ть справедливость обернулись тюремным сроком.
Сегодня в России достоянием гласности становится немало историй ветеранов, выполнявших воинский долг в различных точках земного шара. Многие из них не могут доказать свои заслуги перед Отечеством, т. к. в архивах отсутствуют какие-либо упоминания о спецподразделениях, в которых эти ветераны служили и спецоперациях, в которых они участвовали.
По поводу «вымышленности» личности начальника лагеря «особого назначения» № 1 В.М.Ветошникова необходимо заметить следующее. В 1991 г. даже на официальные запросы следователей Главной военной прокуратуры СССР о местонахождении бывшего начальника Калининского областного управления НКВД генерала Токарева Д.С. приходили ответы, что такими сведениями КГБ не располагает (Катынский синдром… С.354). Но разве это повод считать Токарева «мифической» личностью? Кстати, что в период запросов Токарев проживал во Владимире и еженедельно получал продовольственные пайки от областного управления КГБ.
Видимо, такая же ситуация произошла с В.М.Ветошниковым. Засекречиванию личности майора НКВД Ветошникова пособствовал и тот факт, что в период подготовки к Нюрнбергскому процессу его показания были изъяты из показаний свидетелей по Катынскому делу. Журналист В.Абаринов полагает, что: «Советское обвинение в Нюрнберге стремилось исключить из Катынского дела какие бы-либо упоминания о том, что лагеря находились в ведении НКВД» (Абаринов. Глава 5 «Нюрнбергский вариант»). Видимо, нежелание советского руководства признать противоправный факт осуждения польских военнопленных к принудительным работам в исправительно-трудовых лагерях явился главной причиной того, что лагеря особого назначения и их руководство стали «мифическими».
Царивший в СССР режим засекреченности наглядно характеризуется следующим фактом. Александр Яковлев, член Политбюро, секретарь ЦК КПСС несколько лет не мог получить в Общем отделе ЦК КПСС информацию о том – существуют ли в партийном архиве документы по Катынскому делу? А они были!
Вернемся к Сообщению комиссии Н.Бурденко. Несомненно, оно не было лишено недостатков, основным из которых являлось отсутствие документальных доказательств существования лагерей «ОН». Но главным аргументом для польских профессоров стала справка Министерства безопасности России, в которой сообщалось о том, что лагеря «ОН» под Смоленском не существовали . Это позволило полякам исключить из системы доказательств комиссии Бурденко факт существования лагерей «особого назначения», являющийся краеугольным камнем этой системы .
В настоящее время проект «Правда о Катыни» располагает значительным числом свидетельских показаний, которые подтверждают наличие под Смоленском лагерей НКВД, в которых содержались польские военнопленные.
О существовании Катынского лагеря (именуемого в Сообщении комиссии Н.Бурденко лагерем № 2-ОН) под Смоленском свидетельствует рассказ Алексея Алексеевича Лукина, бывшего начальника связи 136-го отдельного конвойного батальона конвойных войск НКВД СССР журналисту Владимиру Абаринову. Этот диалог Абаринов описал в книге «Катынский лабиринт». Лукин уверенно заявил, что в 1941 г. 136-й батальон охранял «три лагеря: Юхнов, Козельск и Катынь. Это я знаю». Несмотря на явное давление Абаринова, Лукин всякий раз уверенно утверждал, что лагерь в Катыни существовал.
А.Лукин также рассказал, как проводилась в июле 1941 г. «операция по вывозу польского населения» Катынского лагеря. « Вопрос был очень сложный: надо эвакуировать, а немецкие самолеты над шоссейной дорогой летают на высоте 10—15 метров, все дороги загромождены беженцами, и не только шоссе, а и проселки. Очень трудно было, а машин было очень мало. Мы пользовались теми машинами, которые останавливали, высаживали беженцев, отнимали машины и в эти машины грузили польское население из лагеря Катынь » (Абаринов. Катынский лабиринт. Глава 2.).
В этой связи трактовка известного приказа по 252-му полку конвойных войск НКВД СССР от 10 июля 1941 г., как распоряжение отконвоировать заключенных Смоленской тюрьмы на расстрел в Катынский лес ( 23 км на запад ) на расстрел, не выдерживает критики (Катынь. Расстрел… С. 349).
Немцы в те дни были на расстоянии одного-двух танковых бросков от Смоленска. Всем уже было известно их умение прорывать советскую оборону и создавать «котлы окружения». Помимо этого немцы выбросили в окрестности Смоленска десанты. Дорога Минск-Смоленск была забита беженцами и отступающими. И вдруг навстречу им и наступающим немцам направляется пешим порядком колонна, предназначенных для расстрела заключенных Смоленской тюрьмы, численностью не менее 600 человек (исходя из численности выделенного конвоя в 43 бойца). Реально ли это?! В Львове, Луцке, Минске и других советских городах подобные ситуации в июне-июле 1941 г. заканчивались либо спешной эвакуацией всех заключенных на восток, либо освобождением «бытовиков» с расстрелом «политических» прямо во дворе тюрьмы.
О том, что бойцы 252-го полка конвойных войск должны были 10 июля 1941 г. конвоировать польских военнопленных, а точнее осужденных, из Катынского лагеря (№ 2-ОН) не на расстрел, а в советский тыл свидетельствует уже упоминаемый А.Лукин. Рассказ А.Лукина журналисту В.Абаринову 2 мая 1990 г. фиксировала на видеокамеру группа редактора польского телевидения Анджея Минко. Но польская сторона принципиально избегает любых упоминаний о Лукине. И не только о нем. Все, что противоречит польской версии, в Польше находится под негласным запретом.
Польские профессора, проводившие в 1988 г. научно-историческую экспертизу выводов комиссии Бурденко, на основе «тщательного анализа линии перемещения фронта и обстоятельств взятия Смоленска», будучи в Варшаве, «установили» (??), что версия о невозможности эвакуации лагерей с польскими военнопленными является « абсолютно неправдоподобной» (Катынский синдром… С. 479).
Удивительный вывод, если учесть, что даже российские историки и ветераны, непосредственные участники военных событий, по многим эпизодам войны, особенно начального периода, не могут выработать единое мнение. Великая Отечественная война отличалась большим количеством «неправдоподобных» эпизодов. Кто мог предполагать, что вермахт через две с половиной недели после начала военных действий окажется под Смоленском? И кто мог предполагать, что через три недели сентября 1939 г. Польши оказалась разгромленной и оккупированной.
Срыв эвакуации лагерей особого назначения произошел по распространенной причине советских времен – ведомственной неразберихе, усугубленной войной. В апреле-мае 1941 г. Вяземлаг, до этого организационно находившийся в системе Главного управления лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС), перебросил девять из двенадцати своих лагерных отделений («асфальто-бетонных районов», АБР) со строительства шоссе Москва-Минск на строительство военных аэродромов, развернутое Главным управлением аэродромного строительства (ГУАС) в Белоруссии.
Руководство Вяземлага во главе с начальником лагеря Г.А.Саркисьянцем передислоцировалось из Вязьмы в Оршу – поближе к новому месту работ. Однако три лагеря ОН при этом остались на прежних местах дислокации в Смоленской области и перепрофилировались на ремонтные автодорожные работы, проводимые Главным управлением шоссейных дорог (ГУШОСДОР). А со 2 июля 1941 г. согласно приказу НКВД СССР № 00849 от того же 2 июля 1941 г. Вяземлаг еще и формально полностью перешел в подчинение от ГУЛЖДС к ГУАС . В итоге всей этой организационной чехарды три лагеря ОН элементарно «потерялись» в хаосе первых дней войны между тремя главками НКВД .
Эвакуацию всех трех лагерей не удалось осуществить не только из-за стремительного прорыва немцев к Смоленску, но и из-за ведомственного эгоизма – никто не хотел брать на себя ответственность за эвакуацию «чужих» заключенных без приказа свыше. К этому добавилось и противодействие польских офицеров, которые использовали любую возможность для неповиновения лагерной администрации или для побега.
О существовании под Смоленском лагерей с польскими военнопленными свидетельствует бывший курсант Смоленского стрелково-пулеметного училища, ныне полковник в отставке Илья Иванович Кривой. В своем заявлении в Главную военную прокуратуру РФ от 24 октября 2004 г . он подробно описал факты встречи под Смоленском летом 1940 г. и в начале лета 1941 г. с подконвойными польскими пленными военнослужащами.
Москвич Ксенофонт агапов , бывший спектрометрист металлургического завода № 95 в Кунцево, сообщил о том, что с 31 октября по 26 ноября 1941 г. он ехал из Москвы до г. Верхняя Салда Свердловской области в одном эвакуационном эшелоне вместе с примерно 80 пленными польскими офицерами, сумевшими уйти из лагеря под Смоленском.
Ветеран войны М.Задорожный , бывший разведчик 467го корпусного артиллерийского полка написал письмо в газету «Рабочий путь» (Смоленск), в котором сообщил, что в августе 1941 г., во время выхода 467-го артиллерийского полка из окружения недалеко от Смоленска, в расположение его подразделения прибежал солдат в форме погранвойск НКВД и сообщил, что: «…немцы ворвались в расположение лагеря военнопленных поляков, охрану перестреляли и расстреливают поляков. А этому солдату удалось убежать» (Рабочий путь. № 7 (20189). 9 января 1990).
В№4 «военно-исторического журнала » (ВИЖ) за 1991 г. было опубликовано интервью с бывшим командиром взвода 1-го автомобильного полка Войска Польского Борисом Павловичем тартаковским под названием «Я знал поляков, якобы расстрелянных в Катыни». Он долгое время служил в Войске Польском, всегда был патриотом Польши. По его утверждению, некоторые родственники у него были репрессированы.
Тартаковский рассказал, что в Люблине в его часть пришло пополнение, в том числе два сержанта. Один из них был по фамилии Векслер, фамилии второго, к сожалению, Тартаковский не запомнил. Они рассказали, что в 1940—1941 гг. находились в так называемом