Интервью и лит. обработка И. Вершинин
Хайтин Юрий Наумович
Юрий Наумович, расскажите о семье.
Я родился 13 апреля 1925 года. Наша семья жила в Белоруссии. Отец был родом из деревни Словени – это на дороге между Минском и Витебском. Там его родители занимались лесозаготовками. Доски делали, срубы. Еще у них была небольшая мыловарня. Потом мой отец со своим братом перебрался в Минск, еще два брата – в Витебск. В Минске отец работал в артели «Химпром». Он был механиком и химиком-самоучкой. Делал мыло, краски, эмаль для посуды, клей из фотопленки. Слыша, что в церкви иконы плачут, он посмеивался. «Я, – говорит, – могу так сделать, что у меня в нужное время любой портрет заплачет. Ошибусь минут на десять». И он это делал! А мама была не шибко грамотная, работала служащей, типа счетовода. У меня младший брат Миша был, 1931 года рождения. Семья занимала одну комнату в деревянном доме. Печь, керогаз, вода. Остальные «удобства» на улице. Время от времени приезжали возчики (говновозы) с бочками и вычерпывали содержимое выгребных ям. То, что туалет может быть прямо в квартире, я и понятия тогда не имел.
Во время учебы в школе я посещал детскую техническую станцию и дворец пионеров: ходил и в фотокружок, и в электротехнический, и в радиотехнический, и на шахматы. Мог на токарном станке работать, на фрезерном, резьбу нарезать… В 15 лет я знал свойства металлов, виды стали, собирал детекторные радиоприемники. Сейчас молодежь такого и представить не может. Вот эта техническая подготовка потом помогла.
А в 16 лет, 18 июня 1941 года, я оказался в Москве – приехал в гости к тете после окончания 9-го класса. Это была младшая сестра матери тетя Геня, она врачом работала. У нее единственной в нашей семье было высшее образование. Она жила с мужем и двумя сыновьями в отдельной двухкомнатной квартире на Малой Грузинской улице, недалеко от Белорусского вокзала. Она была хорошим терапевтом, имела какое-то отношение к Кремлевской больнице (ее часто вызывали как консультанта). Благодаря этому ей и дали квартиру.
Три дня я погостил у нее, на четвертый объявляют: «Война».
Это неожиданно для вас оказалось?
Ну да, в газетах же печатали опровержения слухов о возможной войне. 14-го заявление ТАСС было напечатано…
Вы вообще верили пропаганде? Сталина любили?
Ну да, я же не знал о репрессиях. Скажут: «враг народа», – верили. Правда, отец иногда возмущался: «Такого крупного специалиста арестовали!» Или вдруг велели однажды сдать учебники истории. А новых не дали – мы только конспекты писали.
Когда войну объявили, я сначала хотел домой возвращаться. Но куда там! По-моему, 23-го пришел вызов на переговорный пункт. Отец сумел дозвониться из Минска: «Город бомбят. Наш дом горит, улица горит». Мы жили на улице Горького – это сплошь одноэтажные деревянные дома. Я говорю: «Наверное, вам сюда надо выбираться».
А тут в Москве начинаются проверки. Кто-то доложил, наверное, к нам пришли: «Кто такой?» У меня прописки нет, из документов – только паспорт. Мне говорят: «Чтобы через десять дней покинул Москву». Куда покинуть? Отправили меня в Подмосковье, к брату тетиного мужа. Там тоже меня поймали и уже не выпустили. Посадили в эшелон и отправили в эвакуацию. Привезли в село Архангельское в Башкирии. Я совершенно один. Что с отцом, матерью и братом, не знаю…
В Архангельском с каким-то служащим то ли из райкома, то ли из райисполкома разговор состоялся: откуда, что могу… Отправили меня на работу в райпромкомбинат. Там были распиловка леса, изготовление металлоизделий, повозок, шерстечесалка, маслобойка, мельница… На одном токарном станке я заметил надпись «Русско-бельгийское акционерное общество (какое-то название). 1899 год». Все это на довольно примитивном уровне, на ременных передачах от турбины, установленной на реке. Но как раз 22 июня 1941 года плотину прорвало.
К моему приезду ее восстановили, но напор воды еще был недостаточным. Смотрю, электрогенератор лежит – постоянного тока, на 20 киловатт. Его везли в эшелоне из Одессы в Стерлитамак, да не довезли: вывалился при аварии, а работники комбината подобрали. Я взялся его установить. Рассчитал, какие нужны колеса и ремни, сколько переходов. Дали мне людей в помощь. Месяц мы возились – и запустили. Радиоузел нормально заработал (до этого его включали от аккумулятора, который на зарядку аж в Уфу приходилось на лошадях возить).
Потом мы провода провели, и я подключил пункт подготовки допризывников, клуб, дома начальства, школу. Ну и сам стал в школу ходить, в 10-й класс. Мы так договорились: с утра я в школе, а с наступлением темноты ток даю и дежурю у генератора. Ну, дежурство было не сильно уж обременительное, я там устраивался на широком подоконнике и спал. Там и жил – сделал себе конурку в мехмастерской.
На комбинате я между делом все оборудование освоил. Из семян мака мы масло делали – вкусное, запах прекрасный, даже и в голову не могло прийти, что мак можно как-то иначе использовать.
Зарплату вам платили?
Немного, но платили. Меня больше устраивало, что я продукты получал. Раз в месяц то пшеницу, то овес, то муки немножко. Талоны на обед в столовой давали – это было важнее денег. Еще я рыбу в реке с друзьями ловил ловушками из прутьев.
А сами, наверное, о семье постоянно думали…
Да… 27 или 28 июня фашисты вошли в Минск. Но я был уверен, что семья выберется из города. Несколько раз я звонил из Архангельского тете в Москву. Отец ей успел сказать по телефону: «Мы уходим». Потом сообщил, что они находятся в Воронежской области, в городе Борисоглебске. А брат мой Миша был в июне в пионерском лагере в поселке Дараганово в Могилевской области, где он – неизвестно. Где-то в середине июля отец с матерью добрались до Москвы и поселились у того самого тетиного родственника, где до этого пытался пристроиться и я.
Как они от фашистов успели убежать?
Отец рассказывал, что взял велосипед. Сколько смогли вещей на него уложить, столько и взяли. Выскочили 25 или 26 июня. И – до самого Смоленска. У отца сильный варикоз вен был. Проедет на велосипеде метров 300 – ждет, когда мать догонит… Потом еще 300 метров… Где пшеницу в поле соберут, где им картошки дадут… Были продпункты, где беженцам еду раздавали. Из Смоленска их эвакуировали в Борисоглебск Воронежской области. Оттуда они добрались до тети Гени. Побыли немного в Подмосковье и ко мне приехали.
А потом тетю Геню мобилизовали как врача, и она попросилась в Уфу – поближе ко мне. В Уфе попросилась в Архангельское. Ее назначили в участковую больницу в соседнее село Арх-Латыши главным врачом. Вот так мы собрались. А где наш Миша? Я смог это выяснить!
В то время в Сызрани находилась организация – бюро по учету эвакуированных или что-то в этом роде. В августе я написал письмо туда: мол, я, Юрий Хайтин, ищу брата, Михаила Наумовича, 1931 года рождения, в начале войны находившегося в Дараганово, в Белоруссии. К моему удивлению, буквально через две недели пришел ответ, что брат находится в детдоме… в Борисоглебске Воронежской области, где чуть раньше останавливались и родители. Когда они приехали ко мне, я им дал листок с адресом Миши! «Так я же там все знаю!» – говорит отец. И сразу туда. Почти без денег, без билета, без документов, нелегальным путем, в прифронтовую Воронежскую область. Нашел детдом. Дети в одежде из старых байковых одеял, вшивые, смотреть страшно. Детдом собирались эвакуировать, начальство уже сбежало… Отец схватил Мишку (никто никаких документов-расписок не спросил), и дней через 10–12 они приехали.
Повезло. Вся семья воссоединилась.
Да. И братья отца убежали. А дед с бабушкой не смогли. Старые они были, чтобы убегать. Их в витебское гетто загнали, там и погибли…
…А тетю перевели в райбольницу Архангельского, а потом в Уфу, в госпиталь № 1742, прямо напротив Башвоенкомата. От госпиталя ей дали однокомнатную квартиру на улице Ленина, напротив почты, во дворе. А потом она остальных в Уфу к себе перетащила. Сначала отца – он устроился на завод эмалированной посуды (это в самом конце улицы Чернышевского). Он был там единственным, кто мог для каждого металла найти свой тип эмали. Потом он мать привез и Мишу. В конце 1944-го тетя в Москву вернулась.
А я в Архангельском остался. В феврале 1943 года меня уже призвали в армию. В школе дали не аттестат, а справку об окончании 10 классов, невзирая ни на какие отметки.
Кстати, я и не все предметы изучал, а только те, что считал нужными: математику, русский, химию и физику. И на допризывную подготовку я не ходил. Позовут – я свет выключаю, прихожу. Мне – тут же: «Ладно, иди включай, дежурь».
Вы ситуацию на фронте отслеживали? Верили, что фашистов разобьют?
Честно говоря, сомнения были…
А когда немцев разгромили под Москвой?
Там же были сильные морозы. А я знал, что у немцев синтетический бензин, который на морозе густеет, как сметана… Что техника у них работать не может. А летом 1942-го опять началось немецкое наступление.
А откуда вы знали про синтетический бензин?
Нам еще в школе, когда у нас еще с Германией хорошие отношения были, рассказывали про немецкую химическую промышленность.
Происшествий нет, но хлеб украли
…Ну, призывают вас…
…И отправляют в Тоцкие лагеря. Это землянки. Никакого отопления. Двухэтажные нары. Освещение коптилками: сплющенная гильза, в ней кусок сукна от солдатской шинели и оружейное масло. Даже тарелок не было. Я как жестянщик наладил производство тарелок из консервных банок из-под американской свиной тушенки.
Столовой как таковой не было. В ведрах носили еду. Утром, как правило, дневальный докладывает дежурному: «Товарищ дежурный, никаких происшествий не произошло, кроме того, что кто-то украл буханку хлеба!» А буханка – это 7 кг на 35 человек. По-моему, все заранее планировалось, и офицеры в этом участвовали. Уже дней через десять мы стали доходягами. Утром на занятие выводят – ветром всех качает. На взвод одна учебная винтовка, в основном изучали по плакату: «Затвор служит для подачи патрона в патронник и плотного закрытия ствола…» Учили нас на минометчиков, но подготовки не было никакой. Месяца через полтора комсомольцев вдруг вызвали и отобрали тех, у кого рост не менее 175 сантиметров. Куда отбирают, никто не говорит. Кого ветром совсем уж качает, не брали. Нашли человек 30 поздоровей. На следующий день дают новую форму. Опять никто ничего не говорит, вроде как на фронт. Дают сухой паек на 10 дней. А мы настолько голодные, что кончили все за три часа. У всех начали животы болеть. С последствиями… Ладно, был второй комплект одежды… Отправили в город Гурьев, Казахстан, в пехотное училище. Добрались – оно уже переехало в Астрахань. Через неделю грузят нас на баржи и по Каспийскому морю везут в Астрахань. Но и там неладно: то ли наше училище уже не нужно, то ли еще что…