ло – за счет того, что была возможность у командования время от времени банные дни устраивать. А у нас была возможность нижнее белье менять хоть каждый день. Это имело большое значение.
Верхняя одежда изнашивалась от грязи, пота, пыли и оружия на спине. У меня справка от первого ранения в кармане лежала, так она истлела от пота прямо в кармане. Документы превратились в труху.
За границей, особенно при наступлении в Венгрии, на нас стыдно было смотреть! Тогда мы постепенно стали переодеваться и переобуваться сами по себе. Очень просто: если попались какие-нибудь темные брюки, их же можно надеть, нашить на них лампасы и в таком виде воевать. Труднее было с гимнастерками. Рубашку же не наденешь, но кое-кто умудрялся и рубашку и джемпер, а начальство молчит, оно же понимает, а у нас же как – до поры до времени. Потом, наверное, какой-то большой начальник увидел. А дело дошло до смешного – мы стали превращаться в каких-то махновцев. Я помню, летом, зной, а казачок умудрился: взял зонтик, прикрутил к седлу и, как турецкий падишах, едет! Стали уже некоторые расстегнутые ездить и т. д. Но, видно, подоспело обмундирование когда, нам быстро гайки потом затянули – заставили переодеться.
Летом фуражки можно было носить, казацкие, с красным околышем, но кому только это нужно? Где-то в тылу их носили, особенно руководство, а нам легче было в пилотке. Во-первых, нас так не видно – еще не хватало с красным околышем выглядывать откуда-то из-за угла! Это раз. А во-вторых, я, когда спать ложусь, взял вывернул пилотку, одел и лег или пилотку под голову. А за фуражкой надо же следить, ее надо куда-то и положить – не годилось это дело!
Папахи нам выдавали. Не путать с кубанкой – эта не была нашей формой, это кубанских казаков, а у нас – папаха, к которой предъявлялись особые требования. Она имела определенные размеры и цвет – все оговорено – серый или темный. Но там еще оговаривалась величина ворса, это еще с дореволюционных времен заведено. Свои нюансы у всех. Все-таки в зимнюю стужу и папаха была неудобная – вроде и теплая – но ушанка обычная, когда ты ее завяжешь, ты полностью защищен. Поэтому все-таки больше носили шапки-ушанки. Хотя мы даже сами папахи делали, когда их не хватало. У румын домотканое все у сельчан, и они носили тоже папахи, только островерхие, а если срезать дно и пришить, так и переделывали.
Это весной или осенью, а зимой мы переходили все на теплую одежду, и тут уже не до лампасов. Нам выдавали фуфайки и ватные штаны, мы же зимой теплых квартир не знали. Если удавалось где-то ночевать в подвале или разбитом доме, то мы считали, что нам повезло. А бурки носило только командование, а она мешает только. В ней не воевать хорошо, а пасти овец. Ты лег, ею укрылся в горах, и тебе хорошо. А здесь куда ее денешь? У казаков она никогда не была предусмотрена уставом. Бурку нужно, чтоб за тобой возил адъютант, а так она мешает. Вот начальство имело – командир части и эскадрона. Но она была у него на подводе, а когда надо, он ее надевал – когда прохладно. Она еще и очень дорогостоящая вещь.
– Вы упоминали татарина, сержанта, при встрече с пограничниками, он же в бурке был?
– Да. Все правильно, это был командир отделения – важный человек при командире эскадрона нашего, хоть и не офицер, большую роль играл. По существу, при командире эскадрона существовал мини-штаб такой – два снайпера там было, там числился (но никогда не был) горнист, три связных. Считались они привилегированными. Он имел возможность бурку на подводу, когда не надо, положить. Но это и своего рода форс, что ли. Еще это имело за границей какое-то психологическое значение! Когда появляются люди нестандартного вида.
Почему я не сержант? Я задавал такой себе вопрос. Я войну и начал и кончил рядовым. Казалось бы, был награжден, был комсоргом, и вдруг рядовой. Напрашивается вопрос: за столько лет службы не дослужился больше? Тут есть какая-то своего рода хитрость, что ли, и она удовлетворяла командование, это я уже потом понял. Им нужен был грамотный и надежный представитель от рядового состава. Я ни в коем случае не хотел быть сержантом. Вроде и молодой, а я понимал – на нем забот и ответственности больше. Рядовой отвечает только за что? Пусть меня бог простит, если я себя похвалю, но я себя считаю ответственным человеком – я всегда так считал: если я что-то должен, я должен выполнять. А обязанностей у сержанта в 10 раз больше, чем у рядового. Мало того, что он отвечает, как и рядовой, за оружие и коня, он еще и отвечал за всех нас. У Чингисхана почему была дисциплина хорошая? Там так было: если провинился один из десяти кто-то, то казнили и того, кто провинился, и командира этого десятка! Иначе не будет дисциплины хорошей. Мы приехали, почистили и легли спать, а ему надо назначить караулы, проверить, все ли мы и правильно ли сделали. А мы почистили и хрен на остальное – легли спать, а он должен ночью раньше всех встать еще. Зачем мне это было нужно? В смысле зарплаты, нам деньги же на книжку – рублей 10–15 – зачисляли, мы не знали, на руках у нас книжек не было. Сержант получал 30 рублей. Во-первых, мы этих денег не видели никогда. Другое дело – если б мне предложили в офицеры, я бы, наверное, пошел. Офицеры были на привилегированном положении. Они имели еще дополнительный паек: сахар или шоколад, сливочное масло и еще там кое-чего… Может быть, пошел, но у меня охоту отбила одна вещь. Мой товарищ пошел в училище, и так получилось, что я получал от него письма, а их курсантами бросили в бой, и он погиб. Причем это мой сосед, с которым мы жили, – Жора Стракань. В Сальске, где мы жили, там большинство украинских фамилий, рядом с Краснодарским краем, а там много переселенцев с Украины.
Я рядовой и пропахал до конца, я горжусь тем, что я рядовой, а называю себя везде гвардии казак, имею на это полное право.
– Как награждали?
– «За отвагу» дали, когда мы в тыл немцам два расчета пулеметных пробрались. Там в атаках мы потеряли почти 90 человек, из них почти 70 убитых. Мой и еще один пулемет послали с фланга в тыл немцам. Мы два дня там обеспечивали наступление. Что интересно, нас чуть наши не побили. Нам, когда дали такое указание, это было в уличных боях. Там села на Украине такие, что вот вдоль дороги идет село на несколько километров, потом есть поперек – дорога и тоже село. И вот нас на эту развилку ночью послали, а наших не предупредили. Нас было 5 человек с 2 пулеметами ручными. Наши накрыли нас минометным огнем, одного ранило. Мы вынуждены были сменить позицию. Но худо-бедно все же мы помогли нашим здорово – село они взяли, а нас наградили за это.
А орден Красной Звезды дали за операцию в Венгрии. Мой конный дозор взял 20 венгерских пленных, но когда награждают, ведь не за это. Редко бывали такие случаи, чтоб тебе сказали: «Вот ты совершил подвиг: сбил самолет – вот тебе орден!» Награждали в основном за комплекс. Мы просто выполняли свою работу, свою боевую задачу. А когда записывают – и даже трудно сказать, что там главное, а что нет. В принципе вот этот случай главный получился.
Когда будапештскую группировку отрезали, венгерские войска стали рассыпаться, а сдаваться боялись, и некоторые мелкие группы нападали на наши обозы, ну, и нашу часть кинули прочесать местность. Эта местность была типа нашей Волгоградской области, только там немного поровнее – как Ростовская – и лесопосадки побольше были. Я руководил конным дозором, и мы обнаружили в одной лесопосадке венгров. Мы не думали, что их там много. Когда увидели там людей, мы развернулись и, может, с дури или как, но кинулись туда, а они с поднятыми руками выходят – 2 пулемета и человек 20. У меня эта картина до сих пор перед глазами. Вот почему: офицер их был раненый, сложили они оружие, мы стали стрелять вверх. Недалеко были там еще наши разъезды, так что они никуда бы не ушли. Я не знаю, в каком он чине был, этот офицер, френч окровавленный был у него. Вдруг ни с того ни с сего он снимает часы и френч и отдает мне. А мне не по себе как-то стало, думаю: «За кого он меня принимает?» Неужели он думал, что мне… противно даже как-то стало.
У нас этих часов было знаешь сколько! Мы в одном месте нашли целый сундук с часами, причем не ручными и не карманными, а настенными, настольными, но небольшими. Когда мы все эти часы поделили, мне достались часы в прозрачном корпусе, очень красивые. Чем они были хороши – кнопку нажмешь, и они отзванивали, сколько время, и я их с собой возил. Обменивались мы – махнем не глядя. Большинство часов за границей были нехорошие, штамповки, и против наших и в подметки не годились, и никто за ними не гнался.
Удостоверение к медали «За взятие Будапешта»
Мы повидали там такие богатства на передовой, и деньги, что угодно, и никому это все было не нужно. Может, потому, что я на него посмотрел… я аж покраснел, махнул рукой и сказал только лишь: «Перевяжите его!» Представили меня к ордену Красной Звезды уже после операции по Будапешту.
Мы под Будапештом попали под огонь наших «катюш». Не представить, как это страшно! Но мы попали не под наземный огонь, а под наших штурмовиков – РСы. Хорошо, что мы были глубоко окопаны, а то бы они не знаю, что они с нами сделали. Главное, не поймем: мы ракеты пускаем туда-сюда, а они нас бьют. Кто-то стал уже стрелять по ним. Кричат: «Наши! Не стреляй!» А они нас утюжат. Там я впервые понял, что такое РС. Мы кроме основного окопа еще и боковой подкоп делали, чтоб там спрятаться. Вот так и жили.
– Какой был самый неудачный рейд?
– В Чехословакии дошли вместе с механизированным или танковым корпусом до Тисы, и там было довольно неприятных 2–3 дня окружения. Нам нельзя было останавливаться ни в коем случае! Я не знаю, как там верховное командование – как они прошляпили, но получилось, что они авиацию подкинули и сумели наши конные группы дезорганизовать. Наша часть разбежалась и другие части. Все смешалось! Воздушные налеты – это 2 дня, – мы не знали, куда деться. Причем я бы не сказал, что огонь был плотный. Ну, а потом это уже был не 42-й год. Наши командиры сумели организовать нас, уже независимо от части, просто тех, кто рядом был. Мы и сами поняли, что нам нужно вместе, сами к ним примкнули, где командовали офицеры. Кинулись назад на прорыв, и если раньше, когда в нас стреляли, мы убегали, то на этот раз у нас выхода не было – мы разворачивались и из всех стволов стреляли. Так мало того, что мы вышли из окружения, мы вывели весь обоз. А потом наши части уже подошли – пехота, танки, и в конечном итоге мы завершили их окружение – это был как тактический эпизод.