– С чего ты взяла, что он мне противен? Блин, вот еще новости!
Нора закрыла посудомоечную машину, обернулась и посмотрела на него. Денни сказал:
– Что, не веришь? У нас с ним прекрасные отношения! И всегда были. То есть он, конечно, весь из себя паинька, весь такой: «Посмотрите, до чего же я лучше всех остальных». И разговаривает всегда ну до того терпеливо, что вот почему-то даже кажется, будто свысока, и, как гласит легенда, он стойко принимает удары судьбы, хотя давай посмотрим правде в глаза: когда это жизнь наносила Стему удары? Но у меня к нему никаких претензий нет.
Нора загадочно улыбнулась.
– Ладно, – смирился Денни. – Спрошу у него.
– Спасибо, что приготовил ужин, – ровно произнесла Нора. – Получилось очень вкусно.
Он, выходя из кухни, поднял руку и тут же уронил ее.
В гостиной Ред в одиночестве смотрел вечерние новости.
– Где Стем? – поинтересовался Денни.
– Наверху с детьми. По-моему, они что-то разбили.
Денни вышел в коридор и поднялся по лестнице. В детской наперебой галдели мальчики. Извиваясь, они ползали по своей «гоночной трассе», а Стем сидел на нижней койке и рассматривал ящик комода, разломанный надвое.
– Что это тут у нас? – спросил Денни.
– Да вот ребята перепутали комод с горой.
– Это был Эверест, – объяснил Пити.
– Ясно, – сказал Денни.
– Можешь передать клей, вон там, на комоде? – попросил Стем.
– Ты и правда собираешься это склеить?
Стем ответил скептическим взглядом.
Денни передал ему бутылочку столярного клея, затем прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди.
– Стало быть, уезжаешь?
– Ага, – отозвался Стем.
Он нанес клей на боковину ящика.
– Я так понимаю, ты уже все решил.
Стем поднял голову и гневно посмотрел на Денни:
– Только не вздумай говорить мне, что я ему что-то должен.
– А?
Мальчики насторожились, но вскоре снова заползали по полу.
– Я свой долг выполнил, – сказал Стем. – Оставайся ты, если, по-твоему, кто-то должен.
– Разве я это говорил? Зачем кому-то оставаться? Папа переезжает.
– Ты прекрасно знаешь: он просто надеется, что мы его остановим.
– Ничего такого я не знаю, – возразил Денни. – Что с тобой вообще в последнее время?
Ведешь себя как болван. И не ври, что это из-за мамы.
– Твоей мамы, – подчеркнул Стем, поставив бутылочку с клеем на пол. – Не моей.
– Хорошо, хорошо, как скажешь.
– Моей матерью, к твоему сведению, была Би Джей Отри.
Денни лишь обронил:
– А.
Мальчики играли, ничего не замечая и громя все на своем пути.
– А Эбби знала, – продолжал Стем, – и молчала, мне не говорила. И даже папе ничего не сказала.
– Я все равно не понимаю, чего ты ходишь с козьей мордой.
– Я хожу, как ты выражаешься, «с козьей мордой», потому что… – Стем осекся: – Ты тоже знал!
– Хм.
– Ты ни капельки не удивился. Мне следовало догадаться! Ты же вечно всюду совал свой нос. Конечно! Ты давным-давно знаешь!
Денни пожал плечами:
– Мне безразлично, кто твоя мать.
– Обещай одно, – сказал Стем, – обещай, что не скажешь остальным.
– Зачем мне им говорить?
– Если скажешь, я тебя убью.
– Ой как страшно, – отозвался Денни.
Мальчики почуяли неладное. Они перестали играть и, открыв рот, воззрились на Стема. Томми позвал:
– Пап.
– Идите вниз, – велел Стем. – Все трое.
– Но, папа…
– Сию минуту!
Они встали и направились к двери, по дороге оглядываясь на отца, Сэмми – с пластмассовым тягачом в руках. Когда он проходил мимо Денни, тот ему подмигнул.
– Клянись! – приказал Стем.
– Хороню! Хорошо! – Денни всплеснул руками. – Слушай, Стем, ты в курсе, что клей быстро сохнет? Делай уже что-нибудь с этим ящиком.
– Клянись своей жизнью, что никогда не расскажешь ни единой живой душе.
– Клянусь своей жизнью, что никогда не расскажу ни единой живой душе, – серьезно повторил Денни. – Но я все-таки не понимаю, какая тебе разница?
– Есть разница, понял? Я не обязан тебе объяснять, – ответил Стем. – Я где-то читал, что даже только что родившиеся младенцы узнают голоса своих матерей, представляешь? Они слышат их, еще когда сидят в животе. И с момента рождения голоса матерей нравятся им больше любых других. И тогда я подумал: «Надо же, интересно, а чей голос мне нравился в младенчестве?» Ты пойми, до чего грустно: я всю жизнь мечтал услышать один-единственный голос, но не слышал его, не считая, конечно, совсем коротенького отрезка времени, и вот пожалуйста: оказывается, это был голос Би Джей Отри! Ее хриплый прокуренный голос и пошлые разговоры. А как разговаривает Эбби? Вернее, разговаривала? Нет, моей матерью должна была стать Эбби.
– Ну и?.. Она ею стала. Счастливый конец, все дела.
– Но ты помнишь, как мы смеялись над Би Джей за ее спиной? Как морщились, когда слышали ее смех, гримасничали, когда она начинала вещать. «Ой, ну вы меня знаете, я человек прямой. Что думаю, то и скажу, миндальничать не стану». Как будто этим стоило хвастаться! А все за столом потихоньку обменивались взглядами. И вот теперь я думаю: «Господи, я бы умер со стыда, если бы все узнали, что она моя мать!» Но мне стыдно и за то, что я ее стыжусь. Я начинаю думать, что наша семья не имела право задирать перед ней нос. Я вообще уже не знаю, что я думаю! Иногда я как будто бы оплакиваю упущенное: моя настоящая мать сидела прямо передо мной за нашим обеденным столом, а я и не подозревал, и тогда я страшно злюсь на Эбби, что она мне ничего не сказала, злюсь за этот их идиотский договор. Она, видите ли, запретила моей собственной матери говорить мне, что я ее сын! При том что если бы Би Джей захотела меня вернуть, то Эбби радостно согласилась бы. «Вот, получите-распишитесь, бог дал, бог взял». А папа, ты можешь поверить, заявляет, что отдал бы меня с самого начала.
– Ты говорил об этом с папой?
– Вот и вообрази, – Стем как будто не слышал Денни, – Би Джей, оказывается, никогда не хотела меня вернуть. Смотрела на меня через стол – и не хотела! Да и вообще, сколько раз в жизни она меня видела? Она могла бы со мной встречаться в любое время, столько, сколько бы захотела, а заходила раза два-три в год.
– И что? Она тебе даже не нравилась. Сам только что говорил, что терпеть не мог ее голос.
– И тем не менее она моя мать. Единственная женщина, для которой ты – лучший в мире. Разве этого не заслуживает каждый ребенок?
– У тебя это было, у тебя была Эбби.
– Что же, извини, но этого не достаточно. Эбби – твоя мама, а я нуждался в своей.
– По-твоему, для Эбби ты не был лучшим в мире?
Стем молчал, глядя на ящик у себя в руках.
– Слушай, брось ты эти глупости, – сказал Денни. – Ей даже твоя шея казалась необыкновенной. А если бы нет, ты жил бы совершенно другой жизнью, поверь мне. Тебя бы таскали неизвестно где, у тебя не было бы ни дома, ни родных, и жил бы ты у каких-нибудь опекунов. И небось стал неудачником, знаешь, из тех, кто не может удержаться ни на одной работе и ни с одной женой, даже друзей сохранить. Везде чувствовал бы себя не в своей тарелке, везде не на месте.
Он замолчал. Что-то в его голосе заставило Стема посмотреть на него, но тут Денни выпалил:
– Ха! Ты же понимаешь, что это доказывает.
– Что?
– Ты просто следуешь семейной традиции, вот и все. Традиции «У меня все должно быть как у всех» – до тех пор, пока это не получил. Как Джуниор с домом своей мечты, как Меррик с мужем своей мечты. Точно! Это рискует стать третьей семейной легендой. «В тридевятом царстве, в тридевятом государстве, – речитативом завел Денни, – один человек целых тридцать лет мечтал услышать голос своей настоящей матери, но когда наконец услышал его, то понял, что этот голос и вполовину не так хорош, как голос матери фальшивой».
Стем еле заметно, грустно улыбнулся.
– Черт тебя побери, ты гораздо больше Уитшенк, чем я, – заключил Денни. А потом добавил: – Все, твой клей окончательно засох, разве я не предупреждал? Теперь придется все соскребать и начинать заново.
И он, чуть оттолкнувшись от дверного косяка, выпрямился и начал спускаться по лестнице.
Свой риелтор завелся у семьи довольно давно, в дни, когда еще бодрую Бренду выводили побегать в парк Роберта Эдварда Ли. Хелен Уайли выгуливала там своего ирландского сеттера, и они с Эбби разговорились. Поэтому, когда в субботу утром Хелен пришла – энергичная, деловитая, в вельветовых штанах и теплой, мужского покроя куртке, – ей не понадобилось много объяснять.
– Все понятно, – с ходу объявила она Реду. – Вам нужно что-нибудь основательное. Довоенной постройки, естественно. Не знаю, как вам только в голову пришло думать о квартире в новом здании! Вам требуется жилье, которое не стыдно показать друзьям-по дрядчикам.
– Да, точно, – согласился Ред, хотя никаких друзей-подрядчиков, во всяком случае тех, что могли бы прийти в гости, у него не было.
– Ну, тогда отправляемся? – сказала Хелен Аманде, ведь именно Аманда обратилась к ней и собиралась ехать с ними; сам Ред признал, что помощь ему не повредит.
Первая квартира располагалась неподалеку от Юниверсити-парквэй – старая, но ухоженная, со сверкающим паркетом из твердой древесины. Кухню, по словам хозяина, переоборудовали в 2010 году.
– А кто делал? – спросил Ред. И скривился, услышав фамилию.
Вторая квартира находилась на четвертом этаже без лифта. Ред лишь чуточку запыхался, взобравшись наверх, но не стал спорить, когда Аманда заметила, что как постоянный вариант это не годится.
Третье место, не старое и с лифтом, было очень захламлено – не поймешь, что это такое на самом деле.
– Скажу честно, последний жилец умер, – признался управляющий. – Но его дети за две недели барахло вывезут, и я велю тут все отмыть и заново покрасить.
Аманда разочарованно глянула на Хелен, та скривила рот. На спинке кресла-качалки мешком висел кротово-черный кардиган, на кофейном столике, заваленном всякой всячиной, стояла кружка, а из нее свисал хвостик чайного пакетика с этикеткой, но Реда это, похоже, нисколько не взволновало. Он прошел через гостиную в кухню и сказал: