые — на завершающем ее этапе. Каждую потерю Михаил Ефимович переживал тяжело, страдал молча. Себя же не щадил. Адъютант Кондратенко вспоминал: «Бои очень тяжелые. Столько огня и дыма, что нечем дышать. За все эти дни спали только несколько часов. Мы все время под артиллерийским обстрелом. Падают снаряды. Очень волнуюсь за Михаила Ефимовича, — все дни и ночи он в войсках, и как его уберечь, прямо не знаю…»
Бои уже шли за центр Берлина. Атаки шли волной — одна за другой. С юга наступали 28–я, 8–я гвардейская армии, 1–я и 3–я гвардейские танковые армии, с востока — 5–я ударная армия, с севера — 3–я ударная армия, с северо—запада — 2–я гвардейская танковая армия и 1–я армия Войска Польского.
Вечером самолет из Москвы доставил газеты, письма, телеграммы. В газетах были опубликованы призывы ЦК ВКП (б) к празднику 1 Мая. Получил и командарм Катуков поздравление от редакции «Комсомольской правды». В период затишья между боями ответил: «Телеграмму получил. Благодарю за поздравление, заканчиваем бои на улицах Берлина. Фашистам скоро полный конец. Поздравляю весь коллектив «Комсомольской правды» с майским праздником. Генерал—полковник Катуков».[407]
На 29 апреля назначен был общий штурм берлинской группировки противника. Он начинался в 12.00 после тридцатиминутной артподготовки.
В штабе 1–й гвардейской танковой армии собрался весь командный состав — Шалин, Никитин, Фролов, Попель, Соболев. Командарм Катуков ставил корпусам последнюю боевую задачу: во взаимодействии с частями 8–й гвардейской армии овладеть имперской канцелярией, парком Тиргартен, Зоологическим садом и соединиться с 3–й ударной и 2–й гвардейской танковой армиями, наступавшими с севера и северо—запада.[408]
Бои на улицах то затихали на время, то возобновлялись с новой силой. Чувствовалось: противник вот—вот выдохнется. Немецкий гарнизон испытывал недостаток боеприпасов и продовольствия. Попытка наладить снабжение по воздуху ничего практически не дала. К тому же выход 1–й гвардейской танковой армии в район Зоологического сада, а 1–й Польской армии — к Спортплощадке фактически отрезал юго—западную группировку противника от северо—восточной.
Войска облетела радостная весть: вечером 30 апреля над Рейхстагом водружено Знамя Победы. Это сделали бойцы из 3–й ударной армии генерала В.И. Кузнецова, а не танкисты 1–й гвардейской танковой армии, как предполагалось ранее, — не беда. Они были рядом, помогали пехоте, как могли.
Немцы по—прежнему сопротивлялись в Зоологическом саду и парке Тиргартен. Здесь было построено много железобетонных бункеров, каждое каменное здание стало опорным пунктом. Чтобы разбить эти очаги сопротивления, Катуков направил сюда 152–миллиметровые орудия и бросил авиацию. Причина столь упорного сопротивления немцев выяснилась позже. Оказалось, что в подземелье находился командный пункт и узел связи командующего обороной Берлина. Генералу пришлось покинуть этот КП и перейти на запасной по улице Фоссштрассе.
Немецкому командованию неоднократно предлагалось прекратить бессмысленное сопротивление. Было известно: гарнизон обречен. Но лишь в ночь на 1 мая на КП генерала Чуйкова прибыл начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Кребс. Он сообщил, что Гитлер покончил с собой, а новое правительство прислало его для переговоров с советским командованием о перемирии. Ему ответили, что речь может идти только о безоговорочной капитуляции.
Геббельс и Борман отвергли требование советского Верховного Главнокомандования. В ответ на это наши войска обрушили новый шквал огня на последние очаги сопротивления гитлеровцев. Пылал Рейхстаг, горели здания вокруг него, бои шли в воздухе и на земле, в подвалах зданий и на лестничных пролетах.
Танкисты 44–й гвардейской танковой бригады при поддержке двух батальонов мотопехоты 27–й гвардейской бригады разгромили противника в районе Зоологического сада, оттеснив его к Лихтеналлее. С рассветом предполагалось нанести последний удар. Но он не потребовался.
Было два часа ночи. Радиостанции штаба берлинской обороны объявили о прекращении военных действий: «Каждый час дальнейшей вашей борьбы увеличивает невыносимые страдания гражданского населения Берлина и наших раненых. По соглашению с Верховным командованием советских войск я приказываю вам немедленно прекратить сопротивление».[409]
Неужели долгожданная Победа? Катуков схватил трубку телефона и стал звонить командирам корпусов. Дремов вспоминал:
«Телефонный звонок командарма был для меня неожиданным. Я плотно прижал к уху трубку и сквозь грохот разрывов едва расслышал охрипший голос Катукова:
— Иван Федорович, — кричал он, — немедленно прекрати огонь! Немцы капитулировали».[410]
Днем 2 мая Катуков с группой офицеров штаба проезжал по горящему, но уже притихшему Берлину. На перекрестке по пути к имперской канцелярии стоял подбитый танк с ромбом на башне — «тридцатьчетверка» из 1–й гвардейской танковой бригады. Командарм с гордостью посмотрел на ее обожженные борта, на вмятины на броне и подумал: «Где она начала свой боевой путь? Скорее всего, на Одере».
У Рейхстага Никитин попросил остановиться: соблазн посмотреть на здание со стороны был велик.
— Товарищ командарм, — обратился он к Катукову, — в имперской канцелярии мы побывали, нанесли, так сказать, визит вежливости. Правда, удовольствия он не доставил. Может быть, вид Рейхстага компенсирует недостаток положительных эмоций.
Кругом — людские толпы, не протолкнуться, ликуют пехотинцы, танкисты, летчики, рядом артиллеристы зачехляют пушки, из которых недавно вели огонь. На стенах Рейхстага появились первые надписи. Писали кто чем мог — мелом, углем, краской, писали, не стесняясь, оставляя свой памятный адрес.
9 мая 1945 года Левитан прочитал по радио приказ Верховного Главнокомандования войскам Красной Армии и Военно—морскому флоту. Много приказов было во время войны, но этого ждали давно. Ждали с нетерпением. В нем, в частности, говорилось: «Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко—фашистских захватчиков, победоносно завершена. Германия полностью разгромлена».
В Берлине завершилась и боевая деятельность гвардии генерал—полковника М.Е. Катукова. Свой долг он тоже выполнил, о чем писал:
«Я брал на себя суровую ответственность в тяжелые годы войны и честно выполнил свой долг, закончив войну в Берлине. И самой высшей для меня наградой было сознание, что и присягу, и данные слова товарищу Сталину я выполнил».
В МИРНЫЕ ДНИ
Страна торжественно отметила всенародный праздник День Победы. Президиум Верховного Совета СССР постановил считать день 9 мая 1945 года нерабочим днем. Народ—победитель ликовал. От Сахалина до Карпат и от Новой Земли до Севастополя — по необъятным просторам нашей Родины проходили собрания, митинги, праздничные гулянья. Москва, по установившейся традиции, салютовала воинам Красной Армии. На этот раз тридцатью залпами из тысячи орудий.
Командарм М.Е. Катуков вошел в состав советской военной администрации, занимался вопросами послевоенного переустройства в Германии.
С окончанием войны многие бойцы и командиры, прошедшие с армией многотрудный путь от Курска до Берлина, увольнялись в запас. На смену им приходило молодое поколение, не имеющее боевого опыта. Но он был у людей, знавших войну не понаслышке. Его надо было передавать другим.
Михаил Ефимович всегда ратовал за то, чтобы история Великой Отечественной войны была написана правдиво честно, не в угоду отдельным лицам, которые подчас не имели отношения или имели косвенное отношение к тем или иным боям. Еще шла война, а в печати уже появлялись «труды» по Курской битве. Узнав об этом, Катуков в одном из писем Юрию Жукову замечает: «Спасибо за письмо насчет того, что некоторые описывают Курскую битву на иной мотив и вопреки истине, раздувая заслуги тех, кто лишь кусочком приобщился, мы не беспокоимся. Учтите, что история будет составлена по документам, которые хранятся в анналах Генерального штаба, и будет это сделано, я уверен, беспристрастно и справедливо».[411]
В Германии М.Е. Катуков пробыл почти пять лет. Работы было много, и он был доволен результатами своего труда. Представители советской военной администрации помогали немецкому народу восстановить экономику, взять в свои руки государственную власть. 7 октября 1949 года была образована Германская Демократическая Республика, создано правительство ГДР.
В 1950 году Михаил Ефимович уехал в Москву на учебу. Новое время ставило перед армией новые задачи, нужны были новые, более совершенные знания. Окончив через год Высшие Академические курсы при Академии Генерального штаба, он продолжал командовать механизированной армией. С 1955 года он был генеральным инспектором Главной инспекции Министерства обороны СССР, затем заместителем начальника Главного управления Сухопутных войск. В 1959 году ему присваивается звание маршала бронетанковых войск. Годы и болезни брали свое. 8 июня 1976 года Михаила Ефимовича Катукова не стало. Ушел из жизни талантливый полководец, герой минувшей войны.