А зачем ослабить? Седло само опирается на лошадь ленчиками – две опорные деревянные пластины. С таким расчетом, чтоб позвоночник лошади находился в воздушном пространстве. Человек сидит, если в седле, не на хребте, а на боках. Эти ленчики опираются на потник – подкладку: сверху кожаная, а снизу войлочная. И за этим потником надо следить, как за зеницей ока. Если в него даже зернышко попадет и ты его не заметишь… прежде чем седлать – надо осмотреть спину, потник… иначе сразу рана – натрешь так же, как если в обувь попадет камешек. Вот мы ослабляем, чтоб кожа у нее подышала, и в поводу 2–3 км ведем, чтоб лошадь остыла, поить ее нельзя, если не остыла. Вот привел, привязал. У нее есть недоуздок и уздечка (у нас – кавалеристов – правильно называется головье), а к ней привязан чомбур, за него ты привязываешь, не за поводья! Поводья не для этого, снимаешь с нее удила, даешь ей сена, берешь жгут и ножки ей массируешь. Сделал массаж, потом, если была нагрузка сильная и лошадь вспотела, то, значит, надеть попону надо на круп. В зависимости от того, какая обстановка, мы могли снимать седла или нет. Если обстановка не позволяет, значит, не снимаем. Это в походе вот так. Пока напоили, накормили их, но сразу зерно не даешь. Когда они остыли – напоишь, накормишь, а потом уж и наш обед поспел! Оружие вычистишь. Поели – и говорят: «Поехали опять!»
Мы не спали, и, бывало, нас перебрасывали за сотни километров. Были случаи, что до того уставали мы, ведь, сидя на лошади, спать нельзя, потому что у тебя расслаблены мускулы, а ты должен как всадник быть единым целым с лошадью, в такт попадать, а когда засыпаешь, ты теряешь эту способность, и в результате неправильной посадки можно вывести из строя спину лошади. Выхода не было – научились! Чтоб научиться спать по-настоящему и лошади не делая неприятностей, надо быть очень хорошим кавалеристом. Играли большую роль шлюзы, которые у тебя должны быть сильнее рук, сильнее всего – в человеке. Если ты ими сядешь, как в тиски, то можно спать, и мы научились спать на лошадях. Иногда вообще странно смотреть – целая колонна спит, а лошади идут сами. Правильный маршрут конный – надо 50 минут ехать и 10 минут идти, если режим позволяет. Так должно быть по уставу. Часто так мы и делали. А если дорога – грязь по колено? А оно так и есть! Потому что там и танки проходили, и кто угодно, намешано. Лошади сами идут. А мы идем в сторону и там, где не грязно. У нас даже были курьезные случаи на этот счет.
Вот запрещали спать. А мы по трое едем или по двое. Вот кто-то заснул, спит и спит. Ага, спит, и мы эту лошадь раз ногой – она вперед, а там еще пинок, каждый пинает – и пошла, и пошла, и ее до самой головы к командиру эскадрона! Командир едет, и вдруг с ним поравняется или обгонит спящий казачок. (Смеется.) Он заругается, и мы все посмеемся.
Были у меня и свои методы, чтоб избавиться от этого оцепенения. Вот не могу – спать хочу! Ночь. Тогда беру, отъезжаю чуть в сторону, ложусь на землю и привязываю повод лошади к ноге. Пока колонна идет, лошадь не волнуется – она пасется, а когда колонна ушла – она дергает меня, не хочет одна оставаться. Колонна длинная – минут 15–20 подремать можно. А потом я догоняю, и я от этого выигрываю дважды: во-первых, поспал, а во-вторых, когда я в галоп – движение, энергия пошла, и все – я себе зарядку сделал. Мы оба взбодрились с лошадью.
Были случаи, когда вообще ничего не поймешь, кто и откуда едет, – все смешалось. Пурга, метель и несколько суток подряд. А в это время куда-то еще колонны идут – где-то прорыв будет. Ночь. Где-то пешие, а где-то машины беспрерывно туда-сюда. Мы обычно больше стараемся на обочине быть. Вот был случай – образовался затор впереди. Что случилось там – откуда мне знать? Остановилась колонна. Ночь, пурга, и вдруг вся колонна потихоньку ложится на землю, и лошади ложатся. Никакой команды, ничего. Я к животу лошади, и как будто бы я смотрю картину – безмолвие какое-то – до того все устали.
Что в лошади интересно – она никогда не откажет выполнять команду хозяина, она упадет, сдохнет, но будет идти, бежать, прыгать. Особенно лошадь чистокровной породы. Вот если ее пустил в галоп – она будет бежать, пока ты ее не остановишь, или она упадет просто. Там надо аккуратней и психологию эту знать и уметь руководить ею.
Я считаю, что большинство пополнения лошадей было за счет трофеев, но частично привозили из России, конечно. По крайней мере, в нашей части было так. Были случаи, когда мы сами отбирали у местных. Но это единичные, это не так просто. А кто будет нам их показывать? Но откуда там и лошади вообще? Там быки больше, а тем более за границей там эти тяжеловесы – они не годились под седло. У нас из первоначальных примерно 35–40 лошадей осталось всего пять, из них – две повозочные. Одно время у меня даже был венгерский жеребец, чем плохи заграничные лошади: наши лошади не объедятся, они будут кушать ровно столько, сколько им надо, а за теми надо уход сверхъестественный.
В самом седле для лошади с собой возишь торбу – в ней кормят, овес дают, а ведро брезентовое – поить. Все должно быть очень чистое! Мы даже стирали торбы. Подковы с собой возишь, щетка, шкрыбница (она состоит из металлических пилочек, об нее очищаешь щетку – пыль и перхоть), нож деревянный. Остановились, и что первое ты должен сделать? Слез и в первую очередь подними у лошади ногу – посмотри, не попал ли в копыто камушек или еще чего, проверь состояние подков – они не должны хлюпать. Обычно, если хлюпают, слышно, то прямо на ходу, здесь же, подъезжает кузнец. Это можно даже на ходу делать, правда, это трудно – когда колонна двигается, лошадь тоже не стоит, вертится. В общем, нельзя допускать, чтоб подкова болталась. Гвозди там специальные – называются ухнали. Каждый возит с собой и подковы, и гвозди. У нас все свое было. Еще с собой я вожу, на случай гололеда зимой, шипы – они наворачиваются в подкову, там есть отверстия с резьбой.
Существует правило. Вот почему старались кавалерию уводить от крупных городов? Чтоб уводить от мостовых и асфальтированных дорог, чтоб беречь ноги лошади. В России мы подковывали только передние ноги, так как двигались в основном по проселочным дорогам. А за границей мы уже все 4 подковывали, там проселочных дорог почти нет. Мы были в основном на юге, но приходилось и там вворачивать шипы. А иначе она скользить будет.
Очень опасно было, когда налетали самолеты. За границей особенно мы старались идти ночами, но иногда приходилось и днем. Честно говоря, мы боялись – лошадь бросить нельзя, а сам, если ты верхом, ты – очень хорошая мишень! Бомба где-то разрывается, а ты же высоко находишься – больше шансов, что осколок попадет в тебя. Мы старались при налете (заранее договаривались) – разбегаться: один взвод вправо, другой – влево. Ложимся – лошадь держим. Налет прошел, снова садишься верхом и бежишь туда, где меньше людей, а туда все бегут. Они сделали второй разворот и второй раз. В общем, неприятно.
Я мог ее легко положить, Машку, на землю. Возьму за шею положу на землю, и она лежала. Она выполняла все мои голосовые команды, об этом и разговаривать нечего. Она понимала человеческий язык. Очень важно, чтоб человек мог разговаривать с лошадью, чтоб она понимала, кто с ней имеет дело. Когда подашь голос, положишь руку на круп, погладишь, тогда только подходи. Машка преодолевала любые препятствия. На скорость она не очень, ее перегоняли. Но когда у нас были занятия, когда пополнения приходили, я занимался по преодолению препятствий, она брала. И самое главное – ею можно было управлять не только руками и голосом, но и шинкарями.
Единственное, что плохо, она не могла грубые корма кушать, у нее с языком проблема была. Но что хорошо в нашей лошади – она никогда не переедала. Эти трофейные лошади, были случаи, если ты не уследишь… Вот допустим, отвязалась она и увидела, что зерно лежит, и она наелась и переела. Она тогда садится на задние ноги и выходит из строя, она становится калекой. Это уже неизлечимо. Вообще это каралось строго. Поэтому я за Машку никогда не боялся.
У нас были случаи, ведь дороги за границей такие вроде высокой насыпи с довольно крутыми и глубокими канавами сбоку для отвода воды. Налетают самолеты, и надо перепрыгнуть канаву, а у меня были и такие лошади, которые боялись прыгать, когда глубоко или длинно. Даже приходилось самому слезать, переходить на ту сторону и в повод переводить ее, а за это время тебя могли сто раз убить. А Машка этого не боялась: в ров – так в ров! В воду – так в воду!
Был случай. Мы до того уже в рейде были далеко, что у нас со снабжением было плохо. Сала было много и мяса, а хлеба нет. Это в Румынии было, и мы мамалыгой заедали. Не помню точно, по-моему, реку Серет надо было форсировать, а она примерно как наша Ахтуба. Определились наши саперы, где можно на лошади проехать, но оно не напрямую, а зигзагами. Они поставили вехи, чтоб ни вправо, ни влево – так болото переходят. Эта переправа действовала, но там можно ехать друг за другом, а нас много.
Привезли муку, а на подводах там не переедешь, а мы должны уходить вперед. Вдруг нам выдают на руки мешок муки, и надо перевезти. Я его на лошадь взвалил, сам сел, и поехали, и только доехали до середины, как налетают румынские два самолета, кукурузники, как у нас. Все наши зенитки отстали, и они, гадюки, вдвоем налетают на нас. Мы цепочкой, а они сверху и прямо в упор нас расстреливают. Как я не уронил этот мешок муки? Но я не мог! У меня ответственность была прежде всего, пусть меня лучше убьют! Я эту муку удержал. Там воды примерно по грудь лошади, и я с ней переправился.
Только мы выехали на берег, я быстро спешился, взял пулемет и начал бить по этим самолетам, но пули так медленно летают. Мне казалось, что я камнем бы сбил самолет быстрее.
Вот такая она у меня была умница! У нас случаи были, когда нам приходилось заезжать на 3-й этаж настоящего дворца графского, с широкими лестничными маршами. Я на ней верхом, специально не слезал, а она идет и идет, правда, оттуда спускаться я боялся – брал за уздцы. Она могла за мной, на мой голос, куда угодно идти. Лошади обычно