– А взводный чем виноват?
– Ну, он же вроде как отошел от этого дела, потерял боевой нюх, а тот его сразу в бой. Он же на поварской работе разжирел порядком, и его бы для начала в штаб, у телефона дежурить или еще куда-то, а он его послал линию тянуть… А может, сработало еще и то, что и сам им был недоволен, кто его знает?
А вот когда под Нойштеттином сменили 2-й Кавалерийский корпус, так там даже повара из подразделений лазили к немцам. То ли за трофеями, то ли зачем, не знаю. Но там лес и такая тихая оборона, что даже повара лазили, чтобы захватить «языка». Не знаю, правда это или нет, но так рассказывали. А в книге Добрушина есть эпизод, как под Сталинградом повар дрался с немцами черпаком.
– Можете выделить самый явный момент, когда сами могли погибнуть? Что называется, заглянули смерти в глаза.
– Ой, да сколько было разных моментов. Вот когда мы уже под Кенигсберг вышли, там тоже сложилась очень сложная обстановка. Немцы крепко потрепали какую-то пехотную часть, и наш полк бросили на выручку. Быстро туда пришли, а там усадьба такая большая – дом, от него тянутся сараи, и выезд. Во дворе стояли два тягача, а за двором два наших разбитых орудия. И немцы наседают, танки против нас бросили, вот уже шум моторов слышен. А у нас танков нет, мы же туда быстро-быстро. И, видимо, командир полка, а может, и кто-то другой, не знаю, отдал приказ «Запустить эти два тягача, и пусть ездят по двору!» Чтобы создать видимость, что и у нас танки есть. Ну, начали они ездить, немцы это дело услыхали и стали бить по двору. Все сразу попрятались кто куда. А когда мы отрывались от своих, начальник связи всегда меня сажал в тачанку на рацию. Потому что у меня почти 1-й класс, и в ответственные моменты я всегда у радиостанции. А так обычно нас всегда брал командир полка, чтобы мы держали для него связь с другими полками.
И тут я сижу в радиотачанке, открывается дверца, стоит капитан Мельчаев – помначштаба полка. Это был наш солдатский любимец. Офицер из офицеров! Хороший мужик, мы с ним не раз встречались. Он часто в штаб дивизии шифровки писал. И он мне командует: «Женя, вылазь быстро, возле тачанки ложись! Мне нужно срочно шифровку сделать». Там в тачанке столик, от приемника подсветка идет, и он сел писать, а я присел у открытой дверцы. А тут уже обстрел просто страшный, снаряды вовсю рвутся, лошадей где-то ранило, они визжат, в общем, такая нервозная обстановка…
Вдруг, слышу, издали кричат: «Капитана Мельчаева к командиру полка!» Потом уже ближе: «Капитана Мельчаева к командиру!» Потом уже сам начальник связи кричит: «Капитана Мельчаева к командиру!» Я в ответ кричу: «Капитан Мельчаев в радиотачанке!», и дверцу так приоткрываю, а он так привалился в уголок, и такое впечатление, что спит. Во мне сразу такая буря поднялась – меня, значит, отстранил, а сам сел и спит… Мы ведь до этого несколько суток почти не спали, были на грани. Кричу ему: «Товарищ капитан, вас к командиру полка вызывают!» Он не реагирует. Я его за рукав: «Командир полка вызывает!» И когда я дернул, на свету увидел, что у него кровь течет… Сразу кричу: «Мельчаев ранен! Быстрее врача!» Ну, пока санинструктор подбежал, а он уже все… Оказывается большой осколок насквозь пробил тачанку… Жалко, хороший был мужик… (По данным https://www.obd-memorial.ru ПНШ-3 штаба 65-го кавполка 32-й кавдивизии капитан Мельчаев Петр Михайлович 1917 г.р. погиб в бою 02.02.1945 года и похоронен в дер. Райхсвальд Кенигсбергского округа (Восточная Пруссия).
А после войны как-то на 9 мая собрались здесь дома и пошли к дяде. Он тоже воевал. И когда сидели за столом, вспомнили, что я был кавалеристом. Тут он говорит: «Если б не кавалеристы, я бы не сидел здесь за столом…» Я заинтересовался: «А в чем дело?» Он и рассказывает: «Так недалеко от Кенигсберга меня ранило, и я лежал в сарае. Тут кавалеристы подошли нас выручать, а когда стали отходить, нас всех погрузили на брички и вывезли». А я так уточняю: «А что, сарай отдельный был?» – «Нет, там усадьба такая». Я ему сразу: «Все, дядя Яша. Все! Дайте бумагу!» Нарисовал план того двора, эти орудия, тягачи и в сторонке сарай. Он так посмотрел: «Да-а-а… А ты откуда знаешь?» И я им рассказал про этот бой, как Мельчаева убило в радио-тачанке. А потом меня заменили, и я побежал помогать отправлять раненых. Грузили их на брички. А у меня был отличный трофейный фонарик, так я им в сарае светил, чтобы кого-то в этой соломе не забыли. Вот такой случай. Так что мир тесен… Или, например, другой момент.
Отправил меня как-то взводный в штаб дивизии за батареями. При штабе дивизии была зарядная станция, мы отвозим севшие аккумуляторы туда, а заряженные берем. Когда хорошо зарядят, а то приедешь, у них там что-то не готово. Но мы все боролись за то, чтобы делать так – вот приехал, сдал, тут же заряжайте и мне мои же верните. А у них было заведено так. Сегодня из одного полка привезли, завтра из другого, и кому какие попадут, неизвестно. Порой поработал два-три дня, это немного, и уже аккумулятор слабенький. А батареи были БАС-80, они из таких маленьких стаканчиков, в смоле, и с виду как кирпич. Так мы даже ухитрялись сэкономить питание. Потом эту батарею резали, и три этих стаканчика соединяли, делали вывод для подключения, в газету завернешь, и они влезали в фонарик. И начальник боепитания почему мне ППС устроил? Потому что он придет, слезно просит зарядить ему фонарик. Ну, конечно, зарядишь, не отказывали. Вот он в виде благодарности и подогнал мне. А у меня всегда было два фонарика. Один немецкий, трофейный, не помню только, куда он делся. У него лампочка регулировалась, можно сделать и рассеивающий свет, и чтобы пучком, тогда он чуть ли не на сто метров светил. Отличный фонарик.
Схема боевого пути 3-го Гв. кавкорпуса
Так вот, отправили меня однажды за батареями. Но я скажу, что это ведь тоже подлость была. Посылать за батареями начальника радиостанции. Причем единственного классного радиста. Ведь можно было спокойно послать рядовых радистов. А что – едешь. И по лесам, и штаб дивизии от полка не близко, ищешь его. Только скажут, где он должен быть, а проедешь ли ты туда по дороге? Обычно я один за ними ездил, но иногда с радистом. В целом нормально проходило, но один раз я попал.
Поехал за аккумуляторами и проезжал мимо тылов нашего полка. Иду назад, и меня штабной повар попросил взять упаковочку с продуктами для командира. А я почему-то шел пешком, там недалеко, и в стороне от шоссейной дороги, как торфяное поле, и там траншеи. Видимо, торф выкапывали. Иду и вдруг вижу: там трое немцев выкатывают крупнокалиберный пулемет, как мы его называли – «душегубка», что-то наподобие нашего «максима». А я же недалеко от них, увидел это и сразу нырк за деревья. Они несколько выстрелов сделали, и я от них все дальше-дальше, и ушел. Но как с ними дальше, не знаю.
А как-то в Восточной Пруссии поехал за батареями. Когда возвращался, налетели «Мессера». А мы как раз в какое-то селение входили. С радистом едем, смотрим, они один за другим пикируют, стреляют и бомбы бросают. Я приказал остановиться, потому что уже знал, что «Мессера» такие сволочи, что и за одним человеком порой гонялись. А там что-то так невысокая группа деревьев, и мы лошадей завели под них. Вдруг вижу: из-за крайних дворов выскочила тележка, лошади перемахнули прямо через небольшой кювет и помчались галопом, как взбешенные, прямо в открытое поле… А у меня еще мелькнула мысль, это же вроде наша бричка.
Ну, подъезжаю к своим и вижу, что командир полка Костенич разносит командира взвода. У него такой тоненький стек, и он им машет: «Если через десять минут не поставишь мой аппарат – расстреляю!» А ребята тут же сказали, что это унеслась бричка с телефонами и кабелями. В общем, такой серьезный момент возник, и тут еще эти самолеты, потери…
Только комполка ушел, подхожу к командиру взвода: так и так, я видел, что какая-то бричка выскочила в поле к лесу. Он сразу на меня: «Почему не задержал?!» – «Так я издалека видел, откуда я знаю, чья это бричка? Тем более у меня приказ – как можно быстрее доставить аккумуляторы и батареи, а не за бричками гоняться». В общем, он на меня там это…
Ну, кто-то поскакал туда, вернули ее обратно. Да, а на этой бричке помимо прочих телефонов возили и любимый аппарат командира полка – американский, в кожаном футляре. На самом деле слышимость больше зависит от линии, но Костенич привык к нему, поэтому он и подчеркнул про свой аппарат. Хотя у нас сколько и немецких аппаратов было. В этой боевой бричке возили и телефоны, и кабель, и клинки, и в том числе опознавательное полотнище для самолетов. Оно такое большое, квадратное, а вот что было на нем нарисовано, уже не помню. Круг, что ли? У нас же на тачанке был такой круг, и голова лошади. По-моему, именно это.
Встреча со школьниками
– Как вы относились к немцам? С ненавистью или без?
– Когда входили в Германию, то вышел приказ и проводились собрания, комсомольские, партийные, и нацеливали на то, чтобы никаких зверств к мирному населению. То, что творили немцы, это фашисты, а население – это другое дело: «Мы воюем с фашистами, а не с народом! Народ обижать нельзя!»
Я был секретарем комсомольской организации взвода связи и членом комсомольского бюро полка, а секретарь бюро – Бухалов Ваня, старший лейтенант, горьковчанин. До ухода в армию он работал там на большом заводе, и этот завод вел шефство над нашим полком, и Ваня держал связь с комсомольской организацией завода. И когда мы вошли в Германию, он на бюро сказал такую вещь: «Нам надо найти самый хороший аккордеон! Пошлем его на завод». Ну, нам много всяких аккордеонов попадалось, многие офицеры себе взяли, в общем, нашли самый крутой аккордеон. И когда разрешили посылки отправлять, то меня командир взвода по злобе своей и туда воткнул. Чтобы я помогал почтальону оформлять и прочее. До самого конца никак не мог успокоиться. Но этот наш аккордеон по габаритам ни в какие рамки не входил. Так что мы сделали? Взяли пуховое одеяло, в него укутали, сжали крепко, а потом еще простыней обернули. А я должен был пробить, чтобы эту посылку все-таки приняли и отправили. Поехали двумя машинами на армейский почтовый пункт в городок Фруцвальд. Приехали туда, я сразу к начальству пошел. Стал объяснять: «Она негабаритная, но вы ж посмотрите, куда мы направляем. Это же не кому-то лично, а комсомольской организации завода!» И сопровождение написали – «открыть посылку на общем комсомольском собрании!» И все-таки добился, отправили ее. Вскоре приходит ответ, что на собрании открыли, а там такая красотища, новенький шикарный аккордеон. Такие письма потом пошли…