« эти пистолеты быстро изнашиваются» . То есть не наганы, а «вальтеры» быстро изнашивались. Вот так катыноведы рождали мифы в Катынском деле.
В Польше к неточностям в публикуемых катынских материалах относятся сугубо утилитарно. Для безоговорочного доверия к этим материалам достаточно того, чтобы они подтверждали польскую версию катынского преступления. Вновь приведем пример. В опубликованном польском варианте допроса генерала КГБ в запасе Дмитрия Степановича Токарева указывается, что допрос производился в г. Владимире-Волынском (Украина, Волынская область). Однако доподлинно известно, что генерал Токарев после выхода на пенсию проживал в г. Владимире, находящемся в 200 км от Москвы. Там же он 20 марта 1991 г. живописал события 1940 г. следователю Главной военной прокуратуры Анатолию Юрьевичу Яблокову. Однако поляков эти тонкости не волнуют.
Показания 89-летнего Токарева считаются базовыми в уголовном деле № 159. Яблоков охарактеризовал их, как «бесценные и подробные» , позволившие «детально раскрыть механизм массового уничтожения более 6 тысяч польских граждан в УНКВД по Калининской области» . По утверждению Яблокова Токарев охотно и даже «артистично» (!) рассказывал подробности расстрела польских полицейских и «под давлением собранных доказательств Токарев не смог отрицать того факта, что лично организовывал расстрел поляков в УНКВД Калинина (Твери» (Катынский синдром… С. 358) .
Однако детальное знакомство с версией показаний Токарева, созданных в Польше по видеозаписи допроса 20 марта 1991 г., из вышеупомянутого польского сборника «Katyn. Dokumenty zbrodni. Tom 2… » (стр. 431—472), позволяет утверждать, что Яблоков выдал желаемое за действительное. Показания Токарева путаны, противоречивы и лишены подробностей. В основном Токарев пытался доказать следователем, что он фактически не участвовал в расстрельной акции и в силу этого мало что знает.
На допросе Токарев сообщил, что всей организацией расстрельной акции весной 1940 г. руководили присланные из Москвы сотрудники НКВД. «Из Москвы прибыли ответственные сотрудники для руководства этой операцией, и между ними были: старший майор государственной безопасности Синегубов – бывший начальник Главного Управления Обслуживания Железнодорожного Транспорта, затем Блохин – комендант НКВД СССР, а также комбриг Кривенко – начальник Главного Управления Конвойных Войск. Они собственно и руководили всеми делами».
По утверждению Токарева непосредственной подготовкой помещений внутренней тюрьмы УНКВД к расстрелам якобы занимались его заместители, Павлов и Борисов. Именно они подбирали для обеспечения расстрельной акции команду из сотрудников Калининского УНКВД. Причем, как уверял Токарев, без согласования с ним. Токарев утверждал «Я выделил туда… Вернее, зам по кадрам Борисов был, он выделил каких-то людей». Токарев также особо подчеркнул, что по поводу участия сотрудников Управления в расстрелах он «решительно никакого приказа не давал! ». По его словам именно замы выполняли все указания, приехавшего из Москвы главного «расстрельщика», майора госбезопасности Блохин.
По словам Токарева, руководство НКВД в лице зам. наркома Б.З.Кобулова на него в вопросах организации расстрельной акции даже «не рассчитывало». Об этом Кобулов, якобы заявил Токареву после совещания, состоявшегося, как утверждают «катыноведы», 14 марта 1940 г. в Москве и посвященного вопросам организации предстоящего расстрела поляков.
Абсурдность этого заявления Токарева очевидна. В тот период, если руководство НКВД не было уверено в способности руководителя какого-либо подразделения обеспечить выполнение задания Центра, то его немедленно меняли, если не хуже. Заметим, что буквально за две недели до совещания «ненадежному» Токареву присвоили звание майора госбезопасности.
Токарев, который по утверждению Яблокова отличался «быстротой и логичностью мышления, острой памятью», на допросе утверждал, что не помнит, выполнял ли он распоряжения наркома НКВД Л.Берии , которые были адресованы лично ему. Не мог вспомнить Токарева и о выполнении предписаний зам. наркома НКВД В.Меркулова, также адресованных лично ему. Предпочел Токарев промолчать о том, что он регулярно информировал Меркулова шифровками о прибытии в Калинин очередного этапа поляков. Поскольку эта процедура повторялась практически изо дня в день полтора месяца (с 5 апреля по 22 мая 1940 г.), сложно поверить, что Токарев «забыл» о ней.
По словам Токарева, он якобы практически не участвовал в подготовке расстрельной акции. Он «ни в какую камеру не входил, ни в какую, ни разу. Никуда дальше, чем «красный уголок», где их (поляков) допрашивали». Токарев уверял Яблокова, что даже не соизволил проверить готовность камер внутренней тюрьмы к приему польских полицейских, не говоря уже о расстрельной камере. Между тем это входило в его прямые обязанности. Основная ответственность за подготовку Управления НКВД к проведению расстрельной акции целиком и полностью возлагалась на начальника , а не на его заместителей. Таковы были правила, которые действовали во всех партийных и государственных структурах СССР, вплоть до его распада.
Заметим, что в случае возникновения проблем, прежде всего, с размещением польских полицейских в тюрьме, москвичи незамедлительно обвинили бы начальника УНКВД в саботаже. Соответственно, дни Токарева на руководящем посту были бы сочтены. Это он должен был хорошо понимать.
Вызывает удивление дилетантизм или (?) военного следователя Яблокова, проводившего допрос Токарева. Последний без тени смущения заявлял, что коридор, по которому обреченных поляков вели на расстрел «был страшно загроможден разными лишними вещами». Подобное не то что во внутренней тюрьме НКВД, но в любой тюрьме, было недопустимо. Жертвы, ведомые на расстрел, могли использовать находящиеся в коридоры предметы для попытки освобождения. Майор Блохин в этом случае заставил бы самого Токарева убирать хлам из коридора.
Поражают постоянные противоречия и двусмысленности в ответах Токарева. Он то утверждал, что не знал порядок расстрела поляков, вообще не видел их, кроме одного, не бывал в расстрельной камере, то сообщал подробности этого процесса.
Например, он заявил, что сотрудникам Управления пистолеты для расстрела поляков выдавал Блохин. Он же и забирал их, когда « заканчивалась работа». Каким образом это стало известным Токареву, если он, по его словам, старался не иметь отношения к процедуре расстрела? Или же, по словам Токарева, в расстрельной камере были «нары». На вопрос Яблокова «для чего?» Токарев ответил «для сна». Однако Яблоков так и не уточнил, для чего в расстрельной камере были нары.
Анализируя вопросы Яблокова и ответы Токарева, складывается впечатление, что следователь стремился не замечать досадных промахов генерала, как бы боясь, чтобы тот не сказал под видеокамеру больше, чем надлежало . Надеюсь, когда-нибудь профессиональные психологи займутся видеопоказаниями Токарева и откроют нам еще немало интересного.
Перечислять дальнейшие отказы и провалы в памяти, которые Токарев продемонстрировал в ходе допроса, не имеет смысла. Вывод из этого допроса может быть следующим. Глава НКВД одной из центральных областей России утверждал, что он самоустранился от решения вопросов обеспечения проведения акции, санкционированной «высшей инстанцией», перепоручив все своим замам и «гостям» из Москвы. Даже к распоряжениям Берии и Меркулова, адресованным лично, Токарев отнесся «спустя рукава». Попробуем выяснить, обратившись к послужному списку, кем же на самом деле являлся Дмитрий Степанович Токарев.
В 22 года (1924 г.) Токарев проходил службу в 50-ом Зайсановском пограничном отряде (Казахстан) рядовым библиотекарем. В 1930 г. он уже оперуполномоченный Управления погранохраны и войск ОГПУ по Казахстану. Примечание ГПУ – Государственное политическое управление – орган государственной безопасности, пришедший в 1922 г. на смену Всероссийской Чрезвычайной Комиссии (ВЧК). После образования СССР в ноябре 1923 г. было создано Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР. В декабре 1930 г. НКВД РСФСР и НКВД союзных республик были упразднены. Руководство милицией, уголовным розыском и местами заключения отошло к ОГПУ.
В 1933—37 гг. Токарев являлся помощником начальника 30-го погранотряда по секретно-оперативной части . В это время он, несомненно, должен был выявлять «врагов народа», «окопавшихся» в погранвойсках. Видимо, успехи в этом «деле» были, так как в мае 1937 г. Токарева направили в полугодовую загранкомандировку по линии НКВД в Париж . Напомним, это было время Ежова и повальных репрессий. Масса советских бойцов «невидимого фронта», работавших за рубежом, тогда была объявлена «предателями» и «шпионами». В заграничные командировки в это время в основном ездили эмиссары НКВД, «инспектирующие» на месте работу советских резидентур.
В Париже Токарев, видимо, успешно справился с порученным заданием. Иначе его после зарубежной командировки не забрали бы в центральный аппарат НКВД СССР. Здесь в течение года Токарев «вырос» от помощника до зам. начальника следственной части 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР. Такая «обкатка» в Центре практиковалась, как в партии, так и в НКВД, а потом и в КГБ. После этого, успешно прошедших испытание в Центре, как правило, ждало назначение на самостоятельную высокую должность в один из регионов страны.
В декабре 1938 г. капитану Токареву, минуя майора и подполковника (!!), присваивается звание полковника погранвойск и он назначается начальником УНКВД Калининской области. В марте 1940 г. ему, как отмечалось, присваивается звание майора госбезопасности.
Учитывая занимаемые Токаревым должности в системе погранвойск и НКВД, согласиться с его утверждениями, что он был, прежде всего, пограничником, а не чекистом, не представляется возможным. В те годы многие известные чекисты начинали, как Токарев. Например, известный советский разведчик и диверсант Павел Анатольевич Судоплатов тоже начинал с канцелярской работы в Особом отделе ГПУ, потом была служба в погранвойсках, а далее в ОГПУ и НКВД