Как относились солдаты к своим командирам?
Посудите сами. Я был ранен в голову, меня ведь не бросили. Они ведь под пулями были. Можно было направо, налево поползти подальше от того, кого видят уже немцы. А видели они меня. Видели по фуражке. Солнце как раз садилось, было 5–6 часов вечера. Видимо, от фуражки отблеск, от козырька шел. Не от каски, а от фуражки. И они били. Могли бы бросить, но нет. Один справа, один слева, как они потом говорили, подтянули меня в кусты. Потом вытянули на дорогу, довезли до Орши. Только тогда они пошли в полк.
А связь вы как командир дивизиона держали с пехотным командиром какого уровня?
В зависимости от того, кому я придан. Я вам говорил, что мы не подчинялись пехотным соединениям, мы придавались на период операции. Вот под Орлом я как командир дивизиона был придан командиру 308-й стрелковой дивизии, и я с ним шел.
С командиром дивизии?
Да. А командир взвода управления мой, начальник разведки дивизиона шел с полком. Он впереди. А я с командиром дивизии. Потому что командир дивизии в наступлении принимает решения о том, куда дать огонь. Тем более что в наступлении всего я вез с собой 4–5 залпов. Не более!
Один залп я заряжал. Нарушал все инструкции. Потому что тяжело «студебеккеру»: он расчет везет, еще заряжен, может рама не выдержать. Но заряжали, только когда были уверены, что пойдем по хорошей дороге. Тогда пятый залп у меня получался. А так четыре залпа – и все!
И нас берегли, и применяли там, где действительно нужно. Командир дивизии говорит: «Подать «катюшников»! Давай сюда!» – «Нет, покажите, где пехота». Орет, не орет, а я заставлял показывать расположение пехоты. Ведь командиры не знали свойств «катюш»!
Мне приходилось читать ликбез, буквально ликбез. Командиру дивизии! Не разрешали знакомить с нашим оружием даже командира дивизии! Только командующего армией, и то лично!
До конца войны?
До конца войны. А первые, 41-й – 42-й даже обязан нам был командарм выделять роту охраны. В дивизионах были зенитные пушки. Одна зенитная пушка 37-мм. Она сохранилось в штате до 43-го года, когда уже надежно прикрыла нас авиация, господство в воздухе мы заимели с Курской битвы. Бесспорно. А 41-й – 42-й господство было немецкой авиации. При господстве нашей авиации мы были прикрыты. Танковые корпуса и вот артиллерийские группировки. Переправы прикрывались.
А пристрелочное орудие у вас было?
Не нужно.
То есть исходно в штате она была?
Нет. Пристрелочное орудие выделили только батарее Флерова по незнанию. Его, собственно, почти и не применяли. Потому что все мы быстро разобрались, что при данном рассеивании ошибиться сложно. Теперь обычно ставится задача мне на дивизионный или полковой залп командиром дивизии. Я всегда говорю: «Покажите положение нашей пехоты и где вы видите скопление противника. Мне нужна цель большая, я не стреляю по пулеметам. Для этого у вас пушки есть. Мне цель нужно: скопление пехоты, батальон готовится к атаке – вот это цель. Или выходит танковый батальон на исходные позиции. Или еще что-нибудь такое вроде крупных складов. Вот это – цель!» Эту цель при рассеивании на 20–30 га накроешь без ошибки. Поэтому пристрелочное орудие и не нужно. Большое рассеивание и хорошая карта – все, что нужно. У нас топография в артиллерии преподавалась очень хорошо. Я свободно ориентировался на карте, и превышения цели над батареей хорошо определял.
А насколько эффективен снаряд М-13 против бронированной техники?
Практически не эффективен. Он что может сделать? Наше оружие расхваливают очень-очень напрасно. Наше оружие, вот М-13, осколочно-фугасный снаряд прекрасен, хорош, замечателен при больших не укрытых целях: живая сила, скопление транспорта, танков, большая цель. Это я элементарно накрываю. Почему я хорош? Дело в том, что если привлекать артиллерийский ствольный полк, то командир полка обязательно скажет: «У меня данных этих нет, я должен пристрелять орудия». Если он начинает пристрелку вести, а пристреливают одним орудием, беря цель в вилку, – этот сигнал противнику что сделать? Укрыться. На укрытие дается обычно 15–20 секунд. За это время артиллерийский ствол выпустит 1–2 снаряда. А я дивизионом за 15–20 секунд выпущу 120 ракет, которые идут все сразу. Вот чем хороши РСЗО. Но это было в 41-м – 42-м годах. В 43-м году немцы перешли к позиционной обороне. То есть инженерное оборудование позиций: первая позиция, вторая позиция… Зарылись в землю. И наш снаряд М-13 ничего не мог сделать с этой вот целью. Мы могли хорошо работать по огневым позициям батарей противника: они же не укрыты. Мы хорошо могли давать по большим штабам, которые имеют мощные линии связи.
Вывести управление из строя – это тоже большое дело. Потом резервы, вторые эшелоны, как правило, не укрыты. Это мы можем М-13 давить, а чтобы разрушить позиционную оборону, нужны были другие снаряды, и они появились у нас. Уже в 42-м году появился М-30, а потом М-31.
В начале войны были проблемы с количеством снарядов?
Всю войну проблема № 1 в наших ГМЧ – это подача снарядов. Мы были разорительны для страны. Просто заводы не успевали их выпускать. Ну, вы представляете? Полк 384 ракеты выпустил – попробуй их подвези! А второй, третий залп? Уже тысяча! А таких полков 115. Фронт от Черного моря до Карелии… Поэтому фактически приходилось стрелять только по серьезным целям. И нас всегда использовали на направлении главного удара. Допустим, Брянский фронт 12 июля пошел в наступление. Началась Орловская наступательная операция. Оперативная группа гвардейских частей – восемь полков – поддерживала 3-ю армию Горбатова. Как только 3-я армия выполнила задачу, а командующий фронтами Маркиан Попов перенес удар в полосу 11-й армии, все мы пошли в 11-ю армию. А Горбатову, может быть, полк оставят там, а может быть, и нет. Потому что он уже не решает главную задачу.
А качество снарядов?
Прекрасное. Но проблемы были в 42-м году. Внезапно для нас, командиров, начали взрываться снаряды на направляющих. Ракета еще не сошла, а уже взорвалась – снесена кабина, погиб водитель, погиб командир. А главное, техника выходит из строя. Забегали политработники, рвут и мечут особисты. В чем дело? Что за вредительство? Почему? Из Москвы комиссия. Из штаба гвардейских частей вместе с промышленниками. Быстро разобрались. Что оказалось? Переходное дно есть в ракете, которое отделяет боевую часть от ракетной пороховой. Оно оказалось сделано тонко и прогорало в первые же секунды, приводя к взрыву снаряда. Сразу телеграмму на заводы – усилить переходное дно, и все стало нормально. Буквально следующие партии пошли нормальные. А почему прогорало? Там в основном выдвигалась одна причина. Поступил порох НОТ по поставкам из Америки. Пороха сильнее наших. И они температуру давали выше наших. Мне всегда докладывали. Я скомандовал: «Залпом! Огонь!» Залп! Я вижу разрывы. С огневой позиции мне докладывают: «Залп дан, несходов нет». Я не помню случая, чтобы кто-то доложил, что одна не сошла, две не сошли.
Вот часто показывают: загорелись ящики на заводе, сейчас будет взрыв. Один такой эпизод есть в фильме «Вечный зов»: директор обесточил цеха, горели ящики – сейчас будет взрыв. Взрыва не будет. Дело в том, что заводы выпускали боевую часть отдельно и ракетную часть отдельно. Эти части отправляли на базу ГАУ (Главное артиллерийское управление). Вот там было окончательное снаряжение ракеты. Заполняли пороха, сколько положено, и ВВ. Взрыватели ни в коем случае не ввертывались. Они в отдельном цинке шли, в партии, и ввертывались, когда я командую: «Буссоль такая-то – зарядить. Готовность доложить». Вот по этой команде устанавливаются взрыватели, снимают колпачки и докладывают: «Дивизион готов».
А чаще ставили взрыватель на фугасное или на осколочное действие?
Как я скомандую. А когда я стреляю по открыто расположенной живой цели, я даю команду «Взрыватель осколочный». У артиллеристов очень строго отработана команда. Я ее назубок до сих пор знаю. Идет она так: «По скоплению пехоты, снаряд М-13, взрыватель осколочный». Или, если укрытая пехота, то взрыватель фугасный. «Буссоль 42–30, уровень 30.0, прицел 422. Зарядить, готовность доложить». Коротко, ясно. Все. Телефонист передает. Я медленно командую: «Буссоль 32–40», – он говорит: «Буссоль 32–40». Ему там повторяют, он говорит: «Да», – я слышу. Значит, принято. «Прицел 434», – он передает, оттуда подтверждают. Он говорит: «Да». Я даю следующую установку. Очень четко все.
С такой системой по своим не попадали?
Не было абсолютно случаев. Даже одной ракетой. У меня один приятель, Герой Советского Союза Володя Фаготов (вот недавно похоронили), за Одер получил Героя, командовал дивизионом, он говорил: «Одна установка 16 ракет дала хорошо: разрывы легли сзади первой нашей позиции, где наши лежали, подготовившись к наступлению. В чем дело? Сразу шум: «По своим бьете!» Я скомандовал: «Записать установки, личный состав весь убрать от установок. Командирам батарей проверить». Проверили – все правильно. Уже когда уезжал домой, командир установки подошел ко мне и сказал: «Извините, у вас неприятность тогда была. Но меня обругал командир, что у меня медленно работал наводчик. То ли у него рука занемела, то ли еще что-то. Он никак не выведет… А крутить нужно много. Если 430 прицел, это почти 44 градуса. А старший на батарее командует: «Огонь! Почему отстаете! Залп же срочно требуется!» Я сдрейфил и дал залп! А наводчик не успел вывести уровень на середину. Но, как только залп ушел, я, естественно, исправил». Вот такие ошибки могли быть.
А у вас сколько позиций было? Ну, допустим, дивизион. Да? Всегда ли это была огневая и запасная позиция, с которой выезжали на огневую, или как придется? Как вообще это организовывалось?
Когда готовилась Орловская наступательная операция на Курской дуге, мы готовили на дивизион четыре позиции в полосе наступления нашей третьей армии. И на флангах еще по четыре. Двенадцать позиций было подготовлено на случай маневра. Ведь к Курской битве очень серьезно готовились. Знали, что немцы нанесут страшный удар… У меня все было расписано: вариант 1, вариант 2… 3… 10… 12… Я знал уже, как туда проехать, там у меня позиция и вешки стояли. Колышки вбили на каждую боевую машину. И уже командиры знали все маршруты. Если там мостик сломан, мы его восстановили, чтобы проехать. Все было предусмотрено. Это в обороне.