Февраль 1943-го, Касторное.
Наш дивизион участвовал в первом артиллерийском налете, который возвестил о начале разгрома немецко-фашистских войск под Москвой. Мы наступали на Рузу, помню, снега было много, дороги непроезжие, лес, летал одиночный самолет немецкий, он пытался обстреливать, но ничего не получилось, и скрылся. И там я впервые увидел немецких пленных.
Потом мы получили приказ, и дивизион перебросили под Шаховскую, где действовала 20-я, потом нас перебросили в 1-ю ударную армию. Под Новый год мы действовала совместно с бригадой морской пехоты. Я помню огромный клуб колхозный, мы там собрались на вечер, подарки привезли. Получили задачу, и с утра выступление. Мы как артиллеристы подготовили залп по намеченным целям, и в атаку, конечно, морячки. Однако успехи наши были незначительные. Потом постепенно мы улучшали свои позиции, но вскоре наши войска перешли к временной обороне.
Вот так завершилась эта эпопея и радостное событие постановлением, награждением орденом Красного Знамени, который мне вручал Константин Константинович Рокоссовский под Сухиничами, куда я прибыл в роли командира, лейтенант еще был, командир дивизиона. И там командующий возмущенно сказал: «Как же так?!» Приказано командармом присвоить старшего лейтенанта. В мае смотрю – капитан. А уже в конце года, когда под Ржевом воевали – майор. И вот с этим дивизионом в звании майора прибыл в Москву на переформирование, получаю приказ сформировать 323-й гвардейский минометный полк. Формирование нового полка производилось на базе 5-го отдельного гвардейского минометного дивизиона, в помещениях и на территории одной из средних школ Москвы, в Сокольниках. Основные мероприятия по созданию 323-го ГМП были осуществлены в январе 1943 года.
А вас по выходу из окружения проверяли?
По выходе никаких проверок не было. Были представители из штаба гвардейских частей, вот комиссар у нас был, зам. командира полка выходил, у нас специально форма отдельная была гвардейцев-минометчиков, знали, поэтому пока на слово в машину, в Москву, а там уже… Меня опять, когда вызывали в кадры штаба формирования, видимо, и других товарищей, естественно спрашивали, как все получилось, все доложили. «Назначаем вас на фронт, но чтобы больше этого не повторилось».
Видимо, ситуация была такова, что на фронте нужны были люди, мы не одни, там были целые дивизии, целые армии оказались в таком положении. Это не только наш первый полк. Участь такая постигла все первые отдельные батареи, их было девять, и только 2-я батарея, которая была под Ленинградом, оказалась живой и здравствующей, на ее базе был сформирован отдельный дивизион, а потом отдельный полк. Все остальные батареи погибли в условиях боевой обстановки. А из полков, вот наш полк, 4-й на юге оказался, сдались Серенко, Чумак был там, воевал полковник до конца войны в этом составе, 2-й полк. Но потом прекратили формирование полков, тогда вот отдельные дивизионы.
Таких уже массовых потерь не было, естественно и люди, и боевые установки терялись, но уже… Так что, естественно, пришлось с этим со всем считаться, принимать меры по ускорению. И, действительно, наш командир полка майор Шмаков был назначен начальником штаба формирования. До него был маршал Бажанов, он был начальником Московского артиллерийского училища, которое потом стало Первым гвардейским училищем. При нем началось формирование, а потом уже штаб формирования во главе со Шмаковым. Он здесь был в 41—42-м годах, а в 43-м году он получил генерала и поехал начальником опергруппы на 3-й Украинский фронт, там закончил. После войны у нас преподавал в Академии Генштаба, был 1-м начальником ракетного отдела, а потом возглавлял наш совет ветеранов. Я ему помогал, будучи замкомандующим.
В 41-м году проблемы со снарядами были?
Не было проблем. Потому что я знаю, база была Барвиха, вот здесь, как сейчас помню, выезжали, Федя Тупицын этим делом у нас ведал. И все то, что необходимо требовалось здесь, было обеспечено. Это производство было налажено весьма организованно. Единственное, потом, уже в 42-м году, поступили новые боеприпасы, часть пороховая оснащалась порохом нитроглицериновым, он более высокого качества, потом, видимо, дефицит с ним получился, перешли одновременно на пероксилиновый, а он, видимо, в полной мере не обладал, не отработанный до конца.
У нас в 42-м летом рвались снаряды на направляющих. У меня вот так под Белевом, летом, оказалось только две пусковые установки в строю, а 6 вышли из строя, и тут как раз немцы под Белевом перешли в контратаку на 61-ю армию. И двумя установками кавалерийскую дивизию положили. 32 снаряда летят, не один с орудия, не четыре с батареи, а все-таки 32 снаряда, мы там очень много поработали, а затем нас перебрасывают в Гжатск, Гагарин нынче. И пока мы с этими двумя ехали, я послал Федю Тупицына, нам срочно дали еще дополнительные установки, и мы уже под Гжатском имели полный комплект. Хотя и экономили и приходили общевойсковое, это особенно было, когда в оперативной группе в 43—44-м годах действовали, привозишь, докладываешь: «Снаряды есть. Горючее есть – заходи».
Во время Висло-Одерской операции я уже командовал полком, там дороги были забиты, огромное количество войск, танков, поэтому приходилось установки заряженными вывозить, машины с боеприпасами, с горючим перебрасывать поближе к позициям. Благодаря такой предусмотрительности мы оказались на своем коне, всегда близко.
В Висло-Одерской операции у нас большое количество снарядов осталось на огневых позициях, потому что планировали одну продолжительность налета, но, видимо, не потребовалось, поскольку после конца артподготовки перешли на поддержку, и почти без сопротивления преодолели оборону на тактическую глубину. То же самое было в Берлинской операции.
В 41-м году, говорят, были привилегии по отбору солдат.
Да. Формированием, созданием непосредственно руководил Маленков, член Политбюро ЦК партии, боеприпасы были на Берию возложены. Членом Военного совета был назначен Филибин, который был секретарем Московского комитета партии, а 2-м членом Гайдуков, недавно мы его похоронили, он был заведующим отдела ЦК по военным вопросам. Отборы, конечно, проходили. Особенно, когда нас вызывали, в Москву вызвал начальник управления кадрами генерал Гамов Павел Алексеевич. Он у нас в училище тактику преподавал, потом он получил повышение, был помощником по материальному обеспечению, потом его Воронов взял к себе сюда. И, естественно, он старался особенно тех, кого он уже знал с училища или других, вот с академии вот Флерова первого с учебы с академии взяли – 2-й курс. Командир полка Шмаков наш тоже учился в академии. Были под особым контролем командиры боевых машин и водители особенно. Требования: партийность, 1-й класс для боевых машин особенно. Отбор действительно шел специальный.
С однополчанами, 1944 год.
Потом были созданы чуть позже специальные училища и учебные бригады для наших войск. Вот этим занимались два училища. Первое московское было, которым стало гвардейско-минометное, его эвакуировали в Миасс и омское еще училище. И были созданы две учебные гвардейские минометные бригады, которые готовили младших специалистов. И еще было одно учебное заведение, которое готовило водителей боевых машин. Так что в этом действительно вопрос выделялся. Потом уже поскольку пошло массовое развертывание, после дивизионов пошли опять полки, бригады БМ-31—12, артиллерийские дивизии. И естественно, выдвигали опытные кадры, я вам показал на своем примере и на других. Опять из войск уже брали артиллеристов, потому что в принципе отличия практически нет. Самая большая сложность – у БМ очень большое рассеивание снаряда по дальности, поскольку ствольноартиллерийский снаряд из ствола, где нарезы он там принимает вращательные движения вначале, а здесь этого не было. А потом учли это, и в конце 42-го появляются снаряды УК, улучшенной кучности. У них четыре отверстия на снаряде, и они уже при переходе с направляющей принимают вращательное движение, врезает, поэтому устойчивость на полете была. А остальное в принципе одно и то же: те же угломеры, наведение, определение, способ. Ну пристрелку особенно применять не приходилось, поскольку очень большое рассеивание, здесь корректуру не вводил. Давать залпы по четыре снаряда на одной установке, центр схватить.
А была такая возможность уже из дивизиона отправлять солдата, если, допустим, он не подходит или еще что-то? Не было у вас?
У меня не было. Не знаю, видимо, были где-то, конечно, которые не отвечали требованиям. У меня был один случай. Это было в 42-м году, когда мы были под Гжатском, и там начальник финансовой части был такой трусоватый, а нам там впервые вручали знак Гвардия, и мы такое решение приняли – не вручать ему знак Гвардии, поскольку он так себя ведет. И потом его перевели куда-то в другую часть. Вот такой случай среди командира, начальника финансовой службы имел место. Видимо, тоже были, наверное, случаи.
Авиация противника сильно на вас давила?
По авиации, вот летом 41-го года, когда мы оказались под Севском в довольно тяжелом положении. И на Западном, когда я командовал дивизионом под Белевом были, июль месяц, и вот помню, больно было смотреть, как мессершмитты наши истребители один за одним сбивали. Это запомнилось по авиации.
Под Ржевом в 42-м еще она яростно действовала, особенно там пострадал конный корпус. Помню, обидно смотреть, сколько этих коней было побито. Это еще мне запомнилось.
Следующее – это Курск. Во-первых, немцы до начала самой битвы посылали в налет на Курск массы самолетов, там недалеко штаб Центрального фронта был. Мы ночью выходили смотреть звездный, так сказать, спектакль. Вот это первое, что запомнилось.
Потом 5 июля началось наступление немцев, а нас по приказу Рокоссовского ввели в бой 7 июля. Тогда тяжело заболел командир полка, и мне, 24-летнему парнишке, пришлось исполнять обязанности командира полка. И вот когда мы прибыли в район боевых действий, мы вначале в подчинении 13-й армии Пухова, который на себя основной удар здесь с севера выдержал, этих самолетов столько, что дрожь брала. Здесь у нас пропагандист погиб от авиационного удара, еще несколько человек, но потери тогда небольшие были, а так здесь авиация очень беспокоила и досаждала. Это вот 43-й год. Но а в дальнейшем действовали менее яростно.