секретными протоколами. Они настаивают на том, что он вполне отвечал дипломатическим нормам того времени («подобные пакты имелись у Германии и с Польшей, и с Англией») и давал определенный выигрыш времени, был выгоден СССР, на который «объективно работал нейтралитет» (правда, временный). Эта аргументация не была достаточно обоснована данными.
Секретные протоколы как таковые авторы решительно осуждают: «Сам факт их подписания с гитлеровской Германией ничем не может быть сколько-нибудь убедительно объяснен и оправдан. Эти документы не только сводили на нет все нравственные принципы, на которых после Октября 1917 года, пусть даже и формально, зиждилась внешняя политика нашей страны, но и подрывали сами основы как нормальной дипломатической практики, так и деятельности левых демократических сил во всем мире...» Инициатива их подписания списывается на Германию, совершенно несостоятельными названы утверждения о подталкивании Гитлера на агрессию. Применительно к Польше эта трактовка выливается в версию, что якобы позиция Гитлера к концу лета 1939 г. не зависела от политики СССР, он не нуждался в каком-либо подталкивании, все равно Третий рейх обрушился бы на Польшу, так как Гитлер «не только не хотел, но и не мог отказаться от нападения на нее»{28}. В принятой авторами схеме не осталось места для катынского злодеяния как последствия реализации пакта Молотова—Риббентропа.
Важным звеном в исследовании проблемы стала международная научная конференция в Институте всеобщей истории РАН «Начало войны и Советский Союз. 1939—1941 гг.» (январь—февраль 1995 г.). Для периода кануна и начала войны на ней были воспроизведены в основном те же подходы, но свое место заняла и польская проблематика, трактуемая двояко — с позиций и признания факта четвертого раздела Польши, и указания на сталинское стремление расширить СССР до пределов бывшей Российской империи. Определенным новшеством для аудитории была содержавшаяся в представленном докладе Э. Дурачинского постановка вопроса о рассмотрении советской внешней политики, в том числе четвертого раздела Польши, в категориях международного права, нарушения ряда двусторонних и многосторонних актов. Руководитель конференции А.Л. Чубарьян, не разделяя попыток объяснить и оправдать сталинскую внешнюю политику исключительно геополитическими интересами России, имеющими глубинные исторические корни, поднял методологическую проблему взаимосвязи политики, войны и морали, отмечал попытки Сталина не выглядеть воюющим союзником Германии, «несколько дистанцироваться» от нее. Однако Чубарьян, не будучи юристом, ушел от правовых оценок, от юридических аспектов проблемы. А представитель Института военной истории Министерства обороны А.С. Орлов, выступая при обсуждении польско-прибалтийской проблематики, противопоставил констатации несоответствия сталинской политики нормам международного права требование исходить «из реального развития событий» и принимать «быстрые и прагматические решения». Он старался доказать «односторонность» морально-правовой аргументации при критике сталинских деформаций, а также то, что якобы имеет место нарушение «принятых в историографии принципов объективности и историзма»{29}.
Продолжением научных разработок в этой области, стимулирующих пересмотр устаревших идеологических стереотипов, стали подготовка и издание в Институте всеобщей истории РАН коллективного труда «Тоталитаризм в Европе XX века». Он интересен целым рядом существенных подвижек. Так, сталинские деформации советской внешней политики характеризуются детально и развернуто, не отделяются друг от друга «адекватный ситуации» пакт Молотова—Риббентропа и осуждаемые секретные приложения к нему. Авторский коллектив не стремился обелить Сталина, снять с него ответственность за нарушения международного права, за четвертый раздел Польши, за заключение с Германией не столько пакта о ненападении, «а скорее военно-политического союза». Дифференцируя сталинский и гитлеровский тоталитаризм, не разделяя стремлений объявить Сталина «виновником всей Второй мировой войны», авторы задались вопросом: «не следует ли считать Сталина по меньшей мере его (Гитлера. — Авт.) соучастником?» Они нашли слова осуждения для имперских амбиций, обуревавших Сталина, который хотел вернуть все входившие ранее в состав царской России территории. Они поставили в кавычки термины «освободительная миссия» Красной Армии в сентябре 1939 г. и восстановление «исторических» западных границ России. Более того, авторы прямо указали на то, что «победители» решили не сохранять Польское государство даже в урезанном виде. Авторский коллектив труда о тоталитаризме в Европе XX в. весьма последователен в оценках. И хотя авторы лишь однажды упоминают Катынь, они называют Сталина наряду с Гитлером «насильником» и «массовым убийцей»{30}.
Из числа последних значимых событий в этой же области нельзя не отметить публикаций профессора Л.А. Безыменского. Получив доступ к материалам сталинского личного архива, он выступил в печати со статьями «Советско-германские документы и старые проблемы» и «Секретный пакт с Гитлером писал лично Сталин»{31}. Уточняя роль Сталина в истории советско-германского договора от 23 августа 1939 г., в том числе секретного дополнительного протокола, этот ученый по документам воспроизводит сталинские замыслы и действия, технологию реализации его намерения «сговориться с Германией», в частности, ценой «разграничения сфер влияния» и раздела Польши. Сталин лично правил советский проект договора, перередактировал проект, привезенный из Берлина. Именно ему и Молотову принадлежала идея особого секретного протокола с обозначением линии разграничения сфер влияния (сфер обоюдных «государственных интересов»). Именно с этого Сталин начал разговор с Риббентропом 23 августа в Москве, именно эта линия согласовывалась ночью с Гитлером, прежде чем договор был подписан.
Безыменский показывает, что советская сторона была полностью проинформирована о ходе военных приготовлений к операции «Вайсс» — к вторжению германских войск в Польшу.
3 сентября Сталин выправил предложенный Риббентропом текст официального заявления двух держав о характере начавшейся войны. 15 сентября он согласовал с Гитлером изменения линии разграничения. Итоговое мнение Л.А. Безыменского: «Пакт Молотова—Риббентропа следует все же именовать пактом „Сталин—Гитлер“». Свои архивные изыскания он обобщил в новаторской, честной и свободной от былых мифологем книге «Гитлер и Сталин перед схваткой»{32}.
Появление перечисленных и подобных научных наработок помогает созданию предпосылок для адекватной правовой и морально-политической оценки причин, мотивов и обстоятельств преступления в отношении польских военнопленных, в том числе доказательно расширить и углубить трактовку Катынского дела. Важную роль в этом играет обнародование его подлинных материалов.
В первом полугодии 1996 г. встала проблема публикации обширного корпуса катынских документов — первого тома двусторонней серии «Катынь: Документы преступления», вышедшего в свет в 1995 г. в Варшаве (в переводе). При обсуждении этого вопроса, в частности, в ходе поисков спонсора, возник спор вокруг оценки сталинских деформаций советской внешней политики, «советско-германского диалога 1939 г.», факта сговора Сталина и Гитлера, трагического финала секретных договоренностей СССР и Германии для Польши и ее народа. Указывалось, что катынское преступление квалифицировалось в Нюрнберге как геноцид, в том числе советской стороной, и хотя вопрос о его виновниках не был на процессе решен, эту юридическую квалификацию по сие время никто не отменял.
Принявшие участие в дискуссии ученые в своих отзывах подчеркивали, что разрешение вопроса о подлинности секретных протоколов и их адекватная оценка, раскрытие правды о «ликвидации» Польского государства и преступном умерщвлении военнопленных, осуждение сталинских деформаций советской внешней политики и распространения массовых репрессий на польский народ — это существенные научно-политические достижения.
К обсуждению проблемы публикации документов были привлечены различные министерства и ведомства. Вопрос о выходе первого тома был решен положительно. Том был напечатан без участия официальных спонсоров, в серии «Россия. XX век: Документы», на средства возглавляемого академиком А.Н. Яковлевым фонда «Демократия» и при финансовой поддержке Всероссийского союза Народных домов С.А. Филатова. Пришлось пока отказаться от продолжения издания на русском языке. Был выброшен ряд документов, чтобы добавить хотя бы в виде фотокопий ключевые для раскрытия темы материалы о реализации постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. — о кровавой расправе над польскими военнопленными.
12 мая 1997 г. на презентации в Доме кино российское издание под названием «Катынь: Пленники необъявленной войны. Документы и материалы»{33} вместе с другими публикациями документов открыло сорокатомную серию «Россия. XX век: Документы». В зачитанном на презентации приветствии Б.Н. Ельцина было поддержано обнародование документов о тайнах тоталитарного прошлого. К сожалению, остается открытым вопрос о публикации на русском языке уже готовых двух следующих томов этого объявленного совместным документального издания.
Следует подчеркнуть, что правда о катынском злодеянии все шире распространяется в российских средствах массовой информации в рамках популяризации идеологических устоев властных структур демократической России. Она стала, например, составной частью разоблачающих преступления сталинщины документальных фильмов, которые обычно показывают в дни национальных празднований.
6 ноября 1996 г. в показанном по телевидению фильме, содержавшем фрагмент о суде над КПСС, существенное место заняли кадры о раскрытии деформаций и преступлений сталинской внешней политики, об обнаружении и содержании секретных приложений к пакту Молотова—Риббентропа и установлении виновников расстрелов польских военнопленных.