Прошли мы, короче говоря, всю Белоруссию и после вышли в Литву к городу Вильнюсу. Там, помню, когда подошли к станции, дали залп из четырех боевых машин: два – по станции и два – левее по дали. И так получилось, что угодили точно по станции. Так там несколько раз взрывался склад с боеприпасами. Как рвануло, так снаряды стали за километр лететь. Уже потом, когда все это утихомирилось, мы поехали по дороге. А до этого мы видели, как туда подъехало пять-шесть легковых машин и несколько человек-немцев стояло. Так когда ехали обратно, то люди и машины прямо у дороги сгорели. Это, видно, все из-за снарядов получилось. Мы выехали дальше за станцию. И тут, видимо, немцы заметили, что мы сделали, и начали нас бомбить. На нас налетело, наверное, не меньше ста самолетов, прямо как ворон. Нас хоть и большая охрана сопровождала – зенитки и пулеметы, немцы по нам попадали. А там в Литве были большие леса. Мы по ним и разъехались. Только когда до Вильнюса оставалось доехать 25 километров, самолеты нас оставили и разлетелись. К вечеру мы собрались, постепенно подошли наши войска, и мы все вместе зашли в Вильнюс. Что запомнилось: заходим в город, а там сидят на скамейках гражданские люди и шляп не снимают, вообще никак не приветствуют нас. Но нам было совсем не до этого. Дней пять мы побыли в Вильнюсе, очистили его, а потом нас повернули на Латвию. Мы думали, что мы своим ходом пойдем в Германию, а нас повернули в Латвию, на ликвидацию курляндской группировки. И дошли мы так до станции Лиепая. Там шли очень тяжелые бои. Проводили по 2–3 часа такую мощную артподготовку, что аж зелено становилось, все было в дыму. Там против нас все воевала 14-я эсэсовская танковая дивизия. Бывало, что наши войска шли медленно, продвигались в лучшем случае километров на три-четыре-пять. Потом, когда у них стало безвыходное положение, так как были повсюду окружены, они стали по морю отходить. Но у нас в море тоже наши дежурили, они часть их кораблей потопили.
8—9 мая закончилась война с Германией, а у нас бои с группировкой в Курляндии все еще продолжались. Но потом тоже закончились, противник сдался в плен. Мы там простояли, наверное, дней пять-десять, а потом нас отправили обратно к Вильнюсу, в город Паневежис. Там уже нас погрузили и повезли на Дальний Восток. Но доезжая до озера Байкал, нас повернули на Монголию, а оттуда – в Китай. Знаешь, сколько в Китае было японцев? Ужас один. Вот нам и пришлось с ними воевать. Потом некоторые уходили, какая-то часть в плен сдавалась. Помню, кругом были ужасные пески, на машинах ездить было очень тяжело. В некоторых местах лес рубили, так на пути нас еще очень здорово подбрасывало. Дорог нормальных там почти не было. Дошли мы таким путем до города Хайлара. Это был небольшой городишко, размер его был примерно как наша Нарва. И вот еще что запомнилось: кругом там проходили подземные ходы, которые делали японцы. В другой раз, бывало, мы, пять-шесть человек, собирались, брали фонарики и по этим ходам ходили. Но не заблуждались. Много было у них стрелковых точек. Помню еще, в Китае много людей в тюрьмах сидело. Когда наши пришли, то их выпустили. Но к нам китайцы нормально относились, считали: у вас свои дела, а у нас – свои. Интересно, что в Китае тогда много наших русских эмигрантов жили. Так они кого угодно сажали, а наших не трогали. Запомнил еще такую вещь: на всех станциях почему-то японцы работали.
Так я закончил воевать. Все это время я находился в одной части – в 334-м отдельном гвардейском ордена Ленина Краснознаменном минометном полку, который подчинялся 5-му Сталинградскому механизированному корпусу. Потом, когда бои закончились, нас с Хайлара вывели на Центральную дорогу и повезли опять к Байкалу. Места были хорошие, много гор. Там же, на Дальнем Востоке, я в 1946 году и демобилизовался.
Помните сам момент окончания войны?
Прекрасно помню. Когда Латвию освободили, командир дивизии Тогузаев, он, кстати, был осетин по национальности, нас всех собрал, налил нам водки и закуски. Потом сам выпил водку из стакана и разбил этот стакан.
Среди ваших наград есть орден Красной Звезды. Вас им наградили за какие-то конкретные заслуги?
Есть такой орден у меня. Наградили меня им за отдельный случай. Дело в том, что когда мы воевали в Прибалтике, то, не доходя до Риги, попали в немецкое окружение. В этом окружении мы побыли совсем немного, где-то дней пять или с неделю, не больше. Там у нас находилось много войск, техники, тех же самых «катюш». Но нас по кускам отрезали, понимаешь? Рядом с нами находилась танковая бригада, которой командовал Герой Советского Союза Асланов. Ее тоже отрезали. Этот Асланов тогда наделал много делов: мало танков вывел оттуда. А мы, значит, в кольце у немцев оказались. Немцы в день два-три раза шли против нас на танках в атаку. Мы вооружились, стали отбиваться, а свои машины замаскировали. И вдруг загорелись трава и наши машины. Больше того, загорелась штабная машина, которая находилась неподалеку. А там ведь находилось знамя и вся документация части! Самого командира части ранило. Так я вывел штабную машину из-под огня, положил туда командира части и отвез его в госпиталь. Хорошо, что нашелся объезд в одном месте. Вернее, мне говорили о нем, но сам я его не видел. И нашел. И вот этот командир части за то, что я спас штабную машину, меня представил к ордену Красной Звезды. Мы тогда, кстати, и «катюши» спасли, да и продукты со снарядами тоже.
А где был шофер штабной машины?
Штабную машину водил Волосенков, хохол, кстати. Не знаю, был ли он наказан за это или нет, но когда все это началось, ни одного, ни другого шофера не оказалось на месте. Уже потом, когда я на штабной машине вез командира части, встретил Волосенкова. Тот сказал ему: «Ладно, иди на место. Я так доеду».
Кроме ордена у вас были еще какие-то награды?
Только медали – «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией», «За победу над Японией». Ну и куча юбилейных наград.
На протяжении всего военного времени вы водили одну только «катюшу»?
Когда как получалось. Когда в самом начале я попал в часть, меня сделали водителем машины «катюши». Но однажды меня поставили на машину радиосвязи. И с тех пор, как нужда такая была, приходил не раз командир дивизии и говорил: «Давай пойдем на связь. Ты хорошо водишь. У тебя получается». Так что я не всегда на «катюшах» ездил. Меня частенько снимал начальник штаба, капитан, приходил и говорил: «Давай поедем с тобой! Я к тебе уже привык. Ты уже все знаешь, не первый раз на фронте». И я, конечно же, ездил.
А каких марок были у вас боевые и другие машины, на которых вы ездили?
Они разными были. «Катюши» устанавливались на наших машинах «Заря», из иностранных – на студерах и остингах. Но я ездил иногда и просто на «Фордах», «Шевроле» – в то время это были хорошие машины.
Опишите в двух словах, что же это за машины были?
В кузове этих машин стояли два больших крытых стола, за которыми сидели радисты, и на них радиостанции были установлены. Задняя часть машины была крытая и отапливалась. У машины всегда был свой командир. Бывало такое, что на несколько машин был один командир. Когда машина останавливалась, щиты на окнах закрывались, ничего вообще не шевелилось.
Бывало такое, что «катюши» били по своим?
Если координаты давались неправильные, могли и по своим попасть. Все могло быть! Но у нас такого не было. Помню, однажды командир дивизии с «катюшей» находился где-то впереди и попал совсем близко. Так потом рассказывал: «Жарко мне было, очень жарко было». Почти по своим позициям ударили, но частично.
«Катюша», когда стреляла, сразу уезжала на исходную позицию?
«Катюши» сразу уезжали. Но однажды, помню, у нас был случай в Прибалтике, когда мы отстреливались, но подходила машина со снарядами, и мы снова стояли и стреляли. Тогда там страшные бои были. Леса километров на 8—10 из-за стрельбы порублены были.
Под ответный огонь немцев попадали?
Конечно, попадали. У них тоже было похожее оружие – шестизарядный миномет «Ванюша». Знаешь, как стреляли, как охотились за ними? Ужас один.
Приходилось ли вам стрелять во время войны из оружия?
Конечно, приходилось. Когда, например, находились в окружении в Прибалтике, я стрелял.
Были ли вы во время войны ранены?
Нет, не был.
А другие ваши товарищи часто выбывали из строя?
Бывало такое. Некоторых даже убивало. У нас, например, так радист штабной машины погиб. Дело было так. Один раз приехал командир дивизии на какое-то место и по каким-то делам вышел. Шофер Волосенков тоже почему-то убежал. А радист остался сидеть сзади машины со своей радиостанцией. В этот момент совсем недалеко разорвалась мина, которая разбила радиостанцию и убила радиста. Тот парень был совсем молодым, родом из-под Новосибирска.
Под бомбежки попадали?
Да постоянно. Сколько раз такое было под Сталинградом и на Украине.
Как вас кормили на фронте?
Кормили нас хорошо. Было и первое, и второе, и даже водки перед боем в зимнее время выдавали. Это были наркомовские 100 грамм.
Как спали?
Мы спали как обычно: кто в кабине, а кто – сзади, где была радиостанция. Сзади, кстати, было еще лучше – там отопление было подключено. Так хоть немного отлежишься и поспишь.
Как складывались у вас отношения в полку?
У нас все нормально было. Ничего такого не было.
Что можете сказать об особистах?
Я о них вообще ничего не знаю!
Как сложилась ваша судьба после окончания войны?
После демобилизации в 1946 году я вернулся к себе на родину, три года проработал в колхозе на тракторах ЧТЗ. А потом оказался в Эстонии. Дело случая! У меня жил в Омске свояк по фамилии Сенкевич, который когда-то работал в местном обкоме партии. После того как в 1944 году Эстонию освободили, его прислали туда в аппарат партийных работников. Работал он сначала в Тарту, потом – очень долгое время в Таллине в ЦК, а потом переехал в Нарву и работал сначала в 3-й, потом – в 10-й школе. Вот они приезжали к нам и рассказывали о жизни в Эстонии. А у нас жизнь в деревне была неважная, в колхозе с одного вола три шкуры драли. Я собрался и уехал в Нарву. Работал я шофером в промкомбинате, потом – по той же специальности в стройтресте. Там я отработал 45 лет, имел за всякие выполнения заданий благодарности от начальства.