Политрук задумался.
–– Тут, Иван Андреевич, палка о двух концах. С одной стороны, мы обязаны это сделать. Ракетные установки выпускаются уже серийно. И было бы неплохо подправить шероховатости. С другой стороны, решатся ли, получив наше донесение, сообщить о нем Верховному? Характер у него крутой. А вдруг посчитает, что это обычное злопыхательство?!
И все-таки решили, что рассказать о накопленном батареей опыте боевых действий и тех трудностях, с которыми пришлось столкнуться в ходе испытаний нового оружия, их прямой долг. С докладной запиской на имя командования Флеров отправил в Москву с первой оказией лейтенанта Науменко. Вручая ему запечатанный конверт, сказал:
–– В записке всего не изложишь. Да и не мастак я по литературной части. Расскажите при встрече подробнее о нашей «катюше». Передайте список офицеров и солдат батареи, которых я представляю к награждению. Лично от себя подтвердите: каждый боец достоин высокой награды.
Напомнил:
–– В экстренной ситуации записку уничтожить. Даже такие отрывочные сведения, попади они в руки врага, помогут ему разгадать тайну нового оружия.
По прибытии в столицу Науменко вручил докладную записку члену Военного совета частей реактивной артиллерии генерал-лейтенанту П. А. Дегтяреву. К сожалению, полностью выполнить наказ Флерова лейтенант не сумел. Побеседовать с ним у генерала времени не нашлось, встреча длилась всего несколько минут. Не придал он значения и наградным листам, подписанным командиром и комиссаром батареи…
После Ельни, находясь в составе 24-й армии, батарея Флерова почти весь сентябрь провела в обороне, лишь изредка нанося удары по скоплениям противника на правом берегу Десны. 25 сентября ее в срочном порядке передислоцировали в зону действий 43-й армии, оборонявшейся вдоль шоссе Рославль – Спас-Деменск. Флеров часто ездил на армейский командный пункт, бывал и на КП стрелковых дивизий и полков: всюду царило тревожное настроение, все ожидали крупного вражеского наступления.
Однажды капитан возвратился в батарею в возбужденном состоянии. Приказал собрать весь личный состав. О причине экстренного сбора не сказал даже политруку. Все с любопытством ожидали, что сообщит командир.
–– Поздравляю вас, товарищи ракетчики! Нашей батарее, как и всему дивизиону, присвоено звание «гвардейская». Оно…
Речь капитана прервало троекратное «ура». Выждав, когда всеобщее возбуждение спадет, Флеров продолжил:
–– Звание гвардейцев обязывает ко многому. Комиссар подробнее расскажет вам о его предыстории. Я же хочу подчеркнуть: отныне мы не имеем права на проявление даже небольшой слабости, на паникерство. И должны бить врага с утроенной силой. И коль уж назвали нашу установку дорогим всем нам женским именем «катюша», пусть каждый фриц узнает, как неласково она для них поет!
Короткое выступление командира продолжил политрук:
–– Под гвардией, товарищи красноармейцы, во все времена подразумевалась отборная, привилегированная часть войск. Их называли по-разному: «священной дружиной», «царскими любимцами» «корпусом бессмертных…» А главными качествами считались и считаются по сей день преданность Родине, верность долгу, особый боевой дух и высочайшее воинское мастерство. В царской России почетным командиром старейшего гвардейского полка – Преображенского – числился сам император. Быть переведенным из гвардии в обычные подразделения армии считалось наказанием. Присвоение батарее звания «гвардейская» – честь, выше которой нет в Красной Армии. И мы должны оправдать ее…
Активные действия немцы возобновили 2 октября 1941 года. После мощной артиллерийской и авиационной подготовки противник бросил против 43-й армии крупную группировку танков и, несмотря на упорное сопротивление наших войск, уже к вечеру прорвал тактическую полосу обороны. 4 октября были взяты Спас-Деменск и Ельня; 5-го – Юхнов. За три дня боев батарея, отступая вместе с передовыми частями. Ракет осталось всего на несколько залпов.
Флеров все эти дни почти не смыкал глаз. Он сильно осунулся, похудел. Батарея, уже не ведя огня, двигалась по проселочным дорогам в тыл, по направлению к Вязьме. Связь с командованием дивизиона и штабом армии прервалась. На исходе был запас горючего. Таяло на глазах продовольствие, которым снабдили партизаны. Сначала шли вместе с частями 43-й армии, затем, оказавшись в тылу врага, в одиночку. Так легче было укрыться от преследования, потому что над колонной постоянно висел вражеский самолет-разведчик, названный фронтовиками за причудливый фюзеляж «рамой».
Из разговоров, которые радистам удавалось подслушать, подключаясь к немецким линиям связи, капитан знал, что кольцо вокруг батареи сжимается, и в любой момент они могут оказаться лицом к лицу с противником. Приходилось действовать крайне осторожно, тщательно выверяя каждый шаг.
Обсудив сложившуюся ситуацию с Сериковым и Журавлевым, Флеров принял решение слить весь остаток бензина в баки пусковых установок и нескольких транспортных машин. Остальные автомобили размонтировали, их двигатели законсервировали и зарыли в землю, пометив это место на карте. В таком облегченном составе вечером 5 октября батарея снова тронулась в путь, стремясь скрытно, глухими лесными дорогами оторваться от разведки противника, а затем пробиться к Вязьме или Можайску.
Трагизм положения заключался в том, что ракетчики в силу особой секретности их миссии не могли рассчитывать даже на помощь местного населения. Почти в каждом селе имелись полицаи. На них легко было нарваться, пытаясь установить контакт с жителями. Флеров знал, что на оккупированной фашистами территории уже действуют партизанские отряды. Но как выйти на них?
Как на ту беду, зарядили холодные дожди. По ночам температура опускалась почти до нуля.
Понимая, как тяжело приходится бойцам, большинство которых были совсем молодыми людьми, по сути дела, еще не сталкивавшимися в своей жизни с серьезными испытаниями, Флеров беспокоился за их морально-психологическое состояние. По вечерам частенько беседовал на эту тему с политруком, парторгом и комсоргом.
–– Упаднических настроений нет, хотя силы у всех, и физические, и моральные, на исходе, – успокаивал командира Журавлев.
–– В тех, кто идет с нами от Москвы, я тоже абсолютно спокоен. А как новобранцы?
–– Белорусы – ребята что надо. Но насколько я успел выяснить, большинство из них – вчерашние выпускники школ, как братья Тузы. На фронт ушли добровольцами. Некоторые даже приписали себе по одному, два года. В той неразберихе, которая царила в военкоматах в первые дни войны, сделать это было несложно. Настроены все по-боевому. Но как поведут себя, столкнувшись с врагом лицом к лицу, сказать сложно…
–– А как наши девушки?
–– Юленька Автономова и Катюша Алеева держатся молодцом, хотя девушкам приходится намного тяжелее. Даже простейшие вопросы гигиены, на которые мужчины не обращают внимания, для женщин становятся в походных условиях трудноразрешимой проблемой.
–– Не обижают их? Одни на такую ораву изголодавшихся по женской ласке мужиков!
–– Знаю, Иван Андреевич, о чем ты? Нет, грубости, приставаний в прямом смысле этого слова нет. Все относятся к ним, как к любимым сестренкам, которых стараются оберегать. Правда, один из братьев Туз, похоже, влюбился в Алееву, и она неравнодушна к нему. Ходят друг с дружкой, как голубки.
–– Пусть радуются хотя бы простому общению. Кто знает, придется ли им испытать настоящее чувство любви! – в задумчивости сказал Флеров.
Чтобы гитлеровцы не засекли батарею, менять позицию приходилось почти каждый день. Делать это становилось все труднее. Деревья сбрасывали остатки своей листвы, даже одинокие путники оказывались на виду, а тут целая войсковая часть с техникой. Ориентироваться на местности первое время помогали карты, которыми снабдили Флерова в штабе армии. Но батарея давно уже ушла из зоны ее действия, и теперь приходилось рассчитывать только на разведчиков и подсказки местных жителей. Большинство из них, увидев в глубоком тылу не одиночных красноармейцев, которые, оказавшись в окружении и пробираясь к своим, частенько забредали в деревни, а крупное моторизованное подразделение, проявляли неумеренный восторг. Женщины кидались бойцам на шею, мужчины забрасывали вопросами, дети норовили заглянуть под брезент, которым были тщательно укрыты все грузовики. Как хотелось бы Флерову обнадежить этих людей, считавших, что Красная Армия перешла в наступление! Но приходилось отвечать уклончиво, что вызывало у них откровенное разочарование.
–– Значит, все еще продолжаете драпать?! – настойчиво допытывался в одном из сел сурового вида старик. – А как же обещания не отдать ни одной пяди родной земли, бить врага в его логове? Выходит, брехня все это?
–– Не брехня, отец. Фашистов мы обязательно выдворим с нашей земли. И до логова Гитлера доберемся. Но надо чуточку потерпеть.
–– Бог терпел и нам велел, – согласился старик. – Только все меньше у народа веры, что сумеет Красная Армия одолеть проклятых фашистов. У них аэропланов, танков протьма. Правда, ходят слухи, что и у наших появилась какая-то «адская машина», которая выжигает все огнем. Вроде как управляют ею солдаты-невидимки. Они появляются в самых неожиданных местах. И нанеся удар, незаметно исчезают, будто сквозь землю проваливаются. Гитлеровцы страшно боятся их. На прошлой неделе над нашими местами немецкий аэроплан листовки разбрасывал. Мне внук прочитал, что тому, кто укажет, как найти этих невидимок, значит, обещают пятьсот тысяч рейхсмарок. Не вы ли, милок, случаем ими будете?
–– Нет, отец. Как видишь, мы не невидимки, нас можно даже пощупать.
–– Оно и видно, – согласился старик. – Только щупать-то уже не за что, вон как исхудали. Да и оружие никудышное. Ни одной даже захудалой пушки нет. С вашими пукалками только за зайцами охотиться.
Подобные упреки Флеров и его товарищи слушали, сжав зубы, боясь даже намеком выдать тайну доверенного им оружия…
Информация, которую поведал Флерову старый крестьянин, встревожила капитана.