Я вернулась в гостиницу около пяти. Дэвида в номере не было. Дежурный, молодой индус с чалмой на голове, сказал, что работает с трех часов дня, и с тех пор не видел, чтобы мой «брат» выходил. Значит, он ушел раньше, но куда?
Наверное, на пляж, решила я и, приняв душ, легла.
То, что сегодня произошло у нас с Валентином, озадачило меня. Мне было приятно его внимание, минутами казалось, что он всерьез увлекся мною или действительно, как сам часто повторял, соскучился. Я лихорадочно обдумывала, как спросить о паспортах, несколько раз даже отвечала невпопад. Он сразу серьезнел и интересовался, что меня беспокоит. Вот тут-то бы и рассказать ему о Дэвиде и о побеге, но я не решалась, потому что никак не могла придумать мало-мальски правдоподобную историю, оправдывающую мое безумие. А если ему признаться в любви к семнадцатилетнему сыну моего мужа – неизвестно, как он к этому отнесется.
В наши дни тринадцати-четырнадцатилетние мальчишки и девчонки занимаются сексом почти открыто, родители закрывают глаза на это. А оральный секс среди продвинутых американских подростков вопринимается как норма. Ни у кого, кроме моралистов, это не вызывает особого порицания. В школах открыто выдают презервативы, тем самым узаконивая секс между несовершеннолетними. Но если кто-то узнает, что тридцатилетняя женщина спит с семнадцатилетним мальчишкой, общество сочтет ее преступницей и постарается посадить в тюрьму! При этом государство шестнадцатилетним в некоторых штатах позволяет получать водительские права, считая этот возраст достаточно взрослым, а в восемнадцать лет берет на службу в армию. То есть для того, чтобы убивать, они достаточно взрослые, а для того, чтобы любить – еще не доросли! Ханжеская страна!
Надо подождать, успокаивала я себя. Вернусь в гостиницу, в спокойной обстановке все обдумаю и при следующей встрече попрошу. Кого-кого, а Валентина такого рода «порок», как связь с несовершеннолетним, не будет шокировать. Хотя люди с годами меняются, и, как известно, что позволено Юпитеру, не позволено...
Когда мы лежали в его огромной спальне на широченной старинной кровати с балдахином и он расслабленно затих, прижавшись щекой к моему животу, я спросила:
– Ты хоть немного любил меня... тогда?
Он помолчал, затем тихо переспросил:
– Тогда... любил ли я тебя? – и замолчал.
Пауза была настолько долгой, что я думала, он уже забыл о вопросе.
– Да. Любил... – вдруг задумчиво произнес он. – Но узнал об этом только здесь. И не сразу. Когда я возвращался домой после ночи за баранкой такси, долго не мог уснуть. Как усталая лошадь. Меня душила злоба: Америка оказалась совсем не такой, какой я себе ее представлял. Здесь на Брайтоне я снял студию, куда приволок с мусорки два матраса и стул. Это все, что было в этой комнате, которую я называл своим гробом. Комодом для белья мне служили четыре чемодана, с которыми я приехал. Туда я сваливал чистую и грязную одежду. С утра яркое солнце светило мне прямо в глаза, у меня не было сил и желания купить занавески. Но не это было главное, нищета меня не пугала, я знал, что это временно. Другое доводило меня почти до слез: я не привык так тяжело работать. От усталости я ненавидел Нью-Йорк, людей, себя – идиота, который придумал авантюру с отъездом. Вот в такие тяжелые предрассветные часы я вспоминал Москву. И тебя. И какое у тебя всегда было прохладное и бесконечно длинное тело, когда я его целовал. Мне уже было не так жарко, перед глазами останавливалось мелькание домов и улиц, которые я проехал за ночь. Мысли о тебе заменяли мне снотворное и молитвы. С твоим именем я засыпал, с ним просыпался. Тогда мне хотелось, чтобы ты была рядом... И тогда я тебя любил.
Он замолчал, затем отодвинулся и перевернулся на спину. Я увидела его глаза, они были печальными и влажными. На щеке, которой он прижимался ко мне, горело розовое круглое пятно.
– Я мог позвать тебя сюда, ты бы примчалась, – глядя куда-то в потолок, продолжил он. – Наверняка, я был в этом уверен. Но это был тяжелый период, я был в говне, а ты жила в другом мире, где знала другого Вальку. Если бы ты увидела меня тогда, потеряла бы ко мне интерес. А мне так нравилось, что ты меня любила...
Он замолчал. Я вспомнила свои первые годы в Нью-Йорке. Если бы кому-то удалось заснять мою тогдашнюю жизнь на пленку и показать мне перед отъездом, я бы никогда не решилась эмигрировать.
Возможно, ты и прав, и я разлюбила бы тебя, не совладав с неустроенностью новой жизни. Никому не дано знать, что с ним могло бы произойти, если бы события развивались по-другому. Но когда ты неожиданно исчез, я очень страдала. Я так тебя любила, что предпочла бы быть с тобой в нищете и унижениях иммиграции, вместо боли и обиды, мучивших меня еще много лет.
Ты этого не знал, и я не скажу тебе об этом теперь.
Любовь девочки, а затем молодой женщины, которую ты так просто выбрасывал из своей жизни, осталась в другом городе, в другой стране. Как это ни банально, но прошлое действительно принадлежит прошлому, а у нашего будущего пути не пересекаются, как они по странной случайности не пересеклись в Нью-Йорке за первые пять лет после моего приезда.
Наша встреча, мне почему-то так кажется, должна была произойти именно сейчас и только для того, чтобы поставить точку в той истории, которую мы когда-то прожили не до конца. Прощай, моя любовь, божество моего порочного детства. Тебе еще, правда, осталось завершить начатое мною много лет назад падение. Жаль, что ты об этом не знаешь, но как только я получу паспорта (а у меня нет никакого сомнения, что ты мне поможешь достать их), мы расстанемся с тобой, и теперь уже точно – навсегда...
Я и не заметила, как уснула. А когда проснулась, в длинном окне под потолком уже было темно. Номер освещался узким лучом из ванной, где я оставила свет. Сколько же я проспала? Часы показывали 9:38. Я села на кровати. В номере было тихо. Дэвид еще не вернулся, и это было странно. Вспомнилось его жалобное лицо утром, когда он попросил меня прийти назад побыстрее. Наверное, долго ждал, затем обиделся и решил выйти прогуляться. Но куда? Он не знает Бруклина, никогда не был на Манхеттене или другом районе Нью-Йорка. Днем мальчишка мог пойти на пляж, а затем...
Я открыла чемодан, стала лихорадочно выбрасывать оттуда вещи, пытаясь найти то, что еще утром там лежало. Этого не может быть. Неужели он забрал конверт с наличными деньгами? После того, что я взяла для уплаты за паспорта, там оставалось две тысячи триста пятьдесят долларов, я это хорошо помню, потому что перед уходом пересчитала. Значит, он их все взял. Но зачем ему столько денег на пляже?
Я бросилась к другому чемодану, где были спрятаны остальные сорок тысяч, о которых Дэвид не знал. Деньги были на месте.
Нежели мальчишка решил меня наказать за то, что я так долго не возвращаюсь, и ушел гулять?! А может быть, он позвонил Ларри и... Нет, он не мог этого сделать! Не мог! Наша последняя ночь, его нежность, его страх, его судорожные обьятия! И потом, вещи Дэвида остались здесь, он не вернулся бы к отцу, не прихватив с собой хоть что-то. Хотя все эти тряпки были куплены по дороге, и он ими, наверняка, не очень дорожил.
Я снова просмотрела и прощупала его белье, джинсы, майки, пересчитала их, поняла, что не помню, сколько и чего у него было, но мне почему-то казалось, что он ничего с собой не взял. Значит, прихватил деньги и ушел налегке. Может быть, он решил прогуляться, и с ним что-то случилось. Скорее всего, именно так все и произошло.
Но зачем ему для прогулки понадобились две тысячи долларов?!
Прижав к губам его джинсы, которые держала в руках, я вдруг заплакала. Он ушел, он просто бросил меня, а я, идиотка, строила планы, думала о нашем будущем. Нам не суждено иметь общее будущее, теперь мы, как звери, будем выживать поодиночке...
Когда раздался телефонный звонок, от неожиданности я даже вскрикнула.
– Дэвид, – радостно закричала я в трубку.
После короткой паузы удивленный мужской голос произнес:
– Твоего мужа зовут Дэвид?
– Ах, это ты...
– Мне кажется, ты как-то по-другому назвала его. А кто такой Дэвид? Твой любовник?
– Дэвид... мой брат, – я непроизвольно глубоко вздохнула, пытаясь сдержать слезы.
– Насколько я помню, у тебя не было братьев. Эй, послушай, ты ревешь?! Что-то случилось? Я не вовремя? Тебе нужна помощь? – встревоженно распрашивал он.
– Да, ты можешь мне помочь, – вдруг сообразила я. – Мне надо срочно в аэропорт, отвези меня, пожалуйста! Или нет, на автобусную станцию!
– Ты уезжаешь?
– Нет, я хочу найти брата и остановить его. Я все тебе обьясню при встрече. Если не можешь, я поеду на своей машине. Просто я в таком состоянии... мне нужна твоя помощь... очень нужна!
– Хорошо, я буду у тебя через пятнадцать минут, спускайся вниз!
ГЛАВА 34
Я положила трубку и снова бросилась к вещам. Надо все сложить в чемоданы, если понадобится, чтобы вещи были готовы. Готовы – к чему? Найду ли я его на автобусной станции? Вряд ли, но попробовать надо. Улететь на самолете или уехать на поезде у него не получилось бы – нет документов. Дэвид мог решить вернуться к Ларри, во всем признаться, обвинить меня. Тогда он уехал самое позднее перед моим возвращением в гостиницу. Если он сел на автобус в пять часов, то сейчас как раз подъезжает... Но зачем он прихватил столько денег, ведь он не мог оставить меня с мелочью в кошельке?
В дверь раздался стук.
– Открыто, – нервно крикнула я и испуганно села на кровать. «Полиция!» – почему-то мелькнуло у меня.
В номер заглянул дежурный индус.
– Извините, мэм, я не знал, но вам записка. Я только сейчас обнаружил, Джойи не положил ее куда следует, а почему-то засунул в регистрационную книгу. Я только сейчас...
Я схватила у него сложенный вдвое листок, трясущимися пальцами развернула и прочла: «Скоро вернусь. Дэвид».
– Когда он оставил эту записку? – закричала я на дежурного.
Индус улыбнулся мне, словно неразумному ребенку, который не понимает простых вещей, и прижал руку с длинными худыми пальцами к груди:
– Мэм, Джойи взял ее, а я начал работу в три часа...
– Дай мне телефон Джойи! – Увидев испуг в его глазах, я добавила: – Хорошо, сам ему позвони и узнай, когда ушел мой брат.
– Извините, мэм, но я не могу. Джойи не любит, когда ему звонят на мобильный после работы. Джойи – племянник хозяина гостиницы. Я не хочу неприятностей.
– А думаешь, у тебя не будет неприятностей, если я сейчас позвоню в полицию, сюда заявятся копы и перетрясут вашу помойку сверху донизу?! – заорала я так громко, что индус испуганно прикрыл у себя за спиной дверь.
– Хорошо, мэм, я позвоню... – улыбка исчезла с его лица.
Мы спустились в холл. Джойи оказался на удивление разговорчивым. Он сразу вспомнил, что мой «брат» первый раз вышел из гостинницы около одиннадцати утра и вернулся в середине дня, но не один, а с «латинос». Они поднялись в номер и через пять минут ушли.
– ...я еще удивился , думаю, где это он нашел такого: голова бритая, роста невысокого, но накачанный, у-уу-у... Во что был одет? М-м-мм... – Джойи думал, громко дыша в трубку.– Черная майка, без рукавов, черные джинсы. На плече, помню, тутуировка. Змея цветная. А на другой руке чуть ниже плеча – корона.
– Они вместе прошли в номер?
– Да. Ваш брат все улыбался... был какой-то слишком веселый, я таким его раньше не видел. Очень тот тип подозрительный. Еще не вернулся, вы говорите? Не волнуйтесь, это Нью-Йорк, город, который никогда не спит... Загулял парень, знаете, выпивка, девочки...Потом, у нас в городе есть много что посмотреть, может быть, он уехал в Манхэттен, чего ему в этой бруклинской дыре сидеть... У нас была одна постоялица, которая с утра уходила, а возвращалась...
От болтовни Джойи у меня разболелась голова, но остановить его не было сил, я словно завороженная слушала его и никак не могла сосредоточиться. В холл гостиницы вошел Валентин, подошел ко мне, остановился рядом. Его появление вернуло меня к жизни.
– Джойи, – остановила я поток слов в трубке, – можно, я позвоню тебе позже, если мне что-то понадобится?
– Конечно, только не поздно, потому что я... – он бы еще долго мне что-то объяснял, но я положила трубку.
Вернувшись в номер, я рассказала Валентину о записке и о том, что наболтал Джойи. Задумавшись, он сел в кресло.
– У тебя есть два пути – или сейчас же позвонить в полицию и объявить его в розыск, хотя прошло всего...
– Нет, нет, это не выход! Мы это даже не будем обсуждать. Я не могу звонить в полицию, это сразу отпадает!
Я поняла, что произнесла это с таким страхом и категоричностью, что Валентин удивленно замолчал, вероятно, ожидая обьяснений. Но я не могла сейчас вдаваться в подробности. Я должна была действовать быстро и продуманно, но как – не знала.
– Тогда остается второй вариант. Ждать. Может быть он... Кстати, а сколько ему лет?
– Через два месяца исполнится восемнадцать.
– Восемнадцать! —Валентин насмешливо присвистнул. – Ну тогда парень просто где-то загулял. Чего ты всполошилась, сейчас еще только начало одиннадцатого. Вот когда будет четыре часа утра, тогда можно начинать волноваться. И то не советую. Как его зовут?
– Дэвид... Давид.
– Давид? У тебя разве кто-то из родителей еврей?
– Почему?
– Ну, такое имя... Ты никогда не говорила, что у тебя есть брат с библейским именем.
– Пожалуйста, давай обойдемся без распросов. Я все обьясню тебе... потом, – взмолилась я.
Он замолчал, вглядываясь в меня, словно открывал заново.
Я ходила по комнате и никак не могла успокоиться. Дэвид не мог «загулять». В последнее время у него было другое настроение, с ним наверняка что-то произошло. Зачем он возвращался домой, зачем забрал все наличные деньги, а главное, кто этот «латинос», откуда взялся и куда увел моего мальчика?! Неужели Дэвид оказался таким доверчивым, что связался с какой-то швалью и действительно накурился или накололся. Он мне рассказывал, что в тринадцать лет все попробовал и решил больше к этому не возращаться. Он считал себя слишком взрослым для этих, как он говорил, детских забав.
– Хочешь, поедем на машине по улицам, – предложил Валентин, – и будем его выглядывать. Кто знает, может, повезет, и мы встретим его... в компании мальчишек и девчонок. Я, кстати, знаю пару мест, где в Бруклине тусуется молодежь его возраста...
– А вдруг он вернется?
– У меня в машине телефон, оставь ему записку, чтобы сразу позвонил, – Валентин встал и подошел ко мне ближе, – а ты мне по дороге расскажешь, почему так боишься полиции. Чего-то ты мне недоговариваешь. Ты ведь понимаешь – я не смогу тебе помочь, если не буду знать все. Лучше правду. Или хотя бы максимально приближенно к правде...
Это было разумное предложение. Сидеть в номере и ждать Дэвида для меня уже сейчас было мучительно, а с каждым часом беспокойство удваивалось бы. Я с благодарностью потянулась к Валентину и поцеловала его. Он словно ждал этого, обхватил и с силой прижал к себе, затем стал целовать меня в губы, пытаясь языком прорваться внутрь.
– Нет... не сейчас, – освобождаясь от его обьятий, попросила я.
– Почему? Это не займет много времени, и ты отвлечешься, а потом отправимся на поиски твоего загулявшего братца...
– Нет, – я представила, как Дэвид возвращается, видит нас с Валентином в постели, и ужаснулась. – Нет, ни за что!
Затем, поняв, что слишком грубо его оттолкнула, примиряюще погладила по щеке и сказала:
– Прости... Я не могу сейчас, у меня мысли другим заняты. Потом, пожалуйста, потом!
– Как хочешь! Раньше ты никогда не отказывалась, – презрительно бросил он и, поправив брюки, вышел из номера.