Это предположение представляется мне на редкость неточным для столь серьезного исследования о творчестве писателя. Несмотря на дистанцию времени (не случайно Вениамин Каверин в предуведомлении «От автора» в финале романа подробно перечисляет всех, кто помог ему в создании достоверной атмосферы повествования, называя даже прототип Нины Викторовны — замечательную детскую писательницу Елену Благинину с ее «Афоризмами житейской бодрости»), смена «спокойных и мирных событий» отнюдь не спокойна: рядом с персонажами, грубо вклиниваясь в их поступки и конечные судьбы, идет война не на жизнь, а на смерть. Война идеологий, философии, смысла жизни. И она задевает каждого, не только тех, кто топит фашистские суда и сбивает их самолеты в битвах на Крайнем Севере, но и мать Незлобина, кочующую по пунктам эвакуации, и Талю, пытающуюся много лет спустя после войны разыскать пропавшего без вести жениха Мещерского, и Анну Германовну Сверчкову, покончившую с собой из-за безответной любви к Мещерскому и его предполагаемой гибели, и главного редактора, чье выражение лица меняется от содержания сводок с фронта и корреспонденций его журналистов, и самого Незлобина, так не вовремя попавшего с язвой желудка в московскую больницу и вынужденного именно там встретить долгожданную победу…
Автор корреспонденций с мест ожесточенных боев, Вадим Незлобин ни на миг не забывает, как вспыхнуло и пожаром разгорелось его чувство к чужой невесте, помогающее жить и работать. И точно так же не забывает он о стремлении написать роман, найдя для него совершенно новую и необычную форму — роман о любви, в котором много места будет отведено отнюдь не «миру войны», что невозможно по определению, а войне, понимаемой Незлобиным расширительно: это и война с самим собой, с собственными слабостями, с невозможностью исполнить то, о чем грезится.
Очень важно то, что Вениамин Каверин «отдает» своему герою собственный текст — рассказ «Тициан» был опубликован в его сборнике рассказов «Белая яхта» в 1943 году. Здесь же, в романе «Наука расставания», это некоторым образом вставная новелла (под названием «Ученик Тициана»), свидетельствующая о высоком назначении искусства, в любые времена властвующего над людьми. Так же, как и лекция Незлобина о Пушкине, которую он должен прочитать, по настоянию руководства флота заменив лектора, перед юнцами, через два часа уходящими в бой. И неизвестно, кто из них сможет вернуться в Полярное…
Столь же неподдельную важность приобретает и рассказ в «Записной книжке Незлобина»: «История, записанная со слов раненого Шубина. Он ее, кажется, выдумал, но может пригодиться для романа… Ночью в селе, когда Шубин еще не был на флоте, у старосты его разбудил мальчишеский голос, читавший „В полдневный жар, в долине Дагестана“, 15 лет, отец в партизанском отряде, мать застрелили немцы… „А ты сам стихи пишешь?“ — „Нет“. — „Врешь, прочитай“. Стихи детские, но содержание поразило: он убит, ночью встает из могилы. С голубем на плече идет навстречу германской армии через минированные поля, колючую проволоку, рвы и бастионы. Часовой: „Кто идет?“ — „Месть“. Другой часовой: „Кто идет?“ — „Совесть“. Третий часовой: „Кто идет?“ — „Мысль“. Безумие охватывает германскую армию. Все говорят о нем. В него стреляют из винтовок и пушек. Самолеты пикируют на него. Он идет, голубь на плече. „Вы слышали, мальчик с голубем опять появился в Брянских лесах?“ — „Полно, это сказка“. Но он идет. „Я не убивал тебя!“ — кричит солдат и падает перед ним на колени. „Не убивал!“ — кричит другой. Приказы по дивизии, армии, фронту: „Не верить глупой басне о мальчике с голубем на плече. Не говорить, не думать о нем!“ Но не думать нельзя, потому что это месть, совесть и мысль».
И еще несколько записей из «Фронтового блокнота» Вадима Незлобина представляются чрезвычайно важными для того, чтобы понять и автора «Науки расставания» с его «тогда» и «теперь», и героя, и главную мысль романа: «Мне кажется иногда, что я вне времени, вне пространства, что я существовал задолго до моего появления на свет. И всегда буду существовать — в памяти друзей, в любви, о которой, мне кажется, уже догадывается Таля. И как ни странно, но я ничего не боюсь, даже опасных случайностей, которыми в эти дни битком набита жизнь… Зачем я записываю то, что запомнится и без моей набитой блокнотами сумки?.. Всё проваливается в прошлое, провалится когда-нибудь и эта окаянная война…
…Надо вообразить себя в шестидесятых годах, через двадцать лет, в другом, неизвестном времени, в условном литературном пространстве. Иначе невозможно написать роман о том, что произошло в Полярном».
Судьба дала Вениамину Александровичу Каверину не 20, а 40 лет для того, чтобы написать этот глубокий роман, наполненный воздухом двух времен — тогда и сейчас. И потому самое название его звучит для нас особой, полной горечи и душевного света нотой: это — наука расставания не только с эпохой, персонажами, тем, что было грезой и сбылось. Это — наука расставания и с собой прежним, и со своими иллюзиями, и с «окаянной войной», которая никуда не провалилась для тех, кто прошел ее с «лейкой и блокнотом, а то и с пулеметом»…
«Эта наука, — пишут О. Новикова и Вл. Новиков, — не дает никаких рецептов и предписаний (как, впрочем, и любая книга Вениамина Каверина, стоило бы добавить. — Н. С.). Но она доказывает, что самоотверженность — это выход из любых сложных человеческих и исторических обстоятельств».
Возможно…
Послевоенный период едва ли не в первую очередь ознаменовался для писателя, с одной стороны, признанием — Сталинской премией за роман «Два капитана», с другой — преследованиями его друга, Михаила Зощенко, о чем уже говорилось на этих страницах, переездом из Ленинграда в Москву в 1947 году и резкими выпадами против опубликованной первой книги романа «Открытая книга».
Об этом — в следующей главе.
Глава 5«…НА ФОРМУЛАХ ТОЧНЫХ НАУК»
Помните девиз, под которым юный Каверин представил на конкурс начинающих писателей свой первый рассказ «Одиннадцатая аксиома»? «Искусство должно строиться на формулах точных наук». Вряд ли думал тогда писатель, делающий первые свои шаги в творчестве, о том, что наступит время, когда его увлечет эта трудная задача и он напишет не один, а несколько романов, посвященных людям науки.
«Мне всегда казалось, что самые принципы научного творчества поучительны и важны для писателя, недаром изучение их всегда с такой плодотворностью отражалось в литературе, — писал Вениамин Каверин в „Очерке творчества“. — Но как подойти к делу? На каком научном материале остановиться? Должен ли он иметь познавательный характер или войдет в общий исторический фон?
Эти и многие другие вопросы решились сами собой, когда я остановился на микробиологии. Русскую микробиологию всегда вели вперед люди сильного характера, смелые оптимисты, готовые к самопожертвованию и ясно представляющие то место, которое предстоит занять этой молодой науке среди других наук о природе. Таковы Мечников, Заболотный, Гамалея. Эти высокие традиции сохранились и в наше время».
Вениамин Александрович видел примеры подобного высокого самопожертвования: Лев Николаевич Тынянов, Лев Александрович Зильбер, жена Льва Александровича Зинаида Виссарионовна Ермольева, которую принято стало считать прототипом героини «Открытой книги» Татьяны Власенковой, «действительный член Академии медицинских наук, ученый, известный не только своими трудами, но и врачебным подвигом в осажденном Сталинграде». Начиная со второй части романа, Каверин, по его собственному признанию, «более или менее последовательно шел вслед за ее профессиональной биографией — светящиеся вибрионы, открытие консервации икры, работа по фагу и, наконец, пенициллин с его предысторией, основанной на исторических данных». Об этой женщине Каверин подробно напишет в своей книге «Эпилог».
Зинаида Ермольева, по словам писателя, была тем самым человеком, без близкого и длительного знакомства с которым он никогда не взялся бы за эту работу; неоценимая ее помощь выражалась не только в подробных рассказах о первых победах и поражениях в научной деятельности, но и в показах практической, лабораторной работы.
И, может быть, в каком-то смысле главной стала для писателя мысль об этой незаурядной женщине, одаренной «ни с чем не сравнимым, поглощающим, почти непонятным примером таланта любви». Оставленная мужем после десяти лет не очень счастливой жизни, Зинаида Ермольева до последних дней продолжала любить Льва Александровича Зильбера и бросалась на помощь ему во всякую трудную минуту, привлекая к деятельному участию в его судьбе людей близких и далеких, потому что, по словам Вениамина Каверина, «это было чувство безнадежное и вместе с тем не разоряющее, не опустошающее, а, напротив, выстроившее душу» (выделено мной. — Н. С.).
Вот один лишь «пример с комментарием». Буквально потребовав от матери Льва Александровича, чтобы она приехала в Москву и обратилась в соответствующие инстанции с прошениями о его освобождении, Зинаида Виссарионовна не задумалась, каково было это для старой и не совсем здоровой женщины. «Но она приехала и выстояла (с нашей помощью) эту очередь, только для того, чтобы услышать невероятную новость: ее сын, оказывается, арестован за измену родине. На вокзале, прощаясь, она сказала мне несколько слов, запоминавшихся, потому что они осветили характер Зинаиды Виссарионовны с неожиданной стороны, — пишет Каверин в „Эпилоге“.
„Опасайся Зины, — сказала мама. — Она готова бросить в горящую печь и тебя, и меня, и кого угодно, для того чтобы вытащить Леву“.
Своего старшего сына мама любила больше всех детей, но, по-видимому, тихая, непреклонная, фантастическая энергия Зины поразила ее — и испугала».
В соединении, слиянии этих двух щедрых даров природы, таланта науки и таланта любви, помноженных на фантастическую энергию, и рождался образ героини «Открытой книги» Татьяны Петровны Власенковой на протяжении тех тридцати пяти лет, в пространстве которых протекает запечатленная в книге жизнь. Потому что невозможно отделить глубину ее чувства к Дмитрию от поглощающих целиком и полностью научных свершений и важнейших открытий. Как невозможно отделить и от борьбы с лженаукой, представленной в романе талантливым когда-то, но ныне перешедшим нравственные границы Крамовым и его приспешниками.