озяйственного отдела штаба дивизии наш краснодарец – Мишка, а фамилии не помню. Мы познакомились, когда почту отправляли, он был шофером на грузовой машине. А этот мотоцикл достался ему в одном селе. Получилось так, что мы там остановились, и нам сообщили, что, мол, была недавно вооруженная группа немцев. И еще говорят: «А в том доме прячется немец-дезертир. Он из-под Берлина сбежал, приехал на мотоцикле и прячется от войны». Ну, зашли во двор. Проходим, а там перед ступеньками в дом забетонирована чистилка, как у нас перед подъездами – грязь с обуви счищать. Заходим, висит карабин, пояс с подсумками патронов, с тесаком. Я сразу его раз. Позвали, тот выходит: «Камрад!» Ну, с ним ля-ля-ля, чего-то поговорили. Я ему карабин отдаю, но без патронов. Он его стволом под чистилку засунул и погнул. Хорошо, а где мотоцикл, спрашиваем. «Момент! Айн момент!» Открывает сарай, там дрова сложены. Он их раз-раз, а за ними мотоцикл стоит. Почти новенький и без коляски. Ну, выкатили его, и Мишка его сразу забрал себе. В общем, он на этом мотоцикле приехал, поздравил с Победой и предложил мне: «Садись, прокатимся!» Ну, я сел, но сразу предупредил его: «Смотри, там этот поворот!» Сел сзади, и он как дал сразу по газам. А я там больше нигде такого не встречал, что заборы прямо у самой дороги и вот этот изгиб. Кричу ему: «Миша, там шлагбаум!» Он раз, сюда пролетел, а тут шлагбаум и часовой. И то ли тот часовой перепугался, но он шлагбаум не поднял, а сразу его в сторону. А куда деваться нам? На это бревно? И Мишка сворачивает и в забор… А забор такого плана – кирпичи и между ними решетка. И вот он на хорошей скорости втыкается в эту кладку, мотоцикл капотирует, он носом в решетку, а я через этот заборчик планирую во двор… Выхожу через калитку, а он весь поцарапанный и мотоцикл лежит, тарахтит… А я посмотрел, у меня правое колено уже мокрое. В крови все… Я его очень сильно стесал. Может, поэтому оно у меня и болит. Говорю ему: «Миша, ну тебя на фиг с твоим катанием…» Он быстренько на мотоцикл и как рванул…
Ветераны – участники освобождения города Лида, 1 июля 1984 года
– А вы на Эльбе встречались с американцами?
– Ну а как же. Они всего на несколько часов раньше пришли. Мы на этой стороне, они на той. Ну, начались встречи, братание. Они с нас внаглую кубанки драли. Хорошая встреча, нормальная. Командира полка даже наградили американским орденом.
Е.С. Пешков после войны
Е.С. Пешков, 2014 год
Потом даже совместный парад провели, сам Монтгомери приезжал. Подарили ему бурку, кубанку, так он чуть не уссался от радости. Такой довольный был. На этот парад как раз наш полк был выделен. Ну, провели подготовку, сказали, что будет парад, но подробностей мы не знали. Даже не то, что парад, просто сказали привести в отличное состояние конский состав. Потом нас вывели в поле, вроде как трибунку сделали. И вот полк проходил в конном строю, у Добрушина это подробно расписано. Но мне этот эпизод особенно не запомнился. Я же опять-таки в радиотачанке сидел. Знаю, командир корпуса был, а от них лучше сидеть в тачанке. Перед начальством лучше светить не надо. (Смеется.)
– Войну часто вспоминаете?
– Вспоминается, конечно. Война мне первое время снилась. А кому не снилась? Ведь это все не кем-то, а нами пережито… Сейчас, правда, уже редко когда. А снится разное. Но чаще всего то, что не хотелось бы видеть и вспоминать…
Сейчас это уже как-то ушло в прошлое, но порой вспоминаешь, и думаю, до чего же мы пацаны были глупые. Ведь ну нельзя же было одному, допустим, заходить в дом, идти куда-то. Моменты вспоминаются особенно памятные. Когда, например, в августовском лесу птички летают, щебечут, а там обстрел такой страшный… И я так мысленно к этим птичкам обратился – ну вы-то здесь чего? У вас же крылья есть, летите отсюда подальше! Если б у меня были крылья и возможности, я бы, конечно, улетел из-под этого огня. Из этого ада… Или, например, как-то божья коровка села и ползет. Я ее так потихоньку толкаю – лети отсюда! Нечего здесь делать! Нехорошее это место…
За помощь в подготовке интервью автор выражает сердечную благодарность Анне Аксеновой, Карине Маркарян и Наталье Вахмяниной.
Платонов Георгий Федорович
Г.Ф.Платонов, командир минометного взвода в период битвы под Москвой, 2-й гвардейский кавалерийский корпус, 3-я кавалерийская дивизия, станция Чисмена, по Волоколамской дороге
Я родился 4 апреля 1923 года, вырос и жил на Волге. Родители или дед возили меня на рыбалку, на остров, и я с детства привык ночевать на земле под деревом. Поэтому в военное время я легко переносил все климатические условия. Организм был закаленный, я начинал купаться, когда на Волге сходил лед, и купался до самых заморозков. Занимался спортом: зимой – лыжи, летом – плавание… боксом занимался. Закончил 10 классов. Допризывная подготовка у нас была отличная, учили стрелять из мелкокалиберной винтовки, и когда я попал в училище, то я все упражнения из боевой винтовки выполнял на отлично.
– Голод был в ваших краях?
– С детства помню, как по улице идет человек, падает и умирает от голода. Помню, как по улице ездила телега, на ней мужики. Останавливаются у дома, стучат в окно: «Все живы?» Никто не отвечает. Они заходят в дом, выносят труп, кладут на телегу, накрывают рогожей и едут дальше…
С детства я начал заниматься фотографией и мечтал поступить во ВГИК на операторский факультет.
21 июня был выпускной вечер, а 22-го – война. 27 июля нас из села, с Сергеем Вальковым, призвали. Поехали мы в Чкаловское зенитно-артиллерийское училище. Добрались туда. Смотрю – собираются офицеры, полковники и подполковники. Тогда погон не было, шпалы, ромбы и кавалерийская эмблема – подкова и два клинка. На комиссии полковник говорит: «Мы вас зачисляем в кавалерийское училище». – «Но я приехал в зенитно-артиллерийское!» Он отвечает: «Это училище укомплектовано, а кавалерийское – нет». Из Новочеркасска эвакуировали в Оренбург, старинное кавалерийское училище, казачье, и комплектовали первый набор. Решил: «Тогда я пойду в авиационное!» Туда же эвакуировали Военно-воздушную академию и какое-то авиационное училище. Видно, мужик был старой закалки, вежливый, культурный: «Давайте мы вас пока зачислим, а потом посмотрим». (Смеется.) В кавалерию я не хотел, но не жалею, что попал. На маршах пехота по грязи шлепает, а мы на конях.
Конечно, у нас своя сложность, коня надо покормить, попоить… Пехота до леса добралась, вещмешок под голову, легла под дерево и спит. А нам прежде, чем спать, надо за лошадками поухаживать.
Когда были перебои со снабжением, то нас конина выручала. Бомбежки, артобстрелы… и всегда были убитые и искалеченные лошади. Тогда составляешь акт о списании, причем просто так забить коня – это как потеря боевого оружия, трибунал, и загремишь.
– Как в училище обучали, кто были преподаватели?
– Нормально обучали. Офицеры все были кадровые… С лошадью у меня хорошо получалось. Много хлопот, конечно. В училище 4 часа в день уходило на занятия с лошадьми. Утром надо их почистить, попоить, покормить. То же самое в полдень и вечером. Но на фронте мы меньше времени им уделяли.
В декабре 1941 года закончил училище в звании лейтенанта, попал командиром сабельного взвода во 2-й кавалерийский корпус. В октябре 1942-го командование получило приказ прорвать оборону и наступать на Великие Луки. Нас сунули туда, чтобы создать впечатление, что готовится прорыв на этом участке (ведь в это время готовилась операция под Сталинградом) и чтобы немцы не могли перебросить оттуда резервы на Волгу. У нас там один полк полностью погиб. Такая низина в тех местах… Юнкерсы налетели, и весь полк вместе со штабом… все.
Подо Ржевом мы получили пополнение – целый полк узбеков. У меня полный взвод был 24 человека, и только один из них говорил по-русски, остальные ничего не понимают, и он был как переводчик. Заняли мы оборону на дороге Ржев – Сычевка, укрепились. Проходит какое-то время, немцы выдвинули к нашим боевым порядкам динамики и на чистейшем узбекском языке ведут пропаганду. А потом на русском. Говорят, командир полка такой-то, командир эскадрона такой-то, перечисляют фамилии офицеров.
Утром просыпаемся, рядом никого нету, остался только командир отделения, русский, бывший прокурор из Волжского района Саратова. Мы рядом с ним лежали на откосе дороги, и немцы стреляли по нам 50-мм минами. Ему мина упала между ног. А я рядом лежал… Мины сыплются. Я поближе к нему прижался и лежу… Он погиб, эти сбежали… еще остался «переводчик», он член партии был.
После приказа 227 были организованные показательные расстрелы. С моего взвода солдата расстреляли, преподавателя из московского института. Фамилия его Вишняк. Он все время отставал. А ведь было так, на сутки отстал – дезертир! А у него друг был в дивизионных тылах. Вот он на марше исчез, сутки нет, вторые нет… Я доложил своему командиру. Стали искать и нашли. А тут как раз нужны были кандидаты для этого дела. Построили весь полк буквой П, выкопали ямку по колено, не больше, расстреляли и закопали. Это было страшнее, чем в бою, – смотреть на это.
Под Ржевом 20 октября меня ранило. Мы возвращались из прорыва в пешем порядке, коней вели в поводу. Попали на минное поле. У меня под ногами взорвалась немецкая мина-лягушка. Она выпрыгивает из земли, а на уровне колен разрывается на сотню шариков. Меня посекло, и другие пострадали. Особенно жалко – коням ноги покалечило.
Из госпиталя меня направили в Высшую кавалерийскую офицерскую школу имени Буденного, в Москву.
Помню, как я пил пиво в Москве, в Парке культуры, свободно тогда продавалось, стоила кружка 2 рубля 40 копеек. До войны она стоила 2,40, во время войны 2,40 и после войны 24 копейки. Сейчас я даже не знаю, почем пиво. В парке порядок такой был: берешь кружку, и тебе обязательно дают к пиву пирожок. Или стакан вина сухого и пирожок. Это в 1943 году было, причем очередь стояла огромная, больше сотни человек. Стояли по родам войск. Стоят летчики. К ним подходит летчик, они ему: «Становись!» Стоят кавалеристы, подходишь, они: «Давай, вставай вперед!» А давали почему-то по 12 кружек, берешь и двигаешь их по прилавку своим, и пока двигаешь, надо успеть пару кружек выпить (