Вроде как положение у Померании было неплохим, на его территорию никто из соперничающих сторон не лез, а Австрии его предприятия даже поставляли кое-какое военное снаряжение. Но… Нервировало. Пусть Фридрих и стар, но агентура говорила, что разум его столь же остер, так что Грифич ожидал чего-нибудь… этакого. Внезапного наступления, высадки англичан в Ганновере, ну хоть чего-то, что объяснило бы непонятную пассивность прусского короля, ведущую к поражению.
В августе ситуация начала проясняться: умер правящий в Тоскане Леопольд – следующий претендент на австрийский престол после бездетного Иосифа Второго. Не успело остыть его тело, как умер младший из сыновей Марии-Терезии – Максимилиан Франц, «простудившийся» на похоронах брата. И тут же умирает Иосиф Второй. И нет, это не спецслужбы Рюгена – просто не успели…
Ситуация яснее ясного – кто-то убирает конкурентов. Но кто? Оставшийся в живых Фердинанд, последний из братьев? А может, его просто оставили в живых – личностью он был совершенно ничтожной…
Его ничтожность и стала индульгенцией: все, кто хоть немного знал его, прекрасно понимали – на поступок тот не способен. Но было способно его окружение. А еще – англичане с французами, сильно недовольные самостоятельной политикой Австрии. Мог и Фридрих, не отличавшийся человеколюбием.
Все могли, вот только полную картину происходящего имели немногие – и Померанский входил в их число…
– Да, сир, выяснили, – усталый, но невероятно довольный Юрген ТАКУЮ информацию доложил самостоятельно. – Леопольда отравили. Но вот специально или нет, не знаем пока – сифилис[75], так что какой его дрянью пичкали и по чьему приказу – выясняем.
Фон Бо взглянул сияющими глазами на герцога: он не зря был так доволен – с момента первой смерти прошло меньше двух недель, а информация УЖЕ имеется. Учитывая расстояние…
– Максимилиан Франц простудился по своей вине, тут сказать нечего. Приехал в южные края, да в непривычном климате его и продуло. Ну а про Иосифа и говорить нечего – отравили.
– И кто же?
– Здесь пока неясности, – развел руками Юрген, – мы наткнулись на след, но человек тот работает сразу на нескольких хозяев и занимает достаточно высокое положение, так что…
О ком шла речь, Грифич понял – своеобразный код на случай подслушивания. Человек тот и в самом деле был личностью интересной – работал на англичан, французов, русских (!), были контакты с соответствующими службами Святого Престола… И это только на поверхности! У католиков, кстати, зуб на Иосифа тоже имелся – последний сильно прижал их, лишив власти в стране. Да и церковного имущества под свои нужды реквизировал немало.
– Значит, остается только ждать, – философски подвел черту под разговором князь.
– Ждать, – повторил собеседник, задумчиво глядя в витражное окно. – Но мы могли бы и поближе подобраться…
– Не стоит, – покачал головой Игорь, – сейчас там такая суета и шумиха… Не дай бог, заметят наших людей, отмыться потом сложно будет. Пусть наблюдают так, чтобы не попасться.
– Но, сир, разве вам не интересно узнать подробности?
– Не уверен, что их в принципе получится узнать. Да и зачем мне исполнитель? Ищи, кому выгодно. Так что все просто: кто из Великих держав успеет среагировать раньше и наиболее полно, тот и «заказал музыку».
Глава девятая
Всего через месяц после похорон Иосифа Второго в войну вступила Франция. Двадцать тысяч солдат пересекли границу и объединились с пруссаками. Важней была даже не возросшая военная мощь, а финансирование. Фридриху открыли не кредит, а… гранты, что ли. Как бы то ни было, теперь он смог нормально снабжать армию и начать набор новых солдат.
Всем стало ясно, кого нужно обвинять в смерти императора и его братьев… Но всем ли? Французские и английские газеты писали то о «роковом стечении обстоятельств», то намекали на «семейные драмы»… Так что все обстояло как и в двадцать первом веке: бо́льшая часть людей думать самостоятельно не умела и потому верила газетам и властям; меньшая прекрасно все понимала, но… как бы чего не вышло, ведь спорить с сильными мира сего опасно. Ну а дальше сработали законы простейшей психологии: сработало так называемое общественное мнение и вся просвещенная Европа была уверена – Габсбургов убили сами Габсбурги. А еще чуть позже людям стало на это наплевать.
Впрочем, «нравственные» причины военных действий предназначались исключительно обывателям. Едва только удалось отвести первый вал подозрений, газеты враждебных Австрии государств тут же начали печатать статьи из серии «так им и надо», так что ближе к Рождеству европейский обыватель смотрел на Австрию как на пирог, надеясь поучаствовать в дележке. Бред, конечно, но… Газеты уверенно рассуждали, что «…вот сейчас наши доблестные и благородные воины поубивают их трусливых и подлых наемников – и конкретному Гийому или Джону станет жить чуточку лучше. Дескать, только они мешают развиваться нашей промышленности и сельскому хозяйству, а как только, так сразу… Заживем!».
Несмотря на воинственную риторику, основные военные действия разворачивались все же в колониях между Большими игроками, но что интересно, в Европе Англия с Францией были едва ли не союзниками…
Битва за Америки и Азию разворачивалась нешуточная, выкачивая ресурсы. Но даже остаточной помощи Фридриху хватило, и он начал боевые действия.
Не слишком удачно – победы были за ними, но битвы нельзя было назвать образцами военного искусства. Мясорубки. Много мелких, ничего не значащих стычек, в которых умирали люди. Умирали, по сути, без толку – решающая стычка двух батальонов ради какого-то селения – и через два дня победитель отводил войска, ибо стратегическая позиция по большому счету была бесполезной.
В принципе Померанский понимал причину таких вот «москитных» сражений: войска с обеих сторон слишком расслабились, и полководцы попросту боялись решающей битвы. Да, Фридрих мог бы…
– Французы удерживают, сир, – доложил прибывший из прусского лагеря агент.
– Даже звучит бредово… – пробормотал герцог.
– Но так оно и есть, сир, – уверенно подтвердил агент, – им же не просто победа нужна, им нужно вымотать обе стороны. Даже не столько вымотать, – поправился агент, – столько показать, что победили французы.
– Ух ты, как мудрено… Ладно, верю, лягушатники могут.
Что англичане, что французы не раз «сливали» выгодные «партии» только из-за амбиций. Имперская политика обоих государств была во многих случаях гротескной. Требовалось показать, что именно они внесли решающий вклад в победу, даже если участие было, скорее, символическим.
Ну и не стоит забывать о многочисленных вельможах, которым по большому счету было плевать: победит их страна в провинциальной заварушке или нет, главное, как ОН будет выглядеть при этом[76].
Так что всевозможные младшие сыновья знатных вельмож успели урвать свою долю славы, водя солдат в лихие, хотя зачастую и бестолковые атаки. Фридрих скрипел зубами, но… финансирование шло от союзников, и оно позволяло наращивать мощь быстрее, чем гибли солдаты.
Австрийцы, впрочем, тоже не блистали, Лаудон был достаточно посредственным полководцем[77], несмотря на приписываемые заслуги. Да и сама структура австрийской армии, весьма рыхлая из-за многочисленных народностей со своими «тараканами», была заметно слабее прусской.
«Москитная» война велась до конца марта 1781 года, после чего последовало вынужденное перемирие: пришли эпидемии. Неубранные вовремя трупы после множества сражений сделали свое дело, и началась жесточайшая эпидемия холеры и целого ряда не менее «приятных» заболеваний. Грифич немедленно закрыл границы, установив карантины. Действовать пришлось предельно жестко, ибо что австрийцы, что французы не слишком аккуратно относились к государственным границам и не раз военные отряды залетали на территорию Померании-Поморья.
«Залетчиков» обычно вовремя отлавливали и разворачивали, но случалось всякое: то грабили и резали приграничные поселения, то начиналась перестрелка с частями Померании… Грабителей всегда преследовали и уничтожали: на это была жесткая установка Рюгена. Более того, с началом военных действий он предупредил, что его подданные неприкосновенны, и подал соответствующие документы как австрийцам, так и французам с пруссаками.
Обычно властители относились к таким происшествиям значительно… мягче. Хотя бы потому, что ссориться с крупными державами не каждый себе мог позволить. Но тридцать тысяч отборных вояк только в Померании делали его позицию весьма серьезной. Еще более серьезной ее сделали вырезанные отряды, причем отряд французских драгун, «отличившийся» насилием и последующим уничтожением населения в одном из поселений, вырезали всего в паре верст от ставки французских войск, в самом сердце Пруссии.
Были дипломатические ноты и разгневанные посланники…
– Господа, – устало-равнодушно сказал Померанский стоявшим перед ним послам Пруссии и Франции, – скажу сразу: не прекратятся инциденты на моих землях, я прекращу держать нейтралитет. Вам ясно? Свободны!
Хамское поведение Рюгена было вынужденным: если Австрия с пониманием отнеслась к желанию Игоря беречь своих подданных… Да и откровенно говоря, проблем от них особых и не было – на территорию Померании австрийские отряды залетали всего несколько раз, спасаясь от преследований – и им было не до мародерства… А вот французы еще с прошлых времен привыкли, что здесь можно «гулять», не опасаясь последствий. Да и отношение к молодому государству было откровенно пренебрежительным. Достаточно сказать, что Франция так и не прислала коронационные ордена[78]. И ладно еще, не прислала властителю Померании, хотя и это дурной тон. Но, даже короновавшись королем Швеции, нормального признания от франков Померанский так и не получил.