— Екатерина Семеновна, — обратилась ко мне Галина, — вы заболели?
— Да, Галя, мне кажется, что да. Шеф у себя?
— Просил не беспокоить.
— Что же мне делать?
— Сядьте, успокойтесь. Я сейчас позвоню, спрошу.
— Да не могу я сесть.
Дверь кабинета отворилась и в проеме показался Корецкий.
— Екатерина Семеновна, что с вами?
— Плохо мне, очень плохо!
— Заходи, Катенька, у тебя жар.
Он закрыл двери, снова попросив Галю его не беспокоить.
— Присядь, детка. Сейчас градусник возьму.
— Я не могу сесть, Саша. У меня такой зуд, ты себе представить не можешь.
— Где зуд?
— Там, где на чем сидят, там и зуд. Я знаешь как чесала, аж до крови.
— Раздевайся.
— Сейчас? Я не могу, я очень плохо себя чувствую. Давай потом, пожалуйста.
— Ты о чем, Катя? — он ехидно улыбался, — мне не нужна женщина с расчесами на заднице, даже если это ты. А вот причину зуда выяснить надо. Так что раздевайся.
Я разделась до белья. Он продолжал удивленно смотреть на меня, но вдруг что-то заметил и изменился в лице. Он подбежал к телефону и по громкой связи объявил, что весь стационар закрыт на карантин.
— Что у меня, Саша? — я чувствовала, что сейчас упаду, а он продолжал крутить телефон. Я слушала гудки, потом спросила, можно ли мне одеться, он кивнул головой. На той стороне взяли трубку. Я услышала голос мамы.
Он с ходу спросил, как наш сын и просил не гулять с ним на улице.
— Саша, что с Сашенькой? — я уже чуть не плакала.
— Все, успокойся. Я сейчас твой чудный зад раскрашу зеленной краской. Потом я принесу тебе таблетки, но, Катя, они не прошли тестирование. Мне их дала одна замечательная женщина в Америке, это ее препарат. Ты будешь пить. Я отвезу тебя домой. Думаю, что Сашенька заболеет не сегодня, так завтра. Ты не волнуйся, родная. У тебя ветрянка. Обыкновенная детская ветрянка. Вот почему у тебя вчера болела голова, ломило поясницу, а мы думали — просто простуда, вот почему ты так не хотела сегодня вставать с постели, а потом решила, что стало лучше, раз нет температуры. Ведь температуры-то не было. Поехали домой, девочка моя. Я с тобой останусь.
Ночь не прошла даром — поутру я обнаружила в зеркале не только следы бессонной ночи, но и кое-что ещё. Поясница, шея, грудь и живот были красиво украшены красной сыпью с корочками и пузырьками. Мама на известие о ветрянке пожала плечами:
— Надо же, а я думала, ты в детстве переболела. Значит, тогда это была краснуха, а не ветрянка! И папа твой ошибся, или его не было, когда ты болела. Точно не было, он на сборах был.
Мне от этой новости не полегчало, а только поплохело, потому что маму интересовало больше, где был мой отец тогда, чем мое состояние теперь. К обеду поднялась температура у Сашеньки и мама забила тревогу. Она в ужасе набирала телефон Александра Валерьевича и требовала его немедленного присутствия дома. И все потому, что Сашенька плохо кушает, у него субфебрильная температура и зеленка очень портит его красивое личико. А бессовестная Катя мажет каждый выступивший прыщик.
Я понимала, что Александру Валерьевичу сейчас не до прыщиков у сына, и не до меня, а тем более не до моей мамы. У него стационар закрыт на карантин. А там беременные женщины, на разных сроках, послеоперационные больные и не работающий приемный покой. То есть одна больница в Москве выпала из системы. Это катастрофа, в которой виновата наша с сыном ветрянка. А еще возможны всякие осложнения у больных. Ох и волнуется он теперь, а еще и по шапке получит от министра.
Между тем, организм держал мерзкую тридцатисемиградусную температуру, голова продолжала нудно болеть, а глаза казались изготовленными из горячего металла. Который к тому же был тяжелым и неповоротливым — двигать глазами было попросту больно. Есть неохота, более того, на пищу противно смотреть, её невыносимо обонять! Сыпь цвела буйным цветом, и вскоре в зеркало было страшно смотреть. Волосистая часть головы, лицо, шея и всё-всё-всё остальное покрылись отвратительными волдырями. Это зрелище, поверьте, не для слабонервных. И рядом скакал весь в зеленый горох, а местами в зеленые лужи, ребенок.
Рекомендуемое лечение давалось трудненько — первый флакончик зелени бриллиантовой опрокинулся прямо в раковину. Почему? Да потому что у меня дрожали руки, и все тело было неповоротливым и болезненным. Что делать! Убрала и смыла всё это кое-как. Второй флакон зелёнки упал уже на пол — чем вызвал дикий смех сына.
Вместе с ударом пузырька о кафель лопнуло и моё подвергшееся болезни терпение. Моё громогласное «Блядь!» заставило вздрогнуть пять этажей.
Облившись зелёнкой и слезами, я нашла утешение — где? Конечно, на плече любимого мужчины. Слава богу, он успел снять пиджак, его белоснежная рубашка тут же покрылась зеленными разводами. С одной стороны он прижимал плачущую меня, а с другой веселого сына, которому все было нипочем.
Несмотря на вколотый мне на ночь супрастин, спать я не могла. Лицо все в корках, ранах и слезах. Я ходила по комнате, потом по кухне, потом зашла в ванную комнату и глянула на себя в зеркало. Тут меня посетила мысль о самоубийстве. Зуд усилился, и я вышла в ночнушке на балкон. От холода стало легче. Я простояла там до утра.
Утром заболело горло. Я выслушала все, что только можно и нельзя от Александра Валерьевича. На этот раз на меня орал не мой мужчина, а сердитый врач. К обеду мне стало совсем плохо. Началась ангина, нормальная гнойная ангина вперемешку с высыпаниями ветрянки на слизистых. Мама опять вызвала с работы Александра Валерьевича. Он сделал мне три укола, и я уснула.
Проснулась от того, что на мне сидел сын. У него были нарисованы усы зеленного цвета.
— Сашенька, кто это сделал? — вымученным голосом спросила я.
— Папа, — радостно ответил сын.
— Сашенька, иди кушать, я тебе пельмешки налепила, — раздался из кухни голос мамы.
Мой мальчик убежал, а меня стало мутить. Так прошли еще три дня. Как я выжила, я не знаю. Но один опыт я вынесла точно: болеть детскими болезнями надо в детстве. Заживала и приходила в себя я еще две недели. Мой сын давно был здоров. А вот у моего мужчины каждый день сбивали давление.
Часть 18
— Катя!
Я остановилась как вкопанная. Этот голос я не слышала много лет. Много? Больше десяти. Я обернулась и встретилась глазами с отцом. Как он постарел! Совершенно седая голова, морщины на лице. А вот глаза все те же.
— Папа! — я бросилась ему на шею, а он зарылся носом мне в волосы.
— Катенька, как я скучал. Ты исчезла, вдруг и совсем. Я приходил по старому адресу, но мне сказали, что вы обменяли квартиру. С работы ты уволилась. Это твой сын?
Он внимательно смотрел на моего мальчика.
— Да, папа. Это мое счастьечко, Саша. Сашенька, сынок, подойди к деду.
— Здр-р-равствуйте! — произнесло мое чудо.
— Привет, герой.
— Он не похож ни на тебя, ни на Глеба.
— Мы разошлись с Глебом, папа. У меня другая семья.
— Я поигр-раю на гор-рке? — спросил мой сын.
— Да, дорогой, только не уходи никуда, мы с дедом на лавочке посидим.
— Я знаю, мама. Я не уйду. Меня папа учил.
Мальчик убежал. В следующий момент он уже стоял на горке и махал мне руками.
— Так что произошло у вас с Глебом?
— А что произошло у вас с мамой? Он был весь в работе, востребованный врач, светило психиатрии. Папа, я его действительно любила, но шли годы. Я не молодела, а он не хотел детей, до исступления, до истерик. И его не интересовала моя карьера. Теперь я заведую отделом акушерства-гинекологии в клинике Корецкого. Я защитила кандидатскую уже после развода. Вот такие у меня дела.
— У самого Корецкого?!
— Да, он замечательный человек и…
— Корецкий — замечательный человек? Катя, не смеши. Диктатор, властолюбец, гений медицины, тиран и деспот. Конечно, все его отрицательные стороны меркнут рядом с его талантом. А еще он бабник.
— А ты? Расскажи о себе, — я старалась сменить тему.
— Нет, давай лучше все о тебе. Кто твой муж? Где ты живешь? Как мать?
— Вот дом, видишь?
— На Гоголевском бульваре?!
— Да, папа. Отец моего ребенка обменял ту однокомнатную на вот эту нам с мамой и сыном квартиру. Кто он, я не скажу без его разрешения.
— Значит, ты содержанка?
— Нет. Я жена. Я сама не захотела оформить брак. Меня пока все устраивает. Он хороший муж и отец.
— Он живет с вами?
— В основном, да. У него есть квартира, но она принадлежит его дочери.
— Катя, сказать, что я расстроен, это ничего не сказать. Позволишь зайти к вам домой?
— Конечно, пиши адрес.
Он достал блокнот и записал адрес и телефон.
— А твоя мать, она как относится к этому?
— Я взрослая девочка, папа.
Отец смотрел исподлобья.
— Мама, — раздался голос ребенка, — вон мой папа идет.
Малыш радостно побежал к идущему по аллее мужчине.
— Ну, вот и познакомишься. — произнесла я, глядя себе под ноги.
— С Корецким? — удивленно, с насмешкой произнес отец, — Нет, Катя, не сегодня. Я должен переварить информацию.
— Только не говори никому, даже своей жене.
— Да, конечно. Тут гордиться не приходится. Я позвоню и зайду, ты не думай.
Он встал с лавочки и ушел.
Я осталась в полной растерянности. Если бы кто-то знал, что творилось у меня в душе в это время. Я так давно не видела отца. Не говорила с ним, я так скучала по нему всегда, ждала, надеялась на понимание и любовь. Неужели нас с ним ничего не связывает? Как это тяжело, ведь он мой отец.
— Добрый вечер, родная, — руки моего мужчины легли мне на талию, а губы прильнули к моей щеке.
— Привет, я скучала.
— Я пришел. Катенька, с кем ты разговаривала?
— С отцом. Мы так давно не виделись, я растерялась даже. И он понял, что Сашенька твой сын. Прости.
— За что, милая? Вы с Сашей главное в моей жизни, я горжусь тем, что вы у меня есть. Тебе было неудобно перед отцом?