Потом пошли на Гродно, взяли его, за что корпусу присвоили почетное наименование «Гродненского». Дивизия быстро переправилась через Неман и сразу вышла на государственную границу. Там лежал поваленный пограничный столб, и командир корпуса ногу на него поставил, у меня есть такая фотография.
– Лошади, какие у вас были?
– У-у, самые разные породы. Одна даже цыганская, из-за чего дивизию даже прозвали – 32-я цыганская. У меня есть фотография – стоят Буденный, Осликовский, а мимо идет колонна. Она уже почти прошла, и видно, что последняя лошадь пятнистая.
И они спрашивают: «Что за лошадь такая цыганская?» Так к нашей дивизии и прилепилось – 32-я цыганская. Когда в 85-м проводили здесь встречу, я взял в милиции мегафон, и после торжественного собрания пошли колонной по улице, понесли цветы к памятнику Ленину. Пришли туда и решили фотографироваться на ступенях администрации. Так этот Павлов, что без руки, говорит мне: «Дай я скомандую!» Берет мегафон и объявляет: «32-я цыганская – все сюда!» Это всех, конечно, возмутило. А из окон выглядывают работники краевой администрации: «Что еще за 32-я цыганская?» Я у него сразу отобрал: «Ну что это такое…» Потом ребята ему высказывали: «Это можно между нами так пошутить, а не при всех…»
Ну, а если серьезно говорить, то в основном на пополнение конского состава, насколько я знаю, поступали иранские лошади. Хорошие, уже под седло. Ведь там, в Иране, стоял наш кавалерийский корпус, который помимо прочего занимался и подготовкой лошадей. Наших посылали в командировку, и они оттуда привозили. Но однажды из-под Бийска, что ли, пришел целый эшелон монголов. Это целая история, как этих монголов потом меняли.
С.М. Буденный и Н.С. Осликовский проверяют на марше 32-ю кавдивизию
У одного товарища – Володи Лисицы, у него лошадь убило, и ему пришлось подседлать монгола. А где-то на переходах вообще спать урывками приходилось. До сих пор удивляюсь, если десять минут поспал, уже по-другому себя чувствуешь, словно выспался. Молодые, что ли, были… Вот колонна идет, кто-то там из первых выезжает, лошадь стоит, а он упал, повод в руке – спит… Потом его там подтолкнут, он вскакивает и свое подразделение догоняет.
Володя это засек, подъезжает на этом монголе, снимает оголовье с его лошади на монгола, а сам сел на этого и уехал. Тот просыпается, а у него монгол стоит… (Смеется.) Вот такие фокусы бывали.
– А почему монголов не любили?
– Сама по себе лошадь хоть и невысокая, но очень сильная, выносливая. Только они же дикие совсем, толком не объезженные. Но вот командир 4-го эскадрона 121-го полка – Иван Григорьевич Зайков, он монгола не поменял. Как взял себе, так его и оставил. А как-то стали вспоминать, и он говорит: «Этому монголу я жизнью обязан» – и рассказывает. Получилось так, что где-то он по лесу ехал и заехал к немцам. Прямо в упор – немцы, ну куда деваться? «Но я этого монгола пришпорил, и он как рванул… А там проволочное заграждение. Так он его грудью прорвал и ушел…» Представляешь?!
– А у вас была личная лошадь?
– Ну, специально как таковой верховой лошади у меня не было. Все-таки я радист, и моя главная задача обеспечивать бесперебойную связь. Но нашу радиотачанку таскала четверка лошадей. Четыре – коренные. Построение там такое. Когда дорога нормальная, позволяет четверке идти, то четверка тянет. Но если где-то в лесу или на переправе, где дорога узкая, тогда двух отстегивали и пристегивали спереди. И одна из них моя – за ней я должен ухаживать. Это не по штату так положено. У нас же есть ездовой, это его обязанность, а мы как бы помогаем. Ну, представь себе, четыре лошади почистить, это же не просто так. У лошадей ведь и вошь своя была, особая, лошадиная. У нас тоже вошь бывала, так приезжали армейские бригады. Палатки расставят, воды нагреют, голый заходишь, а там обычно молодуха стоит с кистью. Макает ее в чашку, там мылокан – даже на молоко похожее, и тебя мажет. Вот как это понимать – ущемление личности? (Смеется.)
А если в походе завелись, тут поступали так. Когда остановились, потник и седло убрал, гимнастерку снял, положил вместо них, а сверху попоной укрыл. И все они окажутся под ногами, сами спрыгивают – не выдерживают запаха конского пота. И вот тот Казбек, которого я нечаянно погубил, он тоже был в тачанке как пристяжная лошадь. Я за ним ухаживал, чистил, кормил. Если нужно ехать за батареями в штаб дивизии, я мог и Казбека подседлать, но обычно брал лошадь у кого-нибудь из товарищей. Они единственное просят: «Только не гони!» Потому что знали, что я любил быстро ездить. Ой, однажды я выезжал с проселка на шоссейную дорогу, а в это время там «Виллисы» идут, один, другой. И когда второй проезжал мимо, из него мне кричат типа такого: «Копытник, догоняй!» Ну, я как пришпорил, обгоняю и кричу ему: «Догоняй!» Но знаешь, когда такая скачка, удовольствия мало. От ветра глаза сильно слезятся, и слезы попадают прямо в уши.
– А в рейде как уход за лошадью?
– Помню такой комичный момент. Когда подходили к Кракову, шли в конном строю, поступает команда: «Слезай!» Остановились. «Навести…» не марафет, а как же это слово… то есть лошадей привести в полный порядок. То есть нужно расчесать гриву, хвост, в общем, в порядок привести. Но тогда я впервые увидел, что круп лошади увлажняется водой с сахаром, чтоб липким стал. Отламывается кусок расчески, и им водят туда-сюда, потом поперек, и на крупе получается узор вроде шахматной доски. Я посмотрел с недоумением: на хрена и кому это надо? Ну, это еще ладно, но потом я другое видел.
Кавалерийский полк на марше
Приехали, встали на дневку – это день отдыха дают после тяжелого марша. С брички, что возила кухню, все снимают, освобождают, и она мчится куда-то за желтеньким песочком. Там его накопают, привозят, потом кто-то рубит молоденькие небольшие елочки. И вот представь, стоит эта бричка, обставленная елочками. А под ней и везде кругом желтенький песочек. Вот спрашивается: зачем? Кому это надо?! То ли чтобы не отвыкали от работы, то ли не знаю зачем… Черт его знает, наверное, с верхов это шло. В принципе это, конечно, дисциплинирует, чтобы по-человечески выглядело или чтобы чувствовали, что это вроде столовой. Вот и такое было. Не раз приходилось копать…
Еще интересный факт касательно лошадей. Перед началом белорусской операции стояли мы в небольшом селе Кривая Береза. Ну, лошади пасутся, и к нам в радиотачанку из ДВЛ (дивизионный ветлазарет) прислали коренную лошадь. Крепкая такая. Мы лошадей на выпас отправили, но в обед несем им в торбах зерно. И лошади видят своих хозяев, сразу бегут каждая к своему. А этот новенький конь установил порядок – когда лошади побегут к своим хозяевам, он их догоняет, кусает, а то и бьет. И через какое-то время ни одна лошадь впереди него не бежала… Он идет, причем спокойно, короткой рысью, а все остальные за ним. За это ему дали кличку – Король. С этим Королем мне запомнился случай в Восточной Пруссии.
Под Гольдап мы пришли, как сейчас помню, 7 ноября. Там снежок, почва просматривается, и там труп немецкий лежит, там, там виднеется… Стоит небольшое село Дубининген, а наш взвод разместили в отдельной усадьбе, ну, метров четыреста от него. А при случае мы всегда устраивали баню по-черному. Вот и тут решили попариться. В подвале сложили булыжники, туда эти 200-литровые бочки с водой. Веревочки натянули, чтобы обмундирование вешать. Все искупались, наш взвод, кто-то еще из соседей, фактически мытье закончилось, никого там уже не было, как вдруг ночью шум-гам. Всех подняли, оказывается, лошади провалились… А подвал этот, где баню устроили, прямо под сараем, куда поставили лошадей и нашу радиотачанку. Подвал капитальный, свод такой бетонированный, но, видимо, от пара перекрытие ослабло и рухнуло. А лошади ведь привязаны на чемпурах и, когда они провалились, повисли на них. Но мы быстро сработали, сразу перерезали, но как их оттуда поднимать? Там же довольно глубоко. И там среди других и моя трофейная Актриса – ох, до чего же была красивая лошадь… Как она ко мне попала, тоже интересно.
В каком-то селе, только немцев выбили, заходим в дом, там висят автомат и три винтовки. Никого нет, но на столе лежат шинели, фляжка, нарезанная колбаса, хлеб, и на сковородке яичница. Еще теплая. Ну чего? Кто это взял, кто это, закусили. Вдруг хватились – а где же сами немцы? Наш ветинструктор, старшина, дотошный был такой, говорит: «Они наверху!» Ну, раз оружие здесь, значит, наверху они без оружия. Взяли фонарик и туда. А там дома типовые, открываешь входную дверь, сюда одна комната, дальше другая, а здесь как коридор и лестница на чердак. По ней поднялись: «Хенде хох! Выходи!» Посветили, немцы идут. Ну, он первому немцу под зад, тот по лестнице полетел. Я тоже поддал одному, и они сразу вылетают в эту дверь. Ну, а мы не за ними, а за горяченькое схватились, перекус устроили. Потом хватились – а немцы где ж? Выходим, а напротив сарай стоит. Приличный такой, каменный. Я открываю дверь, и фонариком туда раз. А там лошади стоят. Ближняя повернулась на меня, а глаза такие красивые, прямо кофейного такого цвета. Сама вся белая, без пятнышка, и я раз сразу к ней. Кричу: «Ребята, здесь лошади!» Отвязал, все – это моя! После Казбека была какая-то пристяжка, но я эту лошадь отстегиваю, и эту вместо нее. И назвал ее – Актриса.
– Практиковались атаки в конном строю?
– Я вспоминаю единственный случай. Под Гродно есть такой поселок – Вертилишки, вот наш полк их брал. И там 1-й эскадрон Павлова атаковал именно в конном строю. Порубили там этих немцев… После войны мы ездили туда, памятник там хороший. Было замечательное богатейшее хозяйство – «Прогресс». А с этим Павловым, кстати, интересная история получилась.
В Восточной Пруссии под Алленштайном (ныне польский город Ольштын. – Ред.) проходит слух, что ранило командира полка. А Костенич как раз ушел в передовые эскадроны. Я еще удивился: «Как же он пошел и нас с собой не взял?» Всегда же с ним неотступно медсестра Верочка, и мы с радиостанцией. Командир взвода вызывает меня: «Так, бери радистов, и идите по этой дороге!» А как раз снег выпал, никаких следов, ничего не видно, она только угадывается в лесу. «Ориентируйтесь по выстрелам. Найдите комполка, он в эскадронах». Ну, я взял на спину приемопередатчик, Витя Петерсон, он такой крепыш, взял упаковку питания, а Сережка несет такелажную сумку.