…Летом 1941 года я усиленно работал над вторым томом, в котором хотелось широко использовать историю поисков знаменитого летчика Леваневского… Известный ученый-полярник В. Ю. Визе одобрил содержание будущих „арктических“ глав и рассказал много нового о работе поисковых партий».
Прозвучит банально, но напомнить об этом стоит: художественное произведение тем и отличается от строго документального, что содержит изрядную долю вымысла и переосмысления, и весь вопрос сводится к тому в конечном счете, насколько этот вымысел эстетически совершенен, насколько читатель перестает задумываться о соответствии реальности и погружается в него, попросту забывая о недостоверности. Ярчайший пример тому — «Севастопольские рассказы» и «Война и мир» Л. Н. Толстого, но можно найти немало примеров и в XX столетии. Потому, как представляется, роман «Два капитана» органично вошел не только в череду приключенческих романов, но и в ряд лучших отечественных произведений психологической, по-настоящему глубокой прозы. И именно по этой причине невозможно отнести «Двух капитанов» к «подростковому чтению»: взрослый читатель найдет на страницах романа немало поводов для серьезных размышлений и обобщений.
В исследовании О. Новиковой и Вл. Новикова содержится важная формулировка: «Абсолютно точную границу между жизненным фактом и художественным вымыслом можно провести не всегда. Любой самый фантастический элемент художественного произведения как-то связан с жизнью; в свою очередь достоверный жизненный факт в художественной системе радикально преобразуется. „Факт — вымысел“ — такая же условная исследовательская антитеза, как „содержание — форма“, „замысел — воплощение“, „материал — прием“… И — „прототип — персонаж“. Живого человека прототипом мы называем условно, весь он никогда не войдет в произведение».
А еще один важный этап работы над романом был связан с тем, что началась война и фронтовой корреспондент Вениамин Каверин обратился к редактору «Известий» с просьбой отправить его на Северный флот. «Именно там, среди летчиков и подводников Северного флота, я понял, в каком направлении нужно работать над вторым томом романа».
Таким образом, работа над «Двумя капитанами» (в том виде, в котором книга эта публикуется по сей день, выдержав едва ли не сто изданий), прерванная войной, продолжалась восемь лет, с 1938 по 1944 год. В 1946 году Вениамин Александрович Каверин был удостоен за роман «Два капитана» Сталинской премии.
Это ли не настоящее признание? Да, конечно. Но другим стал Вениамин Каверин, другой стала окружавшая его действительность.
В том же 1946 году вышло постановление ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», в результате которого пострадали многие литераторы, в первую очередь Анна Андреевна Ахматова и «Серапионов брат», Брат Мечник — Михаил Михайлович Зощенко. В своем докладе член политбюро А. А. Жданов назвал их «блудницей» и «подонком». Стоит ли говорить о том, в какой изоляции они оказались в это гнусное время?..
В числе немногих Вениамин Каверин не отвернулся от того, кто был близок и дорог ему с ранней юности: сын писателя, Николай Вениаминович Каверин, в своих воспоминаниях об отце «Истории из жизни Вениамина Каверина» писал, вспоминая Зощенко в ту пору: «Их отношения не изменились после постановления ЦК. Каверин, еще живший тогда в Ленинграде, как мог, старался поддержать попавшего в беду друга, которого считал одним из лучших современных писателей. Они бывали друг у друга в гостях, прогуливались вместе по ленинградским улицам. За Зощенко, естественно, пристально наблюдало „всевидящее око“».
А за девять лет до того был арестован Лев Александрович Зильбер, старший и любимый брат писателя. Этот факт мог весьма печально сказаться на судьбе не только самого Вениамина Александровича, но и всей его семьи.
Не убоявшись этого, Каверин написал письмо всемогущему Лаврентию Павловичу Берии, заступаясь не просто за близкого родственника, но за знаменитого ученого-вирусолога, необходимого науке. К счастью, на Берию в этот момент снизошло, видимо, какое-то таинственное озарение — ни самого Каверина, ни его семью не тронули, Лев Александрович был отпущен, но вскоре арестован вторично…
Лев Александрович Зильбер был выдающимся ученым, проявившим себя в трех областях — иммунологии, вирусологии и онкологии. По словам Каверина, «среди современных биологов многие убеждены, что его место в истории науки — рядом с Ивановским и Пастером… Лев показал себя как личность цельная, сильная, устоявшая перед грозными испытаниями и доказавшая, что можно устоять, если прислушиваться к внутреннему голосу совести, всегда спасающей русскую интеллигенцию на краю гибели и позора…».
И еще об одном хочется упомянуть.
Счастливый в единственном своем браке с Лидией Николаевной Тыняновой, Вениамин Александрович прожил с ней всю жизнь в любви, взаимоуважении и в полном взаимопонимании. И невозможно не задуматься о том, что самые светлые, чистые его героини созданы с мыслью именно о ней — и Машенька Бауэр в «Исполнении желаний», и Катя Татаринова в «Двух капитанах»…
Лидия Николаевна стала детской писательницей. Ее исторические романы и повести в каком-то смысле продолжали дело любимого старшего брата Юрия Тынянова — окончив филологический факультет Петроградского университета, Лидия Тынянова писала о Рылееве, Каховском; ее перу принадлежат книги «Мятежники горного корпуса» (эта книга оказалась под прицелом цензуры), «Друзья-соперники» о Чарлзе Дарвине (здесь явно совпали научные интересы Тыняновой и Каверина!), «Повесть о великой актрисе», посвященная М. Ермоловой (а здесь «не обошлось» без общего семейного интереса к театру), «Друг из далека» о Н. Миклухо-Маклае (как не вспомнить «Двух капитанов»!), «Неукротимый Гарин» о Н. Гарине-Михайловском. Уже один сухой перечень этих названий свидетельствует о том единомыслии, общности интересов и отнюдь не случайном тематическом совпадении, которые не могли не быть опорой семейного счастья Кавериных.
И даже Татьяна Власенкова, героиня «Открытой книги», представляется в чем-то отражением Лидии Николаевны Тыняновой, хотя здесь огромное значение приобретало научное поле деятельности, а значит, в этом образе в какой-то мере были слиты, спаяны и служение своему делу Льва Александровича, и увлечение профессией дочери Натальи, и формировавшиеся интересы сына Николая…
Так случилось, что с ранних лет Вениамин Каверин был окружен теми, кто впоследствии внес значительный вклад в науку, — друзья его старшего брата, братья Лев и Давид, старший брат Юрия Николаевича Тынянова. Кроме того, вспомним, что первый его рассказ «Одиннадцатая аксиома» был посвящен Н. Лобачевскому, а позже, отойдя от фантастических и мистических своих опытов в прозе, он сознательно решил идти по пути старших товарищей из «Серапионова братства»: тщательно изучать среду, о которой задумал писать, узнавать быт города в его «непарадных» районах, знакомиться и сближаться с людьми, которые могли ему многое поведать об этой довольно экзотической среде. Пользуясь лексикой давних времен, можно сказать, что писатель «твердо перешел на рельсы социалистического реализма», но… сохраняя и развивая, совершенствуя едва ли не главную свою особенность, о которой не раз уже говорилось на этих страницах, — необычность, порой и загадочность той «исходной точки», что становилась основным сюжетным мотивом; пристрастие к «пересечению параллельных прямых», этой мистически влекущей, загадочной теории, отказаться от которой Каверин не мог и не желал на протяжении всей своей жизни; та великолепная, с годами и десятилетиями всё более крепнущая отточенность стиля и языка, что позволяла ему естественно, органично сочетать вымысел с документом, реальный факт с его художественным осмыслением, различные языковые пласты. И конечно, та романтическая составляющая, что непременно присутствует едва ли не в каждом его произведении.
Порой возникает мысль о том, что в те десятилетия, когда наша страна по праву считалась самой читающей в мире и ни одна из книг Вениамина Александровича Каверина, как бы ни отнеслась к ней официальная критика, не проходила мимо внимания читателей, многие из молодых выбирали будущую профессию, захваченные поисками и обретениями каверинских героев. Настолько подлинным и высоким был романтический порыв; настолько верилось в незыблемость девиза Сани Григорьева: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»
К сожалению, я не знаю тех, кто, избрав профессию летчика, сумел восстановить историческую справедливость, но знаю по крайней мере нескольких человек, избравших путь Николая Трубачевского и добившихся значительных успехов в науке, которой служили и продолжают служить, и тех, кто, увлеченный опытом Татьяны Власенковой, ринулся в микробиологию и вирусологию, другие, близкие по направлению, области и сумел проявить себя в них как серьезный ученый.
Не потому ли хотя бы отчасти, что с сегодняшней точки зрения излишне пафосно, а для своего времени совершенно органично и для молодых читателей в определенном смысле завораживающе звучали финальные слова «Двух капитанов» — тост судьи Сковородникова по случаю приезда Сани и Кати в Энск: «Жизнь идет. Зрелые, законченные люди, вы приехали в родной город и вот говорите, что его трудно узнать, так он изменился. Он не только изменился — он сложился, как сложились вы, открыв в себе силы для борьбы и победы. Но и другие мысли приходят в голову, когда я вижу тебя, дорогой Саня. Ты нашел экспедицию капитана Татаринова — мечты исполняются, и часто оказывается реальностью то, что в воображении представлялось наивной сказкой. Ведь это к тебе обращается он в своих прощальных письмах — к тому, кто будет продолжать его великое дело. К тебе — и я законно вижу тебя рядом с ним, потому что такие капитаны, как он и ты, двигают вперед человечество и науку».
И дальше, из Эпилога: «Чудная картина открывается с этой высокой скалы, у подошвы которой растут, пробиваясь между камней, дикие полярные маки. У берега еще видна открытая зеркальная вода, а там, дальше, полыньи и лиловые, уходящие в таинственную глубину ледяные поля. Здесь необыкновенной кажется прозрачность полярного воздуха…