Капитан Алатристе, Роке Паредес и Мануэл Мартиньо де Аркада появились два часа спустя и очень неспешно прошли вдоль причала. Остановились рядом со мной и принялись оглядывать лагуну, устье канала и остров Сан-Джорджо, а потом – пользуясь тем, что вокруг не было чужих ушей (мои – не в счет), – обсуждать обстоятельства предстоящего дела. Тут я узнал, что в мочеиспускательном канале у дона Бальтасара застрял камень размером почти с аркебузный кремень и почечная колика усугубилась нагноением, с которым не справился «тирольский скипидар», предложенный монастырским аптекарем, и что у страдальца, терзаемого адскими болями, держится и не спадает сильнейший жар. Так что дон Бальтасар Толедо понял, что ему остается только сдать командование, потому что надежды на улучшение в ближайшее время нет. И указал на капитана Алатристе как на своего преемника, и Роке Паредес с Аркадой не стали возражать. Скорее напротив: профессиональные солдаты, они даже обрадовались, что спрос будет не с них. По той же причине и Алатристе не слишком возликовал, но делать нечего – принял назначение, как с неизменным своим фатализмом принимал неизбежное. Общий план в основном остался неизменным, но порешили, что теперь атаку на Арсенал возглавит Себастьян Копонс, а люди Мануэла Мартиньо де Аркады поступят в распоряжение капитана Алатристе, который поведет их на штурм Дворца дожей. Роке Паредес займется пожарами в еврейском квартале.
– Загвоздка в том, – сказал Алатристе, – что нам где-то надо будет встретиться, и притом не привлекая к себе внимания.
– Нужно найти такое место, чтобы разом было и людное, и не слишком заметное, – сказал Аркада со своим будто маслом смазанным лузитанским выговором.
– Мост Убийц подойдет как нельзя лучше… Знаете его, господа?
Роке Паредес расхохотался, отчего изо рта у него вылетело целое облачко пара, – казалось, он затянулся и выпустил густой клуб табачного дыма.
– Нет. Но жизнью Иуды клянусь, имечко мне не нравится.
– Я набросаю план, хотя найти место труда не составит. Выдвинемся туда мелкими группами, проведем нечто вроде последнего смотра, обменяемся новостями, прежде чем разойдемся по местам.
Все замолчали, потому что мимо прошли несколько матросов, направляясь к одному из ошвартованных у причала парусников. Потом капитан подбородком показал на Большой канал и северную часть города.
– Думаю, твоя милость не прочь будет бросить взгляд на место действия, – сказал он Роке Паредесу.
Роке снова засмеялся и заскреб в черной бороде пальцами в перчатках. Манерами он походил на любезного кабана, но глаза у него были живые, а рука – крепкая.
– Правильно думаешь. Я уже побывал там вчера, хотя мост и не переходил… Сегодня еще схожу – и не затем, чтоб любоваться на их желтые шапки. – Тут он подмигнул мне заговорщицки. – Пойду вдвоем с кем-нибудь из моих людей, под тем предлогом, что направляемся в бордельное заведение некой Сары Кордовки, которая, по рассказам, по-испански чешет, как мы с тобой.
– Надеюсь, клинки ваши притихнут, а поведение будет просто примерное?
– И надеешься тоже правильно, – раздвинулись в медленной улыбке губы Паредеса. – Сомнение – обидно.
Я увидел, как капитан примирительно усмехнулся. Он был служака до мозга костей и знал, когда под какую музыку плясать; и убивать друг друга здесь, у самой таможни, да еще в канун предстоящих событий, не стоило. Кроме того, теперь он взял на себя команду. И уж что-что, а с испанцами обращаться умел.
– Не хотел вас обидеть, сеньор солдат… Проехали.
Он смотрел Роке Паредесу прямо в глаза, смотрел твердо и открыто. И через мгновение нахмурившееся чело того разгладилось.
– Думаю, не хотел. Даже уверен, что не хотел. Тем более твоя милость теперь командует. И вообще, как говорится, не чисть аркебузу, пока не стрелял.
Он замолчал и показал на меня – с улыбкой и без тени былого раздражения. Все же славный он малый, Роке Паредес, заключил я.
– Слухи ходят, будто вам обоим с постоем не повезло?
– Ничего, бывало иной раз и похуже, – отвечал капитан.
Все, кроме меня, засмеялись. Пошел мелкий слабый дождичек, не пробивавший сукна наших плащей и фетра шляп. Мы глядели на серую лагуну, заволоченную густой дымкой в том месте, где море сходилось с небом.
– Меня тревожит, – продолжал Паредес, чуть понизив голос, – что я до сих пор не получил ни смолы, ни запальных шнуров, ни горючих смесей.
– Сегодня к вечеру на баркасе с хворостом доставят все это из Фузины, – ответил капитан. – Он станет у причала в канале Сан-Джеронимо, возле церкви. В двух шагах от еврейского квартала.
Роке Паредес звонко прищелкнул пальцами, а потом трижды сплюнул в канал. Потому что, как всякий старый солдат, – он воевал под Кревакуоре, штурмовал Акви, осаждал Верруа – был ужасно суеверен.
– Покуда своими руками не потрогаю – не поверю!
– Ну естественно… Как там твои люди?
– Маются. Спят и видят, чтобы все уж поскорее кончилось. Тяжко сидеть взаперти, и на улицу носу не высунуть… Каждый лишний день рвет им нутро. Однако молчат, не чирикают. Дрыхнут, пьют, мусолят карты – и ждут.
Капитан повернулся к Аркаде:
– А твои?
Португалец с видом полной покорности судьбе развел руками:
– То же самое. Хуже нет ожидания – очень изнурительная штука. И потом, со мной ведь только половина того, что обещано.
– Завтра причалят. Вместе со шведами.
– Это хорошо, они хоть настроены иначе. Здесь ведь каждый лишний час усиливает ощущение опасности. Все недовольны, встревожены, а от этого тени своей бояться начинают.
– Вот-вот, – поддержал его Роке Паредес. – В каждой клюке мне мерещится жезл инквизитора.
– Скоро уж, скоро.
– Дай-то бог… Хоть каких-то крох, как говорится.
– Золотые слова.
Мартиньо кивнул, прикоснувшись к серебряному «Агнцу Божию», висевшему на груди, между отворотами колета. От сырости его пшеничные усы обвисли, придавая лицу еще более унылое выражение. Он был меланхоличен, как истый португалец.
– Ну да, телом Христовым клянусь… Все придет, рано или поздно… Даже смерть.
И опять же, как истый португалец, он удивительно умел высказаться не к месту. Невеселое замечание встретили по-разному: Алатристе и Роке Паредес переглянулись, а потом первый рассмеялся, второй же на итальянский манер поспешно выставил рогами два растопыренных пальца, отводя беду.
– Мои люди терпеливо ждут, – продолжал Мартиньо. – Знают, что им надлежит делать, изучили досконально план дворца. Лишь бы этот Лоренцо Фальеро не подвел и сделал, что от него требуется… – Чело его вновь отуманилось невеселой думой. – А не сделает – нас всех в куски изрубят прямо в дверях.
– Черт возьми! Не изрубят. – Капитан обвел рукой панораму города. – Послезавтра мы станем повелителями всего этого. Ну не повелителями, так хозяевами.
– И озолотимся, – вставил Роке Паредес алчно.
– Само собой.
Трудно было понять, всерьез ли говорит Алатристе или шутит: может, и трудно, но я раскусил его, как орех, и угадал ловушку. Португалец в эту минуту набожно перекрестился.
– Дай-то Бог, – сказал он.
– Или дьявол, – припечатал капитан. – Будем предусмотрительны: Богу – свечка, а черту, сами знаете, – кочерга.
– Аминь, – со смехом подхватил Роке Паредес.
Капитан обернулся ко мне. По внезапно проявившейся, хоть и очень свойственной ему шутливости – не очень-то веселой, а скорей безнадежно мрачной – могло показаться, что он пребывает в добром расположении духа, и я очень удивился этому, ибо всего лишь полчаса назад ему на плечи легло бремя большой ответственности. Но тут же понял, что дело тут иное: просто надо пошучивать и излучать беззаботную уверенность, прежде чем вздохнуть поглубже, стиснуть зубы и броситься во вражеские траншеи. Алатристе поднял было руку, чтобы дружески похлопать меня по плечу, но слишком свежа еще была память о Люциетте и о кинжале, приставленном к моему горлу, а потому я отстранился. Капитан взглянул на меня пристально и задумчиво.
– Относительно юного сеньора Бальбоа, – обратился он к остальным, – он будет нашим связным. Будет передавать приказы и согласовывать действия разных отрядов.
И продолжал безмятежно разглядывать меня. Лицо под узкополой шапкой было покрыто мельчайшими капельками дождя.
– Хочешь что-нибудь спросить, Иньиго?
Я покачал головой и уставился на беспокойную воду канала:
– Нет. Все ясно.
Он повернулся к остальным:
– Итак, если не поступит отмены, послезавтра вечером встречаемся у моста Убийц. Устраиваем дожу славный ужин. Само собой, оружие всем спрятать под плащами и быть готовыми к тому, чтобы Бог упас или черт подрал.
– Аминь, – повторил Роке Паредес.
Сааведра Фахардо торопился. Завернувшись в черный плащ и низко надвинув шляпу, он вылез из гондолы и стал взбираться по ступеням, стараясь не поскользнуться на зеленой плесени, влажной от приливов и дождя. Когда же, отдуваясь и сопя под плащом, закрывавшим лицо, он добрался до нас, то прежде всего окинул меня недоверчиво-пытливым взглядом.
– Это мой вестовой, – сказал капитан Алатристе. – Я говорил вам о нем.
Секретарь испанского посольства кивнул и огляделся по сторонам, убеждаясь, что вокруг нет посторонних глаз и ушей: если находишься в Венеции, это очень полезная привычка. Эскуэро – так назывались здесь стапели для маленьких судов – располагался очень близко к причалу Дзатере, стоявшему на берегу широкой и короткой водной перемычки между Большим каналом и каналом Гвидечча. За деревянными навесами, оберегавшими склады и мастерские, виднелся треугольный фронтон церкви Сан-Тровазо.
– Новости есть? – спросил Сааведра Фахардо.
– От вас ждем.
Мы шли мимо вытащенных на сушу гондол и баркасов со спущенными парусами. Пахло сырым деревом и смолой. Едва завидев нас, хозяин верфи пошел навстречу между полудесятком мастеровых, работавших стамесками и рубанками, почтительно обнажил голову и проводил нас в крытый склад, где хранились инструменты, весла, уключины, после чего удалился. Там было так же холодно, как снаружи, отчего мы продолжали кутаться до глаз в плащи, словно заговорщики, каковыми, впрочем, и были.