– Да, ищет. И тебя это не удивляет. Но странное совпадение, исчез еще и сын твоего мужа. В тот же день. Надо же! Семнадцатилетний мальчишка по имени Дэвид. И меня посетило странное предположение, поправь меня, если я ошибаюсь, – не его ли мы ищем здесь в Нью-Йорке?
Я молчала.
– Не слышу ответа. Мы ищем сына твоего мужа или твоего брата? Или сын твоего мужа и есть твой брат? Получается, что ты замужем за своим отцом. Чепуха! Твой отец в Москве, я сегодня утром получил оттуда факс с подробностями о семье Буровых. И тут, честно говоря, я путаюсь. Пожалуйста, помоги мне. Ты же знаешь, я не люблю, когда чего-то не понимаю. Или люди, которым я доверяю, не говорят мне правду. Это несправедливо. Ты знаешь, я готов для тебя на многое. При одном условии… Расскажи мне все, и тогда я смогу тебе помочь. Не бойся, я сегодня один из немногих, кто действительно хочет тебе помочь. И может помочь…
Я молчала. Я понимала, что только злю его этим, но ничего не могла с собой поделать. Рассказать ему о том, что люблю больше жизни сына моего мужа, который, скорее всего, просто сбежал от меня, было выше моих сил. Продолжать обманывать и настаивать на истории, на которую с легкостью купился Джонни, было глупо. Валентин не наивный американец, тем более что его люди уже получили обо мне информацию отовсюду, где возможно.
Знает ли он об убийстве Стива? Конечно, знает, ведь он же знает, что меня в Бостоне ищет полиция!
– Катенька, – вдруг нежно попросил он, – не молчи. Почему ты мне не доверяешь? Ведь это же я, Валька! Мы с тобой такое прошли, после этого то, что произошло в твоем вонючем Бостоне, кажется просто детским садом! Я ведь знаю тебя так, как ты сама себя не знаешь! Катенька, девочка моя!
Он никогда в Москве не называл меня «Катенька», и только в те летние короткие два месяца на даче я слышала в его голосе столько нежности и видела в его глазах такое обожание!
Но это меня не трогало. Поздно, мой друг, твое признание опоздало, сегодня мне не нужно твое обожание, десять лет назад я, не задумываясь, отдала бы за него жизнь. А теперь… У меня просто нет выбора.
– Валька, любимый, – я порывисто обняла его. – Я такое сделала! Я боялась тебе признаться, но этот мальчишка… он совершил убийство и сбежал. Я помчалась за ним, я боялась, что Ларри узнает, а у него сердце часто болит, повышенное давление, холестерин, ему нельзя волноваться, в общем, мальчишка поехал сюда, я за ним, нашла его, но он сбежал. Куда, я не знаю. Я боюсь звонить Ларри… Когда я встретила тебя, поняла, что не смогу к нему вернуться… Я не могу его обманывать, он славный, добрый, мне его жаль. Но я должна найти его сына! Он просто не перенесет потерю сына…
– Успокойся, успокойся, – Валентин прижал меня к себе, – не плачь, я этого не люблю. Все, что нужно, я сделаю. Только не исчезай, как в эти два дня, мои ребята бросили все дела, только и делали что искали тебя…
– Плохо же они работают, что не могли меня найти, – сказала я, скрывая радость от того, что он мне поверил. Я всегда знала, что не столь важно, говоришь ты правду или нет, а важно, как ты это говоришь.
– Да-а-а, ты права, – рассеянно протянул он и, чуть отстранившись, спросил: – Кого, ты говоришь, мальчишка прикончил? И за что?
– А разве твои ребята в Бостоне не узнали, кого?
– Конечно, узнали, но я должен от тебя услышать все подробности, иначе непонятно, что делать…
– Валька, давай потом об этом поговорим! Я так соскучилась по тебе и так счастлива, что больше ничего не должна от тебя скрывать, словно плиту с груди сдвинула!
Я потянулась к нему. Он рассмеялся.
– Ты что, умудрялась на такой сладкой груди еще и плиту держать?! Прошу товар не портить! Теперь слушай, уондер-вумен, на первых порах такой правды достаточно. Но имей в виду, я должен знать все. И не ври. Так будет лучше. Мне не хочется на тебя сердиться. Знаешь, почему? Потому что я с годами становлюсь страшно сентиментален в воспоминаниях о молодости. А ты, кошка, в ней играла не последнюю роль!
– Какое было замечательное время! – в тон ему, задумчиво сказала я. – Как я тебя любила! Каким ты был красивым, сильным, умным! Клянусь, Валька, я никого даже близко похожего на тебя не встречала! Да и теперь не вижу! А как мне завидовали все девчонки!
– Э-э-э-эй! Свисти, но не очень! – добродушно рассмеялся он. – Никто из твоих подружек меня никогда не видел. Мы никуда, кроме твоей комнаты, с тобой не ходили! Ты что, забыла?!
– А Светка? – Я закусила губу. С ним надо быть осторожнее.
– Какая Светка? – Он удивленно посмотрел на меня.
– Моя соседка по комнате, ты ей всегда комплименты говорил…
– Не помню. А разве мы с ней встречались?
– Я тебя к ней так ревновала!
– Ты меня ко всем ревновала! Признаюсь тебе еще в одном: так, как ты, Катька, меня никто не любил. Я это тогда тоже понимал, но, мудак, не ценил. Наоборот, меня это раздражало. Но и держало при тебе. Я тебя поэтому и взял тогда с собой в гостиницу. Мне хотелось убить в тебе это твое покорное обожание, хотелось показать тебе, кто я на самом деле – обычная валютная проститутка, только в штанах. Но ты была слепая. И за эту слепоту я тебе был благодарен… здесь.
– А ты кого-нибудь любил? – с искренним интересом спросила я.
– Я же сказал – тебя! – не задумываясь, ответил он.
– Нет… Нормальной любовью?! Не такой, когда хочется от этой любви избавиться или унизить ее?!
– Что значит – нормальной? Какая любовь – нормальная? Ты считаешь нормальным, когда в двадцать два года, мучаясь от того, что тебе никто не дает, женишься на первой попавшейся, которая в темноте по пьянке раздвинет после долгой борьбы ноги? И ты ей клянешься в темноте, что любишь ее и только ее. А после этой сомнительного удовольствия любовной процедуры через месяц узнаешь, что она беременна и ты по долгу чести и потому, что твои и ее родители – друзья, женишься на ней. Потом оказывается, что тревога была ложной, а задержка – временной. А ты уже муж! Ты думаешь, это нормальная любовь? Потом, в последующие три года мучительно борешься с желанием переебать всех, кто попадается на пути, и отвращением перед предстоящей ночью, когда унизительно будешь тыкаться в рыхлое сопротивляющееся тело жены, силой раздвигать ее ноги, заламывать ей руки, целовать в злобе сжатые губы… Это любовь?
– Ты тогда был женат? Я этого не знала…
– Да… Было такое. Было, да сплыло. Когда мы с тобой встретились, я уже жил один. Была еще одна, но уже тут…
– Одна? – засмеялась я. – У тебя их было, наверняка, парочка сотен!
– Ты, Катька, глупая! – Он сел на кровати, пошарив на полу, нашел сандалии, повертел их в руках. – Количество в этом деле редко переходит в качество. Было много. Но вспоминаются две-три…
Он наклонился ко мне, задумчиво, словно проверяя что-то очень важное, долго смотрел мне в глаза, затем потянулся и поцеловал в шею. Я обхватила двумя руками его голову, прижала к себе, чувствуя, как сильно и гулко бьется о мою грудь чужое сердце.
ГЛАВА 45
Валентин поднялся и начал застегивать пуговицы на рубашке. Я продолжала лежать.
– Вставай, Катерина, поедем ко мне, – сказал он и снова сел на кровать.
– Зачем? – насторожилась я.
– Какого черта тебе в этой дыре быть? Пока найдем твоего… братца-пасынка, поживешь у меня. – Он взял за руку и потянул к себе.
– Я не могу, – осторожно начала я. – Не сейчас. Давай завтра. Мне надо быть здесь.
– Почему? Только не ври…
– Я не вру! Я же тебе говорила, мне помогают… я вышла на одного черного, бывшего полицейского… ему обещали сегодня узнать. Я должна его подождать. В общем, я приеду к тебе завтра. Честное слово! Сейчас не могу.
– Глупости! Заплатим дежурному, он уже, правда, и так от меня получил немало, но можем удвоить, чтобы он всех, кто тебе позвонит или придет, отправлял ко мне, – предложил Валентин, с подозрением глядя на меня.
– Нет. Пожалуйста, давай я приду к тебе завтра! – взмолилась я. – Клянусь, Валька, мне надо быть здесь… сегодня… Ну пожалуйста, не сердись!
– Ты знаешь, Катерина, у тебя слишком много тайн, это утомляет, – грустно сказал он. – Первое время забавляет, а потом… Уже никакие сантименты не помогают. У меня полно своих дел, я устаю… Хочешь остаться здесь – пожалуйста. Даю тебе день, вернее, до завтрашнего утра, после этого можешь выбросить мой номер телефона. Я буду занят.
Он встал и пошел к выходу. Было бы неправильно отпускать его в таком настроении, Джонни мог и не вернуться до завтрашнего утра.
– Валька, – я бросилась к нему. – Не уходи. Побудь со мной, ты же знаешь, что я не могу без тебя, вернее, могу, но…
– Но не хочешь! – Он обхватил меня за талию и, крепко сжав, выдохнул в губы: – Катерина, не играй мною! Проиграешь!
Я поцеловала его и потянула к кровати. Он, слегка сопротивляясь, двинулся вместе со мной и опустился рядом. Я села к нему на колени, оказавшись с ним лицом к лицу.
– Ты вправду любишь меня? – Я попыталась вложить как можно больше нежности в этот вопрос.
Он поморщился.
– Катька, нам с тобой такие разговоры ни к чему! – Он отвел мои руки. – Хотя я знаю, что бабы обожают признания. Я тебе уже сказал и больше повторять не буду: я хочу, чтобы ты была со мной. Может быть, я ошибаюсь и, скорее всего, хочу ту Катьку, которую оставил в Москве. Как ни странно, сейчас ты мне нравишься даже больше, чем раньше, но что-то в тебе, Катерина, меня раздражает. Черт его знает, что! Ты стала взрослая баба, у тебя что-то происходит, но ты меня к этому не подпускаешь. Ты просишь, чтобы я вытянул тебя из говна, в котором сейчас увязла по уши, но при этом ничего не рассказываешь. А я в отношениях, любовных или деловых, не имеет значения, не люблю улицу с односторонним движением…
Он замолчал и выжидательно смотрел на меня.
– Знаешь, что тебя раздражает? – улыбнулась я. – То, что я не смотрю на тебя как раньше – с обожанием…