Канистра из-под бензина, что ли?
Ну да… Потом еще из радиатора воду выпустили и тоже вино туда налили. Когда в Японию ехали, сливали оттуда и пили. Ну, в склад забредешь или в магазин брошенный, кусок материи возьмешь.
Мне какой-то склад с часами попался. Часы дешевые, штамповка. Они год примерно работают. Я их штук 200 там взял и отправил родителям посылкой. Она, что странно, дошла. Мать потом мне сказала: «Мы на этом прожили весь 45-й год. Пойду на базар, двое часов продам, буханку хлеба куплю». А посылки так отправлялись. На полевой почте столы с табличками: «Куйбышевская область, Челябинская область, Башкирия…» Кладешь туда свою посылку, никакой квитанции тебе.
Я посылок десять отправил, дошли четыре. Формально можно было одну посылку в месяц отправлять, но это никак не контролировалось.
На стене Рейхстага расписались?
Какое там… Не подобраться! Толпа солдат, чуть не дерутся, чтобы к стене пробиться и роспись оставить. Пехота в основном, которой больше всего досталось… А вообще в этот день такая радость царила – все обнимаются, невзирая на звания и должности… Войне конец, а мы живы!
С союзниками довелось встретиться?
Нас готовили к такой встрече, вплоть до того, как ложку-вилку держать. И даже английскому учили. У меня до сих пор остались англо-русский и русско-английский словари 1944 года. Представляете, там даже слово «компьютер» есть. Но у нашей части с американцами встреча так и не состоялась.
На Восток
Долго вы в Германии находились?
Примерно месяц. А потом нас погрузили, и на Восток. Железная дорога двухколейная. Что интересно, одну колею железнодорожные войска уже расширили под наши вагоны, и от Германии до России мы ехали по широкой колее. Другая колея использовалась под трофейные вагоны и паровозы. Смотришь, там и здесь ушедшие под откос вагоны. То ли от бомбежек, то ли из-за аварий. И на одних надпись «СССР», а на других – «Polska».
Начался массовый демонтаж немецких заводов. Все станции вокруг Берлина были забиты оборудованием. И тоже надписи: «Одесса», «Москва», «Стерлитамак»…
И чего уж говорить, не только оборудование везли. Кто мог из офицерского состава, отправляли барахло: и пианино, и что ты хочешь…
Когда вас отправили на Дальний Восток, вы сразу поняли, что воевать придется?
Мы же видели, что части прибывают и прибывают, что не случайна такая концентрация войск. Были тревожные мысли. Мол, в Германии повезло выжить, а тут, наверное, не выживем. У нас же занятия проводили, рисовали нам, что Квантунская армия такая, вооруженная до зубов…
Местом нашего базирования стала станция Камень – Рыболов Приморского края. Это на берегу озера Ханка. Мы были приданы Первому Дальневосточному фронту.
9 августа нас подняли в 4 утра. Командир нашего третьего дивизиона Калашников объявил боевую готовность. Указал направление – на запад, на Муданьцзян. Это километров 500. Выехали где-то в 5 утра. Дорога в отличном состоянии, не похожа на наши дальневосточные дороги. У нас грунтовые, гравийные, а эта – широкая, асфальт.
А что значит «перешли границу»? Что собой граница представляла?
Ничего мы не заметили. Наша дорога кончается, метров двести бездорожья, и пошел по асфальту. Вот тебе и Маньчжурия. Погода солнечная, теплая…
До Муданьцзяна дошли без единого выстрела: мы ни в кого не стреляли, и в нас тоже. Но тут начала нас своя авиация бомбить.
Видимо, слишком рано мы там оказались. Взрывы, пулеметная стрельба с самолетов… Наши пушки начали бить…
А какая авиация? Штурмовики или бомбардировщики?
Бомбардировщики, по-моему. Какие – не помню. Командование раскраснелось, забегало… Машины убрали в камыш – высокий, в человеческий рост, по сторонам дороги. Все это длилось очень недолго, минут 40…
Ничего себе недолго.
Один самолет сбили. А мы потерь не имели.
А вы видели, как в самолет попали? Что с летчиками стало?
Мы не видели, это потом уже рассказывали на политзанятиях. В общем, часа через полтора опять двинулись и шли так же до самого Харбина.
И что, без всякого сопротивления?
Когда мы из камышей выезжали, кто-то стрелял. И мы стрельнули… И больше ни единого случая. Мы даже не видели ни одного японца.
Без отдыха шли?
Мы менялись. На машине можно пристроиться между рамами, вздремнуть. Мы возили с собой одеяла, матрацы – иногда сами их делали: сена или соломы в мешок набьешь…
Не помню, сколько дней шли в Харбин, но помню, что войны нам не досталось.
Вот вошли в город. Увидели японцев, наконец?
Не было их. Там и китайцы, можно сказать, второстепенную роль играли. Торговлей занимались. Это был русский город. Разместили нас в здании общежития учебного заведения: по-нашему – техникум связи.
Условия цивильными были?
В то время нам это казалось роскошью. Постель, вода, туалет. Все работало… И командир дивизиона Калашников нам говорит: «Вы свою задачу выполнили, командование перед вами больше задач не ставит. Будем здесь быт обустраивать».
Кстати, что вы можете сказать про отношения с непосредственным начальством?
Если в бригаде все время один командир был, то в дивизионах постоянно менялись – на повышение уходили. Пять или шесть на моей памяти сменилось. Это были ребята нашего возраста. Носили такую же форму, те же кирзовые сапоги. И ели с нами ту же еду. Не знаю, как в пехоте, может, там субординацию соблюдали, а мы обращались к ним на ты. Единственное, что их отличало, – лейтенантские или капитанские погоны.
И вот для вас война закончилась…
Да, только по городу гулять нас официально не отпускают. Потом мало-помалу командование начало закрывать глаза. По двое, трое стали выходить в самоволку. Но до 10 вечера надо было в часть вернуться. Сначала ходишь вокруг, присматриваешься. Все вывески были на русском языке – ни одной на китайском или японском! Причем по новому правописанию, без ятей. Учебники лежали в нашем общежитии – тоже на русском. В том числе нашли советский учебник, переизданный в Харбине. Китайцы в магазинах и с лотков торговали чем угодно: мануфактурой, чемоданами, пуговицами… Уже дней через десять появились пуговицы к форме: как наши, со звездой, но блестящие (а наши были матовые). Это они освоили производство, зная, что нам предстоит демобилизация. У нас тканевые воротнички, подшивать надо. А они пластмассовые продают – вытер его, и все.
А деньги были у вас?
Да, так называемое довольствие, 30 рублей в месяц. Японские деньги уже не шли, а рубли китайцы принимали.
А по какому курсу?
Да не знали мы никакого курса… Правда, бывали нечестные солдаты и офицеры – всучивали облигации. А китайцы полагались на честность. Уходит на обед – лоток оставляет, цены написаны. Деньги клади – товар бери. Если хочешь поторговаться, написано, когда вернется. И многие из них сносно говорили по-русски.
Не воровали у них товар?
Не припомню явного воровства…
Население не обижали?
Нет. Но действовали Смерш, НКВД. Вот они хватали людей пачками, причем русских.
Может, тех, кого считали белогвардейцами?
Не знаю, там уже второе поколение эмигрантов выросло. А в основном, по-моему, там жили бывшие служащие КВЖД. Может быть, сил НКВД в Харбине было больше, чем войск. Смотришь, к дому машины подъезжают, кого-то выводят, сажают… Мы не совсем понимали, что происходит. Думали, действительно там враги…
У вас личное оружие-то было?
Обязательно. Автоматы. Но по городу мы ходили без оружия.
И никаких инцидентов?
Никаких. Русские жители интерес к нам проявляли, такое дружелюбное любопытство. Расспрашивали про уровень жизни, кто откуда, искали земляков. Для нас было странно, что они живут без замков. Стул выставлен снаружи – значит, дома никого нет.
Спиртное продавалось в городе?
Сколько угодно, только мы не покупали. Всегда можно было к старшине подойти – нальет. Как правило, это делалось вечером. И водка была, и спирт, и вина разные – в основном почему-то португальские. Может, трофейные. А больше всего котировался коньяк. Вначале казалось, клопами пахнет, а потом распробовали. Крупы появились местные – чумиза, гаолян.
Политработники вас обрабатывали, чтобы вы аккуратно себя вели?
Обрабатывали. Да мы и не нуждались в напоминаниях.
А свидания устраивали с местными девушками?
Не могу сказать, что была какая-то любовь… Так, общались. И они цеплялись за солдат… Но Смерш предупреждал: никаких связей с местными. Наша часть считалась вроде как секретной…
У вас было желание скорей домой вернуться или все же побыть там, посмотреть, как люди живут?
Домой, домой! Все это не твое… И свободы хотелось. А у нас потом начали занятия проводить – и политические, и строевые. До этого мы строевой подготовкой вообще никогда не занимались.
Ну, видимо, командование понимало, что солдат должен быть чем-то занят.
Да, вплоть до того, что сегодня так что-нибудь переставляем, а завтра обратно. Или машины до блеска драили… Офицер колесный диск тронет – не дай бог, чтобы на пальце что-то там осталось… Бессмыслица – лишь бы солдата занять.
«Гвардия, наших бьют!»
Сколько времени вы в Харбине провели?
Месяц. И назад по этой же дороге до станции Манзовка. А потом случилась драка между офицерами или еще что… В общем, в 1946 году нашу часть расформировали. Где-то в конце октября.
А что случилось-то? Неужели за драку могут часть расформировать?
Не знаю, что там произошло. Что-то на уровне командования. Может, наши офицеры не поделили женщин с моряками с катеров на озере Ханка… Там флотилия была или что-то в этом роде. В общем, у нас вдруг тревога: «Гвардия, наших бьют!» Команда: машины на озеро. И – залп по катерам…