у что установка во время залпа сзади на полметра вырывает все. (Поднимает вверх левую руку.) Сзади нельзя было находиться ни в коем случае. Командир орудия находится, расчет по бокам.
На Северо-Западном фронте была исходная и огневая позиция?
Нет, там была основная огневая позиция и запасная, две. Мы с основной позиции дали залп – и сразу переходим на запасную. Потому что если не перейдешь, то где была основная ОП, откуда дали залп, то они там все перемешают. Пакет направляющих начинаешь опускать, и сразу поехали с ходу. Если не успеешь уехать, тут тебя и прикончат.
Как были оборудованы основная и запасная позиции? Ровики были?
Полностью были… Они были… только один пакет направляющих был, где балки были под Сталинградом. А, про Северо-Западный фронт? Да там все леса были, так там стояли. Окопов там не было в нашем дивизионе. Для снарядов рыли окопы. Ну, на 2 залпа, и все. Больше, на 3. А снаряды, в основном, во взводе боепитания, там они зарыты в окопах. А если надо, мы позвоним – тогда они привезут. Мы запас не делали такой на ОП. Для нескольких залпов делали запас. К примеру, под Сталинградом было: в балках просто так складывали иногда снаряды. Бывали случаи при обстреле или бомбежке попадания немецкой бомбы в наш склад. И вот они взорвутся, и пошли ползать по балке. Не дай бог, кто попадет под это.
Под Сталинградом окопов для снарядов не делали?
Были окопы, но не всегда успеешь в окоп зарыть. Потому что столько долго стояли в обороне, с июня по ноябрь.
Там исходных или выжидательных позиций тоже не было?
Не было, потому что если выедешь – тебя разобьют и уничтожат. Они были закопаны полностью, только один пакет направляющих, где мины находились, был на уровне балки. И замаскированы.
Немцам не удавалось их засечь? Ведь при залпе позиция демаскируется.
А что? Залп дали – сразу сетки с травой, со всем надевают, и в сторону. А немцы, может, и засекали, и обстреливали – всяко бывало. Так что…
Получается, что все 4 месяца вы с одной ОП стреляли?
Нет. Из двух балок стреляли, Антонова и Грачева, меняли. Но меняли не так, как в Германии или на Северо-Западном. Там дали залп – сразу на другую позицию уехали. А тут некуда уезжать: открытое место. И вот установки зарыты, мы тоже в земле все. Там же никого не увидишь, ни одного человека. Чтобы вот так прошел кто-то? Спаси бог!
Я по воспоминаниям знаю, что немцы в первую половину войны охотились за «катюшами»…
О, все было! Была основная и запасная огневая позиция.
В одной балке?
Нет, не было. Одна балка от другой далеко находились, и в зависимости от расположения, скопления войск, тогда менялись позиции, переезжали. Нет. Мы там постоянно находились. Там же бомбят. Пробомбят – улетят, а нашей авиации хоть и было мало, но она не давала… Зенитная артиллерия была тоже, разгоняли. На Северо-Западном фронте совершенно другая обстановка была, а под Сталинградом куда поедешь? Окопались – и сиди. Подали команду «Огонь!», – таскай снаряды, заряжай, давай залп, все!
86-й полк тоже был трехдивизионный, в нем было тоже 36 «катюш»?
Да, такой же.
Расскажите, как вас встретили после училища?
Нормально встретили, что? Принял огневой взвод, в нем было 4 установки. Взвод управления был отдельно, а у командира батареи была батарея, в ней 8 «катюш». Но по-разному было, у некоторых по 2, у кого-то по 4. У нас по 4 установки в батарее.
Каковы были ваши обязанности как командира огневого взвода?
Принимать команды с наблюдательного пункта, открывать огонь. А там наводчики были – скомандуешь им такой-то угломер, прицел. Угломер – там точка, куда по направлению наводится. Для него на установке стоит прибор, ну как она называется-то?
…Ну, сам прицел на установке, короче говоря. А буссоль может быть на огневой позиции и направление давать. Она стоит на всю батарею, дают команду: «Буссоль такая-то». А потом угломер, прицел.
Вы бывали как командир взвода на наблюдательном пункте?
Все время.
Потому что я читал воспоминания одного командира дивизиона «катюш». Он говорит, что даже командиров батарей на наблюдательный пункт не пускал. Они должны были находиться на огневых позициях и следить за выполнением команд.
Да нет, это не совсем так. В зависимости от обстановки. Командир батареи находится на батарее, как правило. На наблюдательном пункте находится взвод управления, командир дивизиона. Редко когда мы стреляли одной установкой, прицеливались, пристреливались. В основном стреляли все залпами.
Доводилось ли вам за время службы в минометных частях видеть, когда ваши минометы стреляли по танкам?
Мы по танкам отдельно не стреляли, мы стреляли по группе танков. Когда танки пошли в наступление, или скопление танков, или, допустим, на марше – двигаются к фронту. Такое часто бывало. Взять под Сталинградом: давали по 6—10 залпов в день. Идут по фронту – дали залп, накрыли. Все! Танки пошли в наступление, там по-разному было. Батальон идет в наступление обычно, полк-то не наступает, по нему залп даешь. А если которые танки не попали под залп, они дальше идут. Уже тогда ствольная артиллерия, они прицелятся и – чик! (Смеется.)
В 23-м полку какое время нужно было для перезарядки «катюш», чтобы дать залп?
Залп дали… если снаряды недалеко находятся… подносчики… в расчете 7 человек. Минут 10 между залпами. А так? Зарядишь залп, там, может, между залпами часа 2 нет необходимости стрелять. И стоишь наготове.
А в 86-м время между залпами какое было обычно?
А там – в зависимости от обстановки. Залп дашь, и, может, сутки нет необходимости стрелять.
А если надо 4 залпа дать? При наступлении на Берлин разве вы 1 залп давали?
Обычно делали так при наступлении. Там же много было ракетных частей «катюш». Дали залп – уехали на запасную огневую позицию, там зарядили. Потом с запасной ОП дали залп – на прежнюю позицию переехали, когда отбомбили. Или на запасную… иногда просто с площадки откроешь огонь. Зависит от цели, как что расположено.
На каких грузовиках были ваши установки в 23-м полку?
В 23-м на ЗИСах сначала были, потом на «студебеккерах». ЗИСы были на Северо-Западном, а под Сталинградом были «студебеккеры».
Как вы сравните ЗИС-6 и «студебеккер»?
Совершенно… большая разница. (Рассмеялся.) Они же вездеход – «Студебеккеры». И передний, и задний – ведущие, маневренные, надежные более. А ЗИС что: поедешь – он заглохнет, всякое бывало. Слабенькие они были.
Как часто с заряженными снарядами на направляющих совершали марш? Было такое?
Было сколько угодно. Обычно в наступлении эти вещи делаются. Вот мы к Кенигсбергу ехали, у нас заряжены установки были.
Больше 100 км наш дивизион с танками ехал. Там приехали, по Кенигсбергу залп дали, снова зарядили – и все, стоим с заряженными.
То есть с вами еще машины со снарядами ехали?
Там взвод боепитания был. На 1 залп везли, потому что без залпа нельзя было оставаться.
Какие чувства вы испытывали в боевой обстановке?
Выполнить приказ. (Посмеивается.) И все.
А страх?
А страх? Что страх? По первости вроде как было, а потом, когда люди стали гибнуть – я же говорю, что под Сталинградом все у нас погибли, я один остался – думаешь: «Тебя не сегодня, так завтра могут убить в любое время». Так что об этом как-то не думалось вообще. Думаться стало, когда конец войны был – вот тогда хотелось жить еще. (Со смехом.) Война-то кончается, надо еще пожить. А вначале, под Сталинградом, там о жизни вообще не думали. Вот под Берлином, когда Жуков готовил наступление, он дал «катюшам» эрэсовским… ну, может, и не он дал, а Богданов, командующий танковой армией. Мы 2 недели отдыхали перед штурмом; проверили нас по состоянию здоровья: меня, всех офицеров. Если у кого-то что-то нашли – в госпиталь отправляли. У меня нашли очаги на легких, хотели отправить в госпиталь, я говорю: «Да что я поеду, война скоро кончится». Я не поехал. Это в конце 44-го года у меня обнаружили очаги на легких. Когда война закончилась, у меня и каверны нашли кроме этого. А легкие у меня были как решето, все в дырах.
Лечился я в Германии, Украине, где служил 7 лет. В Львове лежал полгода в госпитале, там давали какой-то непаско. А потом новые лекарства появились – вот теперь лечат, уколы делают. В Львове начальник госпиталя был полковник, еврей. Меня покололи с месяц – о, да у тебя каверна наполовину уменьшилась. Давай меня еще с месяц колоть! Еще месяц покололи – каверна исчезла. Очаги-то остались, некоторые плотные сделались. Он был, я считаю … не от национальности зависит человек, а сам по себе. Хоть он был и еврей, а беспокоился за здоровье каждого человека. Он прямо сказал, когда я поступил: «Будешь пить, курить – ну, года 2 поживешь». А после войны кому охота умирать? Война кончилась! (Смеется.) Я бросил курить тогда, уже больше 50 лет не курю. Но вот когда отвыкал, лет 5 меня тянуло курить. На фронте я курил от папироски папироску. Залпы даешь – тут тебя бомбят, обстреливают. Думаешь: да, черт возьми, чтобы и не покурить перед смертью! Куришь. Я пачку махорки за день искуривал – вот и легкие получил, и простуда тут, все. Он сказал бросить курить – я бросил. Но стопочку по праздникам иногда выпиваю. Лет 5 меня тянуло курить, а лет 5 безразлично – кто курит, кто не курит. А вот после 10 лет кто курит – неприятно! Не могу переносить! (Смеется.) Вот еврей! И действительно, некоторые знакомые лежали – умерли, не бросили курить. Тот же диагноз был.
Что было самым страшным на войне?
Как сказать? В плен попасть самое страшное.
Каким было ваше отношение к врагу на той войне?
Уничтожить, чем больше, тем лучше. Потому что немцы… они что только не делали. Они же не считались ни с чем, как теперь этот в Грузии, Южной Осетии. Видите, что он там наделал? Так немцы так же делали.