Я дам тебе то, что ты захотел бы, если бы был мудрее, сильнее, энергичнее и лучше. Да, кстати, результат должен соответствовать интересам всей Вселенной. Другими словами, то, что ты захотел бы, если бы не был самим собой.
Я закрываю глаза. Костяшки домино, постукивая, складываются в моей голове, но их узор мне не нравится.
– И поэтому ты решил стать кем-то другим.
– Да. Тобой.
Он встает.
– Знаешь, не могу этим заниматься без выпивки. Как говорил Исаак, это не химия, это традиция. Кроме того, я надеюсь, у нас есть за что выпить. Виски? – Он достает из кармана два маленьких стаканчика и охотничью фляжку, ставит все на стол и наливает напиток. – Здесь есть группа зоку под названием Общество: они буквально одержимы такими вещами. Для производства этого напитка они имитировали целую биосферу. – Он подносит к носу один из стаканов. – К счастью для нас, в производстве виски они преуспели больше, чем в его охране. И конечно, это уникальная марка. Квантовая информация, теорема о запрете клонирования и тому подобное.
Я беру свой стакан и принюхиваюсь: дымок, ваниль и что-то обманчиво сладкое.
– Зачем? – спрашиваю я.
– Ну, я думаю, интересно попробовать напиток, в котором содержатся запахи, никогда не существовавшие на Земле, не имеющие даже названий, на исследование которых может уйти миллион лет квантового моделирования на атомном уровне.
– Я не это имел в виду. Зачем тебе потребовалось меняться?
Он разводит руками и грустно улыбается.
– Я устал. Я так давно чувствую усталость. Совсем измотался. Слишком много преступлений, слишком много имен. Со временем некоторые из них начинают давить.
– Все дело в Жозефине, не так ли? Всегда все связано с ней.
Он игнорирует мое замечание, отпивает виски и закрывает глаза.
– Ваниль. Деготь. Чуточка розмарина. Какое-то сочетание шоколада и угля. Что-то, чему я не могу подобрать названия, но мне кажется, такой должна быть жидкая любовь. И, конечно, привкус вины. – Он проглатывает остаток напитка, вздыхает и снова наполняет стакан. – Знаешь, я не предполагал подобного всплеска эмоций, но так получилось. Надо же, я наконец увидел тебя здесь. Пусть на один миг, но все же. Снова появляется надежда. И чья бы то ни было смерть имеет значение.
– Что ты натворил?
– Что было для нас равносильно смерти? Быть пойманным. Я притворился, что преследую Чена, но делал это довольно неуклюже, чтобы он мог меня схватить. А прежде постарался, чтобы у Жозефины были причины меня вытащить, чтобы в ее памяти сохранился образ, позволивший выбрать меня из миллиардов вариаций тюрьмы.
Я опускаю голову и сжимаю виски кулаками.
– Ты намеренно угодил в тюрьму? Ты сошел с ума? Ты хоть представляешь себе, что это такое?
Он качает головой.
– Только теоретически. Но я надеюсь, ты признаёшь, что дело того стоило.
Я швыряю стакан в стену. Он разлетается вдребезги, и янтарная жидкость стекает по прозрачной стене.
– Что ты хочешь этим сказать, ублюдок? Это ничем нельзя оправдать!
Он смотрит на осколки и качает головой. В следующее мгновение мельчайшие фрагменты поднимаются в воздух, словно миниатюрная хрустальная галактика, а потом в моей руке вновь появляется стакан. Вот только виски в нем нет.
– Галерея настроена сохранять все в первозданном виде, так что, боюсь, приступы гнева здесь неэффективны. Кроме того, жаль попусту тратить хорошую выпивку. А, ладно. Легко пришло, легко ушло.
Я возмущенно закатываю глаза.
– Не хочешь ли ты сказать, что попал в тюрьму «Дилемма» для того, чтобы стать лучше?
– Нет, наоборот. Но есть вещи, которые нам никогда не давались. Альтруизм, сочувствие, сотрудничество. Или сожаление. Держу пари, ты уже сожалел о прошлых ошибках и старался их исправить.
– Но я не…
– Не имеет значения, раз ты пытался. Созданный в памяти Жозефины образ на самом деле не был моим. Все-таки эволюционные алгоритмы и сейчас являются лучшим способом для создания чего-то нового. Если ты попал сюда, если книга тебя приняла, значит, ты лучшая моя модель, насколько я могу судить, которую способен принять камень.
Он снова глубоко вздыхает.
– Жан, есть еще одно дело. Кража, чтобы покончить со всеми кражами. Покажи класс. Укради огонь богов прямо у них из-под носа. Я расскажу тебе, как это сделать. А потом все изменится. Соборность полагается на бессмертие, которое превращает души в машинные шестеренки. Зоку погрязли в глупых играх и Царствах, а это ведет в тупик. Чен всегда был прав. Мы не должны принимать положение вещей таким, как оно есть. Мы не должны повторять одно и то же снова и снова.
Он улыбается.
– И разве тебя не бесят эти замки Планка? Какой-то мерзавец в давние времена превратил Вселенную в тюрьму. Мне кажется, тебя это должно возмущать больше, чем кого-либо другого. Что скажешь?
Я сажусь. Смотрю на него, словно на свое отражение в зеркале, но не совсем. В нем не угасает непреодолимая потребность, отчаянное желание мальчика из пустыни. Я чувствую это на себе.
Я вспоминаю «Перхонен». Что ты будешь делать, когда все это закончится, спросил меня как-то корабль. Я думаю о Миели и Матчеке.
Кого я пытался обмануть? Это никогда не закончится.
– Ладно, – говорю я. – Я в игре.
Он хлопает в ладоши и усмехается.
– Отлично! Давай выпьем за это.
Мы чокаемся стаканами.
– Ты станешь Прометеем, – заявляет он.
– Что-то вроде того, – киваю я.
Мы пьем. Он прав: виски оказывает своеобразное действие – щекочет горло и вызывает смех. А послевкусие ложится на желудок странной тяжестью. Но это еще не все: вместе с растворенной в жидкости квантовой информацией появляется еще что-то, я впитываю код. И тогда возвращается ощущение «Леблана», уже подтвержденное кодом авторизации Прайма. Я вижу твердь, лежащую в основе Галереи, вижу ячейки программного обеспечения для прошлых проступков.
– Так-то лучше, верно? – спрашивает он.
Я киваю, вытягиваю руку и ставлю стакан на стол.
– Намного лучше. Спасибо.
– А теперь не хочешь ли ты выслушать мой план?
Он заговорщицки усмехается.
– Нет.
Я подмигиваю ему, а потом изо всех сил бью кулаком по лицу.
Удар получился не слишком удачным. Кулак скользнул по его челюсти, так что я едва не разбил себе костяшки пальцев. Но я с удовольствием увидел, как он рухнул на пол, закатив глаза. Я беру со стола фляжку с виски и направляюсь к двери.
Он изумленно таращится на меня, потирая челюсть.
– Проклятье, а это за что?
– За многое. Мы квиты. Я подыгрывал тебе только ради того, чтобы вернуть «Леблан». Мне предстоит еще одно дельце, но тебя это не касается. Я собираюсь спасти Миели и расплатиться с долгами, а потом все будет кончено. Жан ле Фламбер прекратит свое существование.
– Ты сам не понимаешь, о чем говоришь. Ты не слишком сильно отличаешься от меня. Это просто история, которую ты сам себе рассказал. Единственный способ выбраться из пустыни – это превратить ее в сад. Поверь мне.
– В тюрьме «Дилемма» я твердо усвоил, что доверять нельзя даже самому себе.
Он медленно поднимается, и его лицо искажает ярость.
– Неужели ты думаешь, что вот так запросто можешь уйти? У меня есть протоколы и на такие сценарии тоже. Ты здесь не единственный ле Фламбер. В тюрьме еще много таких.
Системы «Леблана» сотрясает дрожь: неожиданный конфликт с правами доступа. Мой парциал пытается перехватить контроль над судном. Нехорошо. Корабли Ганимаров могут быть совсем близко.
– Всегда можно найти выход, – цитирую я самого себя.
– Не всегда, – с невеселой усмешкой возражает он.
Я улыбаюсь и показываю маленький золотой ключ, который сумел украсть, когда разбил стакан.
– Туше, – говорю я. – Прощай.
– Подожди!
Я захлопываю перед ним дверь и поворачиваю ключ. Стекло затуманивается, и другой «я» превращается в статую с прижатыми к двери руками и ртом, раскрытым для слов, которых я больше не хочу слышать.
Я стою в Галерее и смотрю на бесконечные ряды застывших статуй. Я думаю о другом «я» – не о парциале, а о Прайме, погибшем, чтобы стать мной. Что же такое произошло, что он захотел стать кем-то другим?
Вот и мы. Все мы.
Я мог выяснить. Все, кем я когда-то был и кого хотел сохранить, все мои прошлые сущности находятся здесь, каждый в своей камере, словно старые письма, которые не решаешься выбросить.
Я закрываю глаза. В одном он был прав. Пора провести генеральную уборку.
Я вытягиваю руки, мысленно обращаюсь к «Леблану» и сворачиваю вокруг себя Галерею. На лицо снова падает солнечный свет. Слышатся крики птиц и другие негромкие звуки окружающего мира, и неумолчный плеск моря.
– Что вы читаете, месье д’Андрези? – раздается рядом со мной женский голос.
Я вздрагиваю, снимаю голубые очки и прищуриваюсь, глядя на мисс Нелли Ундердоун. Ее смеющиеся серые глаза смотрят на меня из-под белого кружевного зонтика. – Мне показалось, вы так увлечены, что тоже захотелось прочитать книгу после вас. Знаете, в этой бесконечной прогулке очень быстро становится скучно!
– А, ничего особенного. – Я поднимаюсь и слегка кланяюсь. – Просто сборник весьма слабых детективных рассказов. Должен признаться, я так и не смог дочитать их до конца, так что не осмелился бы предложить книгу вам. Но, что касается развлечений, я всегда к вашим услугам. – Я предлагаю ей руку. – Не хотите ли прогуляться по верхней палубе?
Она скромно улыбается и кладет свою маленькую ручку на мой локоть. Спустя некоторое время, когда мы доходим до носа корабля, я бросаю книгу в море, чем вызываю у нее изумленный возглас. Страницы на лету раскрываются трепещущими крыльями, а потом книга исчезает в полосе пены за бортом «Прованса».
15Миели и Прометей
Вор смотрит на Миели. Он кажется более молодым, чем она помнила: волосы густые и иссиня-черные, тонкие брови словно проведены угольным карандашом. Но на лице та же самая высокомерная усмешка.