чия. Находили…
Нельзя сказать, что попаданец действовал исключительно во благо Руси и славян. Нет, ему хотелось не просто пресечь немецкую экспансию и сделать государство еще одним центром славянского мира – пусть даже региональным. Были и другие мысли – оставить своим детям хорошее наследство, восстановить (или основать – неважно) династию.
Разговор о религии так и не состоялся. Австриячка все-таки немного прижала католических иерархов и во владениях Померанского, те стали вести себя более адекватно.
Глава восьмая
Оформление «наследства» тянулось, и время от времени приходилось выезжать то в Вену, то куда-то еще. Выступление в суде, организация плебисцита[18]…
К апрелю 1773 года вопрос с Мекленбургом был решен, и он взошел на престолы под одобрительный рев толпы. Одобрение было тщательно подготовлено – агенты Рюгена рассказывали, как хорошо им живется под его властью, да какие перспективы… Но главным козырем в борьбе за подданных стали законы.
Как-то неожиданно для него самого Померания вошла в число стран с наиболее разумными и передовыми законами, что признала даже Англия, пусть и нехотя. Некоторые вещи, очевидные для попаданца, для жителей европейской провинции восемнадцатого века оказывались немыслимым откровением. Всеобщее образование, какая-то социальная защищенность, добровольная (!) служба в армии с последующими льготами[19], причем на службе не лупили почем зря, нормально кормили и одевали! Были законы, защищающие производителей и фермеров, преподавателей… Этакий островок справедливости и закона, выгодно выделяющийся на фоне германского феодализма.
Отмена крепостного права и большинства феодальных привилегий, отмена таможенных пошлин между Померанией и Мекленбургом, снижение ряда налогов и частичная их отмена… И все это – прямо сейчас, как только он станет законным правителем! Не только агенты, но и стоявшие на постое солдаты и офицеры рассказывали с гордостью о достижениях Померании, и вот уже они воспринимаются жителями не как оккупанты, а как СВОИ, как освободители от гнета, а Рюген – воплощение идеального государя.
Для жителей двадцать первого века такое прозвучало бы диковато, а для жителей восемнадцатого, которых освобождают от участи крепостного и наделяют хоть какими-то правами и социальной защитой… Слава Государю!
«Тянучка» с судами дала возможность Рюгену привести в порядок и другие дела…
– Милый, я все понимаю, – с деланным ужасом проговорила Наталья, – но девять! Понимаю, что мужчина с твоим темпераментом, да еще и отсутствующий месяцами, не сможет удержаться… Но девять бастардов!
– Беру пример с Августа Сильного[20], – шаркнул ножкой Игорь, и супруги захихикали.
Отношение к изменам, особенно к мужским, в этом веке было снисходительным, так что на фоне подавляющего большинства вельмож и правителей Рюген был едва ли не образцом скромности. Во всяком случае, ему и в голову не приходило селить своих пассий в соседние покои во дворце и выводить их в свет, представляя как официальных любовниц. А тут… Да подумаешь, девять бастардов, которых он признал как таковых и даровал официальное дворянство с гербом и небольшие поместья. В конце концов, род Грифичей не должен пресечься, и, если что-то случится с законными потомками, бастарды продолжат род – случай в европейской практике нередкий.
Ход с бастардами получил неожиданное продолжение. Юрген фон Бо, глава разведки и контрразведки, предложил не просто дать поместья, а дать их рядышком с городами, где не было резиденций герцога.
– Сир, навестить ты их сможешь и так, – чуточку флегматично сказал мужчина, садясь на предложенное кресло, – но твоя супруга не будет видеть их. И пусть она спокойно относится к… такой ситуации, но зачем ее нервировать?
– Второй слой, – попросил принц.
– Города, рядом с которыми будут поместья твоих бастардов, не будут чувствовать себя обделенными. Если уж поселишь рядом своих детей да будешь хоть изредка навещать их…
– Понял. – Вольгаст откинулся на спинку кресла и начал постукивать пальцами по подлокотнику. – Да, согласен с тобой, выгод от такого шага предостаточно, и уж точно больше, чем недостатков. Решено.
Следующим шагом было учреждение собственных орденов – пора уже, все-таки государство переросло «игрушечные» размеры. Долго Рюген не думал – имена святых, как принято было в эти времена, ему не слишком нравились. Нравились же названия «говорящие» – вроде «красного знамени» или «славы». После некоторого размышления от «Славы» пришлось отказаться – нужна была хоть какая-то христианская зацепка, иначе выходило вовсе уж неприлично.
Остановился на «Венедском кресте»: Венедский крест 2-го класса, Венедский крест 1-го класса, Большой крест Венедского креста, Звезда Большого Венедского креста.
Нарисовав десяток вариантов, он отдал их на суд «волкам», и они уже вынесли свое решение. Орден получился красивым и простым – достаточно простой крест с расширяющимися концами, сделанный из оружейной стали и обрамленный серебром. И надписи: кириллицей на вендском и готическими буквами на немецком: «Бог, который создал железо, не хотел рабов».
Благодаря освобождению крепостных в своих владениях надпись получалась этаким девизом свободолюбия. Историю ордена попаданец немного знал, так что сделал его статус классическим, то есть низшей степенью можно награждать не только офицеров, но и рядовых – если они этого были достойны.
Помимо Венедского креста, учредил он и орден Святой Натальи, подобрав соответствующую святую. Впрочем, принц нисколько не скрывал, что на святых ему плевать и орден учрежден только и исключительно в честь любимой супруги. Статус ордена был гражданским, тоже четырех степеней. Плюс была упомянута возможность награждения за благотворительность, что сразу вызвало бурный всплеск энтузиазма среди купечества.
Были и необычные награды – «Волки» и часть ветеранов получили стальные же перстни на большие пальцы правой руки – так называемые «Перстни лучника»[21], дающие простолюдинам дворянство. Правда, так уж сложилось, что привилегия эта была необходима чуть более двум десяткам из трехсот с лишним награжденных – остальные к привилегированному классу принадлежали по праву рождения. Помимо дворянства, перстень автоматически делал человека гвардейцем Грифича, пусть в некоторых случаях, скорее, почетным. Но как можно было не наградить барона Фольгеста, Савватея Ворона или того же Тимоню?
Тимоня, кстати, числился с недавних пор как в русской гвардии, так и в гвардии Померанского, да и поместья имел в обеих странах… Правда, подданство было российским, ну да неважно. Верный денщик стал чем-то неотъемлемым для Рюгена и воспринимался, скорее, как член семьи.
Провел и другие армейские реформы – ввел нашивки со званиями и увеличил количество этих самых званий. Зачем? Так он прекрасно понимал психологию военных, которым требовалось какое-то подтверждение успешности. Вот и пришлось вводить такие звания, как подрядовой (только-только принял присягу, но ничего толком не умеет), рядовой второго класса, первого, старший рядовой… Та же самая история была с капральскими званиями, а сержантских ввел аж восемь… А были еще и нашивки за выслугу лет, за штыковые атаки, за… Много всего, в общем. Когда Игорь впервые поделился идеей со своей свитой, те пришли в восторг, а циничный Август Раковский выдал:
– Ты гений, сир. Теперь каждый вояка из тех, что разумом попроще, будет чувствовать карьерный рост – ведь при должном старании какая-нибудь висюлька на грудь или повышение в звании будут идти постоянно. На моральном состоянии войск это должно хорошо сказаться.
Так оно и вышло – реформа прошла торжественно, пышно, а сразу после нее – награждения. Награждали пафосно – в присутствии большого скопления зевак, на площадях городов. Да-да, награждения проходили в разных городах, чтобы те почувствовали свою сопричастность. Перечисление заслуг и достоинств награжденных, какие-то привилегии, полагающиеся к награде… Что военные, что гражданские были в восторге – зрелища здесь любили.
Наиболее восторженный образ мыслей был у недавних врагов – пехоты и артиллерии бывших владетелей Мекленбурга. После победы они практически автоматически влились в войско победителя. Не все – многие были завербованы насильно и даже не являлись гражданами Мекленбурга. Желающих Рюген безоговорочно отпускал, но добрая половина пехотинцев решила продолжить службу. А что? Условия службы он предлагал весьма неплохие, да и льготы играли свою роль. Тем более что к уничтоженным кавалеристам мекленбургских герцогств «трофейные» пехотинцы и ранее относились не слишком восторженно, а уж после того боя, когда юнкера убивали своих же пехотинцев… Жалости или обиды за «своих» не было.
А вот с мекленбургским дворянством вышло не очень. Во время сражения кавалерию вырубили почти начисто, и теперь Грифичу предстояло весьма неприятное дело – выселение вдов и сирот.
Звучит погано, но на деле еще поганей – родственники погибших автоматически становились оппозицией. Пусть здесь привыкли терять близких, и если бы потери составили привычные для Европы десять-двадцать процентов, то еще ничего. Выжившие частично перешли на службу, частично засели бы в поместьях, но особых проблем не возникло бы. Да, появились бы маленькие, «местечковые» оппозиции, но дальше разговоров ничего не пошло – хотя бы потому, что помешали более благополучные соседи. Теперь же оппозицией становились ВСЕ дворянские семьи, потерявшие близких родственников. Близких – значит сыновей, отцов, племянников. На более дальние связи родственные чувства распространялись значительно более слабо…
И что делать с этими оппозиционерами? Делать вид, что ничего не было, и дать им «созреть»? Все равно кровью закончится… На службу допускать их теперь просто опасно – предадут. Не каждый, разумеется, но ведь их много – и «сироты» будут «подогревать» друг друга… В результате дело кончится серией мятежей и попыток переворотов или же придется создавать отдельную спецслужбу только для «сирот». А ведь всего-то – разъяренные юнкера Померании отомстили юнкерам Мекленбурга, разорявшим их поместья… Неудачное стечение обстоятельств.