Из курсантов нас только около трехсот человек уцелело, хотя изначально было около семисот. Нас направили в Москву, а оттуда в Барнаул, где мы и окончили обучение. Выпускаемся, проходим мандатную комиссию. И я в составе группы из тридцати человек был направлен в Москву, где формировались гвардейские минометные части. Это были секретные части. У нас на вооружении был гвардейский миномет БМ-13, который позже в войсках называли «катюшей». Это было новое оружие, секретное. Мы сами даже поначалу всех тонкостей не знали. Нам сказали, что уже в частях все детально объяснят. Сформировали батареи, дивизион. И в составе 6-го отдельного гвардейского минометного дивизиона я был направлен на Волховский фронт.
Что вам запомнилось из боев на Волховском фронте?
Прибыл я на Волховский фронт 15 сентября 1941 года. Командир огневого взвода БМ-13 с каждым из нас побеседовал, поинтересовался, кто из нас где родился, где жил. Конечно, командир взвода делал это не из праздных побуждений. Он сразу объяснил: «Имейте в виду, мы находимся в лесистой местности. Нам нужны кадры, которые знают такую местность, умеют ориентироваться». Ну, я сразу сказал, что жил недалеко от леса и ориентироваться умею. Командир взвода аж просиял. Ему разведчики были очень нужны. В Барнауле, окончив училище, я звание лейтенанта получил и назначение на должность командира взвода. Но командир дивизиона, когда ему командир огневого взвода обо мне доложил, переиграл это сразу и дал мне в подчинение отделение разведки. Требовалось срочно разведать огневые позиции, чтобы начать вести обстрел противника.
Ох, скажу, это первое задание чуть всем нам жизней не стоило. Дали мне карту и координаты предполагаемых позиций. Предупредили, что в лесу все может быть заминировано, что немцы кругом. Но, так или иначе, я со своим отделением до этих позиций должен был добраться и разведать, что там и как. Непростое задание. Впрочем, тогда все было непростым. Это ж первый год войны, сами знаете, какая ситуация была тогда. Но ничего, разведчики мои ребята молодые, здоровые. А я умел ориентироваться в лесистой местности. Вот мы и идем осторожно, все начеку. Лес незнакомый, приходилось очень внимательно по сторонам смотреть, чтобы на мину не стать или на немцев не наткнуться. Искали мы, искали. В конце концов, вышли к нужному месту, отмеченному на карте. Это поляна была. Нас в училище обучали, как выбирать огневые позиции, как производить стрельбы. И я так прикинул: да, подходящее место. Подходим ближе – видим: из поляны расходятся тропинки. Что-то насторожило меня. И я говорю ребятам: «Идти строго гуськом за мной. Очень осторожно двигаться, след в след».
Нас семь человек было, мы пошли точно один за одним. Проходим пять метров, видим: справа и слева от тропинки отходят замаскированные проводки. Ребята вроде особого значения этому не придали, а меня сразу холодный пот прошиб. Сделали мы еще несколько шагов. И точно, видим – мины. Тут уже ясно стало, что шаг влево, шаг вправо будет для нас означать гибель. Даже если не взорвались бы все, немцы бы нас обнаружили, услышав взрывы. Так что этого допускать нельзя было. И я командую: «Всем аккуратно развернуться на 180 градусов – задний будет передним – и выходить строго по тропе». А уже темнеть начало. Но мы кое-как вышли с этой поляны. Дальше надо в часть выбираться. Но ночь ведь почти, темно в лесу. Карта у нас есть, свое местоположение знаем, местоположение части знаем. Но попробуй, дойди дотуда в темноте, да еще чтобы ни на какие неприятности не наткнуться. Но ничего, идем мы и думаем: «А приказ-то мы не выполнили, подходящей огневой позиции в том районе не нашли. Что нас ждет за это – расстрел или другое наказание?» Но ребята духом не падали. Отборные были ребята, боевые, все как на подбор физкультурники. Формировали ведь наши части из лучших молодых людей, которые были призваны. Кое-как мы добрались до части. Раннее утро было уже. Заходим в штаб, а там на нас все огромными глазами смотрят. Говорят: «Мы вас уже давно похоронили».
Оказывается, пехотная разведка дала неправильные координаты. У командира дивизиона, когда он нас увидел, что называется, аж шапка поднялась на голове от удивления. Обрадовался он. Ну и мы, конечно, были рады. Ясно стало, что не виноваты мы в том, что не выполнили приказ. Командир говорит мне: «Отправляй своих ребят отдыхать. А сам пару часов поспишь и поедешь вместе со мной выбирать огневую позицию. Ты уже командир опытный, тем более и в окопе пороха успел понюхать».
Позицию мы с ним выбрали неподалеку от расположения дивизиона. Все это второпях делать пришлось, потому что пехота задыхалась, не могла взять населенный пункт на подступах к железнодорожной станции Тихвин. Одна атака, другая, но немцы их все отбивали, и ничего с ними сделать было нельзя. Ну что ж, недолго им было такое раздолье. Выехали наши «катюши», и мы как дали залп по населенным пунктам Малая Вишера, Большая Вишера – это все под Тихвином. И после этого залпа сразу наша пехота пошла. Завязалась перестрелка в районе станции Тихвин. А машины наши сразу снялись с огневой позиции, в укрытие отошли. И вот, за то, что в разведке ребят сберег, за выбор позиции и за этот залп я был представлен к медали «За отвагу». Правда, вручили мне эту медаль только в сентябре 1942 года.
А в разведчиках, надо сказать, я пробыл недолго. Когда необходимость в разведывательных действиях подобного рода отпала, командир дивизиона отправил моих ребят на батарею, а меня назначил заместителем командира батареи. После этого выезжали мы еще несколько раз на огневые позиции, тоже давали залпы. Но нечасто это случалось, снарядов к «катюшам» не хватало. Но, тем не менее, когда Волховский и Ленинградский фронт соединились, я и в боях за Ленинград участвовал.
А в конце апреля 1942 года я как-то раз возвращаюсь с задания, поставил свою батарею на запасные позиции. И вдруг прибегает связной: «Товарищ зам. командира, вас вызывают в штаб дивизиона». Прихожу я туда. Командир дивизиона мне говорит: «Ну, Гуревич, можешь радоваться. У нас толкового человека запросили в штаб формирования города Москвы. Поедешь туда. С повышением тебя направляем. Заслужил!» Однако до Москвы еще добраться как-то нужно было. Прибыл я в расположение стрелковой части, стоявшей неподалеку от Ладожского озера. Оттуда меня должны были доставить в Москву на самолете У-2. Командир части мне говорит, что самолет полетит только через два часа, а у них не хватает людей для погрузки продуктов и боеприпасов, которые нужно через Ладожское озеро в Ленинград переправить. Ну, я молодой был, здоровый: раз такое дело, почему не помочь. Отправился на сборный пункт, где машины нагружали. Это как раз неподалеку было. Отработал пару часов, потом снова доложился командиру. К этому времени уже и мой У-2 на месте стоял. Я на нем долетел до одной из станций. Там меня высадили, и дальше я уже на поезде до Москвы добирался. В Москве я сразу направился в штаб формирования, где и получил назначение командиром батареи на Сталинградский фронт.
Моя батарея к этому моменту уже была сформирована. Но сформирована, действительно, очень хорошо. Ребята разных национальностей, но все спортсмены, все с головой. Отбирались они, конечно, особым образом. Наши части ведь, как я уже говорил, в тот период особыми считались. Секретность выражалась даже в том, что снаряды наши именовались просто снарядами. А мы только первый раз посмотрели на них, поняли, что это ракеты, по сути. Но нам сказали помалкивать об этом. Тем более что даже доставляли их к нам в обычных ящиках для снарядов.
Еще какая деталь: при батарее у меня был взвод разведки. А, кроме того, для контроля за всем мне еще и смершевца дали. Это был молодой парень с Украины, чуть выше меня ростом, тоже лейтенант. Его звали Иван Иванович (фамилию не помню). Он как раз должен был за всеми нами следить, чтобы никто в батарее предателем не оказался.
Мне этот смершевец сразу сказал: «Будем работать в контакте». И, как ни странно, мы действительно очень хорошо с ним сработались, даже подружились очень быстро. Хороший оказался парень, боевой, гадостей никому не делал, да и меня не пытался учить тому, как и что мне делать. А то, говорят, некоторые из их брата на такое были горазды… А этот нормальным парнем оказался. Мы его хохлом называли. Он на это не обижался, наоборот, в отличие от многих украинцев, любил такое наименование. Еще в самом начале я его как-то спросил: «Иван Иванович, а когда вас хохлом называют, вы не обижаетесь?» – «Нет, не обижаюсь. Все правильно, мы и есть хохлы!»
В чем еще секретность наших частей выражалась, кроме смершевца? Первое время, когда мы выезжали, нас охраняли истребители. Нет, не то чтобы целыми эскадрильями, но одна-две машины стабильно в воздухе появлялись над нашими огневыми позициями перед тем, как мы открывали огонь. То есть только мы выедем с запасной позиции – им тоже сразу команду дают к вылету. А дальше что? Приедем мы на огневую позицию. Я, смершевец, командир взвода, ну и ребята наши. Через десять минут после прибытия уже данные все готовы. Даем залп секунд за 10–15. Это зависело от того, какой объект надо уничтожать. Но в основном мы выпускали все 64 снаряда (на каждой установке было по 16 снарядов). После этого быстро возвращались на запасную позицию. Ну и истребители тогда, конечно, тоже улетали.
Насколько я знаю, вы участвовали в обороне Москвы.
Да, там как получилось? Когда весь наш полк был сформирован, его в полном составе отправили под Сталинград. Настрой у нас всех был хороший: бить врага, чего бы это ни стоило! Однако по дороге нас вдруг остановили. Моя батарея как раз первой ехала. И ко мне подходит полковник: «Ваша батарея будет возвращена в Москву для обороны города. У нас в столице очень тяжелое сейчас положение». И, знаете, что самое удивительное, – я ведь тогда даже не знал, какое тяжелое положение под Москвой и что немцы уже вплотную подошли к столице. В наших частях даже разговоров об этом не было. Видимо, не хотели панику сеять. Ну, как бы то ни было, я говорю полковнику: «При всем уважении к вам подчиниться вашему приказу я права не имею. Человек я подневольный, вот если командир полка мне прикажет. Договаривайтесь с ним». Полковник этот сразу побежал к нашему командиру полка. Последний через некоторое время подошел ко мне, говорит: «Давай, езжай под Москву!» Значит, в полку у нас, как положено, три дивизиона было. И сам командир дивизиона с основными силами поехал дальше на Сталинградский фронт, а я – столицу защищать. Это ж 1942 год, приказ Сталина был, чтобы из всех частей, направляемых на другие фронта, отбирать часть сил для обороны Москвы.