Когда в 1941 году начали бежать – сразу 14 июля или 15 июля уже комиссары введены. А у них власть. Подписывал командир. Как командира дивизиона слева – моя подпись, а справа – комиссара. На одном указе. Где можно было набрать хороших комиссаров? Их брали из запаса. Секретари второй, третий райкомов партии. Секретарь обкома. Он шел сразу в комиссары.
В 1940 году кавалерийскую бригаду из Монголии вывели из Забайкалья, 77-й разъезд. Приказали сдать лошадей. И из кавалерийской бригады сделали 17-ю танковую дивизию. Я был помкомбат конной батареи. Стал командиром гаубичной батареи на тракторах. Шпоры не снимал и бурку красивую тоже. Теплая. Хорошо закрывала коня и всадника, и лечь на нее можно было не боясь ничего: ни скорпионов, ни каракуртов, ни змей. В Монголии этой гадости много, особенно весной.
Итак, сделали 17-ю танковую дивизию. Командир эскадрона становился командиром танковой роты. Буза! Забастовка! Эскадронцы все отказываются. Кстати, кавалеристы – самые большие патриоты своего рода войск. Влюблены были в лошадь, несмотря на трудности службы. Мне тоже было очень жаль расставаться с лошадью. У меня хорошо получалась рубка с подсечкой. Обычно рубка идет с упором на правую ногу и рука с шашкой описывает круг по направлению движения всадника. Рубка с подсечкой – это когда пехотинец закрывается винтовкой, что с ним делать, как рубить? Тогда применяется эта рубка. Рука с шашкой движутся против движения всадника и как бы «подсекают» противника, огибая винтовку. Это у меня получалось.
Всех кавалеристов посадили на танки?
Без разговоров! Приказ! Командир бригады Кириченко дал телеграмму Тимошенко, он его знал по Гражданской войне. Кириченко потом в войну был командиром конно-механизированной группы. Эта группа в своем составе имела кавалерийский корпус сокращенного состава и танковый корпус. Они хороши были в лесисто-болотистой местности, для развития успеха. Там, где машины не проходят – конь пройдет. Выйти, допустим, захватить какое-то дефиле, мосты, станцию, нарушить управление. Ликвидировать штаб противника, корпусный, армейский – это половина победы. Что будешь делать без управления? Ничего. Поэтому конь послужил.
Приказали… Я тоже очень не хотел: «Переведите меня в кавалерийскую дивизию в конартдив». Их много было в районе нашей дислокации. Ворошилов, Буденный со скрежетом зубов разрешали переформировывать кавалерийские дивизии в танковые. И Рокоссовский – кавалерист, и Жуков, и Гречко – все кавалеристы.
В июле – сентябре 1940 года получали танки и гаубицы. У нас была только зима для учебы. Какая учеба в Забайкалье? Холод страшный. То же, что и в Монголии. Как Монголия в июле месяце: днем плюс 35, мы в панаме ходили, в фуражках или пилотках нельзя было – получишь солнечный удар. Даже лошадям налобники давали белые. А ночью – 2–5 градусов – в бурке холодно. Вот он резко континентальный климат. В мае месяце получил 1-е место в дивизии, как я уже сказал, и мне командир дивизии дал отпуск. Не был в отпуске 39-й, 40-й – не до этого было: то война, то переформирование.
Наша дивизия входила в 5-й механизированный корпус, который там же в Забайкалье формировался. Две танковые дивизии, одна механизированная – 5-й корпус. Я был в 17-й танковой дивизии, 17-й гаубичный артиллерийский полк. Командир батареи. 5-й корпус вошел в 16-ю армию, которая развертывалась там же. Перед войной командовал генерал-лейтенант Лукин, красавец-мужчина. В мае месяце я занял 1-е место по строевой и огневой подготовке в дивизии. И мне дали отпуск. Погулял недели две – телеграмма: «Срочно прибыть в часть». Я прибыл – 16-ю армию перебрасывали на Запад. В мае и июне на Запад переброшены были 4-е армии. Мы отгрузились в первых числах июня и пошли по Транссибирской магистрали на Запад. Нашей танковой дивизии и нашему полку назначение было на Винницу. Тут вышло опровержение в «Правде» о том, что нет переброски. 14 июня – второе опровержение ТАСС. После второго опровержения, 14 июня, нас в Новосибирске повернули на Турксиб. Мы пошли на Алма-Ату, Чимкент, Арысь. Вышли к немцам Поволжья. На станции Энгельс, в 12 часов 22 июня мы слушали выступление Молотова. Началась война. Всю маскировку сразу сняли. А то все платформы были забиты фанерой: изображали посевную кампанию. Нам нельзя было выходить на больших станциях. Я был зам. начальника эшелона. Начальником эшелона был капитан, нас останавливали только на перегонах, где можно было взять воду. А так даже люки закрывали, когда проходили большие станции. Жара, июнь месяц, Турксиб.
Перед войной чувствовалось, что начнется?
Чувствовалось, конечно. Потому особенно интересно было выступление Сталина 5 мая перед выпускниками академии. 5 мая 1941 года Сталин выступал больше часа. Его печатали в «Правде». Потом мы очень сильно были возмущены, настроены против Германии, когда они помогали Франко в Испании. Затем мы же видели захват Австрии, Югославии, Чехословакии. Затем «северных», потом разгром Франции. Все это нагнетало обстановку. Я все-таки был уже не новичок, а командир батареи. Мы знали, что будет война. Готовились серьезно. И правительство ведь готовилось очень серьезно. Просто у нас не хватило времени, и мы не были экономически сильны.
Пануев Александр Филиппович с сестрой Раисой. Кольчугино, апрель 1941 г.
Война. Немцы сразу имели успех на западном направлении. Они уже 28 июня вошли в Минск! Поэтому эшелоны в пути переадресовали не на Винницу, а на Смоленск. Мы пошли с Энгельса на Брянск, на Смоленск и в Красном Бору выгрузились 28 июня, шел 6-й день войны. Была поставлена задача нашему корпусу наносить контрудар в Белоруссии. От Красного Бора мы потом пошли по Белоруссии: Сенно, Будно, Чашники, Лепель и далее на Минск. Но мы не дошли. 8 июля мы застряли под Лепелем. До этого передвигались и неплохо, а потом немцы перебросили войска, организовали оборону. Немецкие танки вышли на наши огневые позиции. Приказано было нам, командирам, с наблюдательных пунктов отходить на огневые позиции и отражать атаку немецких танков. Мы начали этот приказ выполнять. Сначала шли, а потом по нам открыли огонь из пулеметов танки. Слева танк и справа танк. Поползли между ними. Сзади, за мной 2 разведчика. Хорошо, не отстали. Одного до сих пор помню – зам. политрука Курнатовский. Он носил четыре треугольника, тогда у политрука был заместитель – лучший боец, его так называли. Хорошо, что он полз со мной. Когда до танка совсем немного оставалось, надо было проползти открытое место, дальше кустарник, потом лес и огневые позиции. Я попал под пули. Меня как молодого подвела лейтенантская лихость. Я не носил каску. Фуражка, да еще и набок. Если бы я был в каске, я бы не получил то, что получил. Я полз буквально носом по траве, и пули прошли по касательной к голове, оставив две вмятины на затылке. В справке написано: 8 июля 1941 года – пулевое, касательное, огнестрельное ранение в область затылка. Как полз, так и клюнул. Потерял сознание. Помню сильнейший удар. И какое-то небытие. Тепло, тепло… Мои разведчики были в маскхалатах и касках. Один слева, один справа дотащили меня до кустарника метров 20. Начали лить на лицо воду. Потом дотащили меня до дороги, посадили на машину и – на перевязочный пункт в Оршу. Мне сделали сильный укол. Я пришел в себя. Врач говорит: если не будет заражения, мы вас вылечим. Череп поврежден, но незначительно. Действие укола прошло, я опять потерял сознание, пришел в себя уже в Смоленске, в госпитале. Так начиналась война.
Стрелять приходилось?
Конечно. И хорошо стреляли! Гаубица у нас была отличная. Мы до сих пор не понимаем, почему в гаубичный полк танковой дивизии дали 152-миллиметровую пушку-гаубицу образца 38-го года. Это очень серьезная вещь. Кажется – нелепость. Всю войну мы же вместе с танкистами воевали, часто поддерживал я их. В 1942 году мой дивизион входил в танковый корпус генерала Ротмистрова, потом маршала бронетанковых войск. Тогда он командовал 7-м корпусом под Сталинградом, под Самофаловкой. Не было этих гаубиц. Это была какая-то ошибка. Танковой бригаде зачем такую махину? Она была тяжелая. На тракторе. Трактор «Ворошиловец» здоровый, с кузовом. Там снаряды и расчет. Громадина. И сама гаубица – ого-го! Танковой бригаде, танковому батальону нужна была какая-то легкая пушка. Орудие сопровождения. Или самоходная, или самодвижущая, или легкие, буксируемые. Так потом и было. А тут снаряд 43 кг – как ухнет! Сильная воронка. Очень система серьезная. Она потом в войну была в артиллерийских корпусах прорыва. И в дивизиях прорыва.
Вот так я попал в госпиталь. Из Смоленска меня вывезли в Гжатск, ныне Гагарин. Там я долечивался, пока не увидел, как прошла одна машина с нашими номерами. Попросил сестренок принести мою форму и драпанул из госпиталя. Потому что немцы уже приближались. Потом система такая была: команда выздоравливающих – нужно стрелковому полку 20 командиров, и всех туда без разбора, кем ты был до этого. Тогда слова «офицеры» не было, просто командиры. Слово «офицеры» появилось тогда, когда у нас в 1943 году появились погоны. Конец 1943 года. Стали поговаривать – офицеры. А официально все это было закреплено Уставом 1946 года. Группа солдат – рядовой и ефрейтор. Затем сержанты и офицеры. Раньше был младший, средний, старший, высший командные составы. Генералы появились только в 1940 году. Были комдивы. Жуков прибыл к нам комкором. Три ромба в кавалерийских петлицах. Потом в 1940 году он стал генералом армии, когда ввели, в мае месяце, только звание генерал. Маршалы – в 1935-м. Три маршала. В 35-м году еще два. Всего 5 маршалов.
Из госпиталя сбежал. Привезли меня в свой полк. Полк без материальной части, все было оставлено при переправе через Днепр. Там был тяжело ранен наш командир корпуса и командующий армией генерал Лукин. Они пытались навести порядок при переправе и организовать оборону… Смоленск мы сдали 16 июля. И отходили к Днепру и Вязьме. Наш Лукин и наш командир корпуса, Алексеенко, они попали в плен на Пневской переправе. Много там гаубиц наших осталось, танков. Меня часто отбирали в штабы. То ли у меня подготовка была хорошая, то ли еще что-то. Когда 2 октября немцы начали наступление под Вязьмой, наши войска отходили. Тогда начальник артиллерии Западного фронта, генерал Камера, не имея радиосредств, пользовался для управления отступающими частями командирами связи. Из нашего полка были взяты командир дивизиона майор Солнцев, я и еще один командир батареи. И мы яви