гтярев. В 1944 году, с марта месяца и до конца войны я был комбатом уже в 321-м гвардейском минометном полку, которым командовал майор Соколов, а замполитом полка был майор Фридман. Командиром моего дивизиона был Лебеденко, его сменил Свиридов, а заканчивал я войну с новым командиром дивизиона, майором Кретовым. Соседней батареей командовал старший лейтенант Игнатьев.
Перечислю вам штаты полка ГМЧ на 1941 год. В полку – 36 установок, 137 командиров (офицеров), 260 сержантов, 1017 человек рядового состава. 36 «катюш», батарея зенитных орудий – 12 зениток калибра 37 мм. 9 крупнокалиберных пулеметов ДШК, 18 ручных пулеметов. 300 грузовых и 27 специальных машин. Не часть, а прямо какая-то армада. Как выглядел такой же полк ГМЧ, воюющий с установками БМ-13 в середине 1942 года?
Громоздкие и неоправданно раздутые штаты личного состава и вооружения были отменены. Полки «катюш» состояли из трех дивизионов, в каждом из которых было всего по 2 батареи. Батареи имели огневой взвод – 4 реактивные установки – и взвод управления. В составе полка уже не было ни зенитчиков, ни пулеметчиков, ни стрелковой роты для прикрытия установок. Всего в обычном полку ГМЧ было примерно 400 солдат и офицеров. Личное оружие – карабины и автоматы. На батарею одна рация, все остальные рации находились в полковом взводе управления. За боепитание отвечал специальный взвод при штабе дивизиона. На батарею полагался один техник. Расчет одной «катюши» состоял из 5–6 человек: командир установки, водитель, наводчик и подносчики-заряжающие. На батарее не было своих поваров, питание мы получали с полковой полевой кухни. Не было у нас на батарейном уровне и замполитов.
Откуда поступали в блокадный Ленинград реактивные установки?
Производство «катюш» было налажено в осажденном Ленинграде на заводе имени Карла Маркса, а снаряды к «катюшам» выпускал завод № 4 имени Калинина. На машины ЗИС ставили направляющие рельсы, и установка готова. До конца 1944 года мы стреляли обычными снарядами для М-13. Каждый снаряд весил 42,7 килограмма, имел калибр 132 мм и радиус полного поражения 50 метров… Снаряды поступали из города в полк уже начиненные порохом, но со снятыми взрывателями. В ноябре 1944 года наш полк вывели на переформировку под Москву, и там мы получили новые снаряды с тангенциальными отверстиями для придачи вращения снаряду.
Как проводилась подготовка к залпу?
Мы прибывали в район предстоящего боя и первым делом рыли капониры для «катюш» на основной огневой позиции. Зимой, когда мерзлая земля была твердой, как гранит, пытались выкопать на глубину, чтобы прикрыть самое важное, – не наши головы, а мотор ЗИСа. Если машина сразу после залпа не уйдет с огневой, то через минуту батарею накрывали немецкие артиллеристы… Ведь «катюша» – это мощная, но совершенно беззащитная установка. Для подготовки залпа существовали артиллерийские баллистические таблицы, но мы ими не пользовались, нас не интересовало время полета снаряда. Максимальная дальность стрельбы была 7 километров, и точно учесть предполагаемое рассеивание снарядов было непросто. Прицел наводился по углу возвышения направляющих. Залпом руководил командир огневого взвода, поскольку командир батареи и КВУ (командир взвода управления) во время ведения огня находятся непосредственно на передовой. Подавалась команда: «Угломер такой-то, наводить по буссоли… Прицел такой-то… Готово?.. Колпачки снять!.. Готово?.. Расчеты в укрытие!», и ждешь команду комбата на открытие огня. А потом звучали следующие слова: «По фашистской сволочи… батарея… залпом… огонь!» Командир орудия во время залпа находится в кабине установки, и если один из снарядов не срывался с рельсов, то подавалась команда: «Командирам установок выключить ПУО (прибор управлением огнем)». Иногда залп со «спарки» (два ряда направляющих по 8 снарядов в ряду) давался с замедлением, это называлось «тянуть резину», выпускать по снаряду, один за другим, 16 снарядов за 16 секунд…
Как в блокаду обеспечивали части ГМЧ продовольствием?
Я не помню, чтобы в 1942 году в полку был голод. Гвардейские минометные части, видимо, имели свои нормы снабжения, и солдаты получали 800 грамм хлеба на сутки и дважды в день котловое горячее питание – каши. Так что голод нас по-настоящему не задел. Даже в блокаду мы получали махорку и папиросы, и изредка, по заведенному на Ленинградском фронте обычаю, для офицеров предоставлялся отпуск на 24 часа, разрешалась поездка в Ленинград. А насчет осени и зимы сорок первого года я затрудняюсь что-либо сказать: на весь Ленфронт тогда был всего один полк ГМЧ, и как его снабжали – не знаю.
Численность частей ГМЧ на Ленфронте росла постоянно?
Части ГМЧ со второй половины 1942 года стали появляться как грибы после дождя, создавались новые полки с установками М-13. Появились отдельные дивизионы М-28, стрелявшие снарядами-фугасами на 1600 метров, при этом снаряды находились в специальных ящиках, и залп производился замыканием электроцепи. Были отдельные части с установками М-30, без рам, уже, кажется, в августе 1942 года были организованы три таких дивизиона. Перед окончательным снятием блокады создали отдельную 6-ю тяжеломинометную бригаду из шести отдельных дивизионов. Так что в реактивной артиллерии Ленфронт, я думаю, в 1943 году уже недостатка не испытывал.
Некоторые пехотинцы в своих интервью вспоминают трагические эпизоды, как по ним по ошибке ударили свои артиллеристы или «катюшники». «Дружественный огонь», как сейчас выражаются, – неизбежная часть войны… У вас в полку были такие случаи?
У нас был случай, когда мы дали залп по своим, и произошло это во время прорыва блокады из-за несогласованности часа «Ч» между штабами. Мы произвели залп, а потом мимо нас отходит пехота, и нам машут кулаками… За стрельбу по своим «по макушке не гладили», хотя все начальники понимали, что такое произошло не по умыслу или халатности «огневиков», а по трагическому стечению обстоятельств. Разбирались с нами моментально… В Австрии, в апреле 1945 года, мы заняли позиции, перед нами лес. Получил приказ: подготовить залп на полбатареи по лесу, остановить немецкую контратаку. Дал несколько делений прицела на рассеивание. Я пошел вперед с телефонистом, а расчеты, как обычно, остались на огневых с «катюшами». Залегли в окопчике, батарея дала залп, и один из снарядов изменил траекторию и врезался прямо в дерево, под которым я находился со связистом, и моего телефониста убило. Наш замполит дивизиона Маленко, узнав о ЧП, сразу позвонил командиру дивизиона Кретову, и тот с полковым особистом прибыл на огневые позиции батареи. А смершевец у нас в полку был человеком поганым, «любил искать жареные гвозди»… он сразу распорядился: «Установку не трогать!» Проверили все записи, прицел, приготовленные данные для стрельбы, и Кретов им говорит: «Что вы от старшего лейтенанта хотите?! Тут все правильно!»… Я позже подумал, почему снаряд упал на нас, не долетев до немцев: иногда техник молотком выравнивал погнутое оперение – стабилизаторы снаряда, и в этом, скорее всего, причина этого ЧП.
В полки ГМЧ шел специальный отбор личного состава?
Говорили, что в начале войны в ГМЧ отбирали «по анкетам», но с середины войны в дивизион присылали на пополнение по принципу «кого дадут», но все солдаты были с образованием. Специалистов – техников и связистов – нам присылали с Балтийского флота. Так, радистом на батарею попал мой земляк из Первомайска краснофлотец Яков Ганул. На моей батарее был костяк из опытных солдат, провоевавших в ГМЧ почти всю войну. Старшина Карпов, москвич Иван Вдовин, командир огневого взвода лейтенант Кононов, водитель Коновалов, командиры установок Лебедев и Кангин и другие хорошие солдаты и прекрасные люди…
Потери на вашей батарее «катюш» были большими?
У нас на «катюшах» люди погибали редко. В этом плане мы были счастливчиками, как и артиллеристы из частей крупнокалиберной тяжелой артиллерии. Пехотинцы завидовали нам, и те, кто после госпиталей из пехоты попадал в ГМЧ, не могли нарадоваться своей удаче. У нас в основном погибали при бомбежках и артобстрелах, или были смерти, как гром среди ясного неба, когда все вокруг было тихо и казалось, что нет никакой опасности. На моей батарее служил командир установки, армянин средних лет. Стояли в затишье в двух километрах от передовой, прилетел шальной снаряд и попал прямо в то место, где этот сержант находился. У нас было еще немало потерь не в боевой обстановке, от всевозможных ЧП, не связанных напрямую с войной. Погибали в автокатастрофах (потом на родину погибшего мы посылали письмо – «…пал смертью храбрых в бою».). Подрывались на неснятых минах, своих и немецких… Калечились по глупости: у меня один сержант решил сделать мундштук из гранатной трубки, и запал разорвался у него в руках… После взятия Риги у нас в дивизионе произошло ЧП, каких на фронте было не счесть. Солдаты нашли склад с бочками со спиртом и напились «до чертиков». Но спирт оказался метиловым, и через какое-то время люди стали слепнуть, корчиться в муках и умирать. Командир дивизиона приказал мне собрать людей и найти ближайший санбат, но он оказался только в самой Риге. За это ЧП наш 321-й гв. МП был наказан, но дело вскоре замяли, а нас под шумок отправили «на освоение новой техники» под Москву.
Как относиться к рассказам, что под каждой установкой М-13 был заложен в ходовую часть заряд взрывчатки и в случае опасности захвата «катюш» немцами командир батареи имел строгий приказ взорвать установки? За невыполнение этого приказа – расстрел по суду трибунала.
Я никогда не видел динамита под установками. Для выполнения этого приказа у каждого командира батареи в нашем полку был ящик с толовыми шашками. Но за всю войну у нас в полку не было случая, чтобы обстоятельства вынудили нас подорвать свою «катюшу».
Доводилось стрелять из «катюши» прямой наводкой?
Да. И за этот залп я был награжден орденом Красной Звезды. Под Ригой, когда полк был на 3-м Прибалтийском фронте, нам дали приказ: двумя установками перед атакой выскочить на высоту прямо позади позиций нашей пехоты и дать залп прямой наводкой, без траектории, который послужит сигналом к атаке. Вывести две установки на высоту, в открытую, прямо на глазах у немцев было в какой-то степени самоубийством: они нас могли бы спокойно расстрелять из орудий или минометным огнем уже через тридцать секунд после обнаружения наших реактивных установок. Мы провели рекогносцировку на высотке, заранее вбили в землю колышки для разметки наших позиций. Выехали на это задание без экипажей, со снятыми колпачками на взрывателях. Нам приказали быть на месте за пять минут до атаки, и мы выполнили это задание, точно накрыв своим залпом немецкую линию обороны на участке прорыва.