Прибыли мы в Ставрополь уже 1 мая. Со станции пешочком километров двадцать прошли. Думали переночевать в пригороде Татарка, но я предложил идти до конца. Ну, и двинули дальше. Пришли в 10-й запасной полк, вот там, не знаю почему, меня сразу назначили командиром отделения в телефонный взвод. А моих друзей в радиовзвод. Я чуть не плачу, тем более меня к радиоделу всегда тянуло. Да, а когда Краснодар освободили, у нас на постое стояли два младших лейтенанта из штаба 18-й армии – радисты. И когда мне пришла повестка, они мне объясняют: «Радист всегда в курсе всего». Ну, конечно, им при штабе армии хорошо, а я-то радиостанцию потом за плечами носил. Но я же худой был, так у меня спина до самого позвоночника разбита и растерта… Зимой-то получше, а летом даже чего-то подкладывал, так мучился.
В общем, получилось, что я уже хорошо освоил телефонное дело, но все-таки добился того, чтобы меня перевели в радисты. Мои ребята вечерами в классах ключами стучат, морзянку учат, а я ее еще с 7-го класса знал. Так что быстро их догнал, морзянку я хорошо отбивал. В общем, меня перевели, и на фронт я поехал с радиовзводом.
Приехали на Калининский фронт, за Москвой есть такой полустанок Ильино. Прямо в степи выгрузили, и по глубокому снегу побрели в штаб дивизии. И как сейчас помню, там я 23 февраля 1944 года выпил свои первые «наркомовские» сто граммов. А до этого я водку и не нюхал. Прибыли мы в 32-ю кавалерийскую дивизию, и нас распределили по полкам. В дивизии пять полков: 207-й танковый, 1679-й артминполк, в нем 76-мм орудия и батальные 82-мм минометы. И три кавалерийских полка: 65-й, 86-й и 121-й. В полку четыре сабельных эскадрона, пулеметный, и при штабе еще комендантский взвод, фактически отделение. Взвод разведки, взвод связи, саперный, химиков. А в дивизии еще артиллерийский дивизион, зенитный, тоже танки. У нас в танковом полку «тридцатьчетверки», а там вроде покрупнее. Знаю, что «КВ» там точно были. В итоге всех ребят разбросали кого куда, и я один попадаю в 65-й кавполк.
Но там мы, по сути, и не воевали. Вскоре нас посадили в эшелон и привезли под Ленинград. Там есть такие Пушкинские Горы. Со станции своим ходом двинулись к передовой. Наши разведчики выехали раньше, прощупали оборону, вернулись обратно. А ведь взвод связи идет за взводом разведки, так что мы уже в курсе, что идем вдоль линии фронта. А у немцев там вдоль линии фронта идут танковые полки. То есть они уже знают, что мы где-то будем прорываться.
Это услышал ездовой Арчаков. Движемся дальше, смотрим, его лошадь остановилась. Кинулись туда, а ездовой-то пропал… Туда-сюда, нигде его нет. Ну, посадили на его место кого-то из ребят, и командир взвода приказывает своему коноводу и ветинструктору: «Так, езжайте вдоль колонны по одной и другой стороне. Если где увидите следы в сторону, идите по ним!» Ну, они пошли по следам и нашли. В какой-то лесной сторожке он спрятался под кровать, а людям, которые там жили, пригрозил: «Если выдадите, перестреляю всех!» Но они все-таки показали, где он, и его вытащили.
Ну, приволокли его. А я как раз в наряде был, и командир взвода предупредил: «Если прибудут – разбуди!» Ты себе не представляешь, как он его бил. Это что-то страшное… Тот уже упал, так он сапогами, еле оттянули его. Сам учитель по специальности, но тут просто озверел. Как настоящий зверь… Но и взводного понять можно, он ведь опозорил всех. Тем более для него это уже второй эпизод. В первый раз он застрял где-то в корпусных тылах, вроде как потерялся.
Ну, приехали в этот (неразборчиво), выгрузились, там тихое место оказалось. Но пока окапывались, так до кровяных мозолей… Ведь нужно вырыть не только щель для себя, но и яму для радиостанции и лошадей… А это же зима, и первый слой только ломом. Так что накопались там хорошо…Потом судили Арчакова. Весь полк построили буквой П, вывели его и еще одного. Напротив них построились десять автоматчиков, и с автоматов их… До сих пор помню, как пули вылетали через шинель на спине…
Тут еще произошел случай, из-за которого у меня оказались напрочь испорчены отношения с нашим командиром взвода. Как-то раз поехали за зерном за 25 километров. Приезжаем туда, а там его целая гора. А лошади ведь давно зерна не видели, и я решил своих побаловать. Сам я поехал на Казбеке, и еще со мной две от нашей радиотачанки. Ну, пошел, потихоньку зачерпнул, отвел и покормил их. Трензели вытащил, но я же не понимал еще, что надо расстегнуть подпруги от седла, и Казбек с полу ел это зерно, аж пена пошла. И когда поехали назад, он чуть не падает… Последние километры я ему голову на плечо кладу, и глажу его: «Ну, Казбек, иди родной, иди! Там инструктор поможет!» И только во двор зашли, он упал… Тут же ветинструктор подбежал. Оказывается, перед тем как давать этот ячмень, надо было его попоить после перехода, чтобы он остыл. А я с ходу его покормил. Ну, он залез ему под хвост, а зерно распухло, кишки порвались, и все… Тут командир взвода прибежал, выхватил пистолет: «Да я тебя!..» Ребята его сдерживают, а мне кричат: «Беги за сарай! Беги!» – а я стою как вкопанный… Да, я виноват, но как же за лошадь можно расстрелять? Я же еще пользу могу принести… Ну, его все-таки осадили, но он мне, конечно, наговорил: «Скотина…» И до самого конца войны у нас остались паршивые отношения.
Командование 3-го Гв. кавкорпуса
Хотя, если честно сказать, у нас он авторитетом не пользовался. Признаюсь, на передовой даже думал, хоть бы пуля тебе быстрей досталась… Потому что он несколько человек загубил ни за что.
Как-то немцы крепко насели, надо срочно отступать, ну и бросили там телефонную линию. Так нет же, командует: «Смотайте линию!» А как провод сматывать, если немцы уже на поле? Начали тянуть провод, а немцы его к себе тянут. Вперетяжку, кто кого… А командиром отделения был сержант Гвоздев. Вот такой парень! И он погиб там из-за этого проклятого кабеля… (По данным https:// www.obd-memorial.ru командир отделения 65-го кавполка 32-й кавалерийской дивизии старший сержант Гвоздев Николай Васильевич 1924 г.р. погиб в бою 16.6.44 в Гродненском районе Барановичской области). А телефонист Новиков из-за него был легко ранен.
Надо признать, что взводный сам был лично смелый, но он чересчур злоупотреблял властью. Радистов посылал, как телефонистов, чего не положено делать. Из-за этого и с начальником связи у него были постоянные споры. Тот не разрешает, а этот делает. Даже когда я и звание получил, и 2-й класс радиста, стал начальником радиостанции, а он меня все-таки посылал как простого телефониста. Отправлял как начальника направления, куда тянуть провод: «Помоги им там!» А ведь радиотелеграфисту тяжелая физическая нагрузка противопоказана. Потому что потом рука срывается, и обычно радистов к грубой физической работе не привлекали. Но мы все равно лезли, понимали, что надо помочь. Вот я когда после войны в авиацию попал, там было так. Допустим, приходят вагоны с углем, так всех туда бросают на разгрузку: механиков, мотористов – всех, но радистов не трогают.
Сразу после этого случая с Казбеком меня вызывают в штаб дивизии. Там какое-то время подготовка и потом прием экзаменов на классность. Группу я немного недотянул, а так бы мне сразу присвоили звание старшины. Но на 2-й класс уверенно сдал, и мне присвоили звание сержанта.
Тут, наверное, нужно немножко рассказать о боевом пути нашей дивизии. Как я уже говорил, вначале мы попали на Калининский фронт. Потом нас привезли под Ленинград, на Пушкинские Горы. Оттуда нас перебросили в деревушку Кривая Береза, там стояли. Потом нас в эшелон и привезли в Лиозно, это под Витебском. Там долго простояли в обороне. А когда сосредоточили войска, организовали конно-механизированную группу под командованием нашего генерал-лейтенанта Осликовского. И получилось, что всей группой командовал генерал-лейтенант, а ему подчинялся генерал-полковник Обухов. Думаю, его это коробило. Тем более они танкисты, а мы – «копытники».
Ну, пошли в наступление и взяли Богушевск – это крупная железнодорожная станция между Витебском и Оршей. Там захватили много эшелонов, складов. Дальше наступали в сторону Орши, Молодечно, Лиды, оттуда на Гродно. Когда Молодечно освобождали, можно сказать, что там танкисты сыграли основную роль. Бои там шли страшные… Район вокзала трижды переходил из рук в руки. Но танкисты немцев придавили, погнали, а мы их преследовали по дороге. Но и нас тоже немножко придавили.
Я там с радистами был, и капитан – командир взвода разведки взял пару человек своих и нас с переносной радиостанцией. На окраине Молодечно командует нам: «Разворачивайте радиостанцию!» Сами куда-то отошли. Потом вдруг прибегают: «Быстро сматывайтесь в штаб!» Ну, мы антенну скатали, только прошли немного, такая очередь как косанула… Сзади, из-за фундамента дома немец из ручного пулемета. Как он там очутился, черт его знает. Мы же приехали туда верхом и оставили лошадей в лесочке. Кинулись туда, а коноводов и лошадей нет. Пошли пешочком, а тут этот немец… У ребят карабины, у меня автомат, ну, мы начали огрызаться, и он умолк. Видно, шлепнули его. И быстренько побежали по дороге к лесу, где полк располагался. Потом смотрим, скачет наш ездовой на радиотачанке, и три лошади с ним. Мы на них и в лес… В этом лесу некоторое время стояли немцы, а по-над лесом они по дороге гнали силищу: танки, артиллерию. Мы это дело наблюдали, а как они прошли, следом двинули.
А за освобождение Лиды радист из 86-го полка, Бровко Юра, получил медаль «За отвагу». Уже на послевоенной встрече он рассказывал этот момент. Значит, вызывает радиостанция штаба корпуса. Лично командир корпуса Осликовский запрашивает: «Доложите, взяли ли вокзал?» Юра докладывает: «Вокзал в наших руках! Эшелоны на месте, они ничего не успели взорвать!» И он ему сразу: «Начальника радистов награждаю орденом Отечественной войны!» Получается с ходу взяли город, хотя немцы там все подготовили к обороне. А перед самым нашим приходом немцы угнали молодежь из города. Когда это узнали, быстро организовали группу и в погоню за ними. Догнали колонну, порубили охрану и вернули молодежь.