Учителя в немухинской школе, куда поступил Леня, считают, что он говорит слишком сложно и старомодно, словно ему шестьдесят с лишним лет, и Петька обучает его современному языку:
«— Как бы ты сказал, например, если бы немухинцы сыграли с мухинцами не вничью, а, скажем, пять — один?
Леня подумал.
— Я бы сказал, что усилия немухинцев увенчались заслуженным успехом.
— Вот видишь! А надо сказать просто: „Блеск!“ А если бы они проиграли?
Леня снова подумал.
— Ну, может быть… „Не принимайте слишком близко к сердцу этого огорчения. Продолжайте работать, и я уверен, что в ближайшем будущем вас ожидает удача“.
— Та-ак, — сказал с отвращением Петька. — А я бы сказал покороче: „Эх вы, сапоги!“ Пойдем дальше. Если ты прощаешься с кем-нибудь, что надо, по-твоему, сказать?
— Позвольте пожелать вам всего самого лучшего.
— Ну вот! А надо сказать просто: „Пока!“, или в лучшем случае: „Привет бабушке, не забудь полить фикус“. Если ты, например, сидишь над задачкой полчаса и не можешь ее решить, что надо сделать?
— Ничего. Сидеть, пока не решишь.
— Надо сказать: „Муть!“ А потом можно, конечно, и посидеть, но лучше списать ее у кого-нибудь на уроке. Ну, и так далее. Запиши, с непривычки тебе, возможно, трудно запомнить. Ну, пока!»
Сегодня на смену этим невинным, в сущности, выражениям и словам пришли другие — «круто», «фиолетово», «норм», «всем привет» и так далее, порой приправленные ненормативной лексикой. Язык наш, некогда великий и могучий, обедняется, теряет краски едва ли не с каждым днем, и вряд ли можно с этим как-то бороться.
Во всяком случае, как Леня Караскин, говорят ныне действительно те, кому за шестьдесят…
Как и другие сказки из «Ночного сторожа», «Летающий мальчик» написан на вполне бытовые темы, лишь окрашенные волшебными элементами, — и в этом таится особая прелесть и привлекательность повествования Вениамина Каверина в равной степени для детей и взрослых. Можно мысленно соединить эти произведения, написанные за несколько десятилетий, с первыми творческими опытами юного писателя, сочинявшего свои мистико-фантастические новеллы сначала в духе немецкого романтизма, а затем «переехавшего в Россию». Здесь уже вступает в силу тот мировой контекст, речь о котором шла выше: превращение матери Тани в бронзовую статуэтку недоучившейся в школе ведьм некоей госпожой Ольоль, мечтающей занять место Марии Павловны в доме («Сын Стекольщика»), а после того, как с помощью удивительного юноши — прозрачного и не видимого никому, в том числе и себе самому, мать Тани возвращается домой, а Ольоль начинает видеть в зеркале не отражение собственного лица, а отражение своей души. Отражение приводит ее в такой ужас, что она навсегда бежит из Немухина в свой родной город Мухин, расположенный на другом берегу реки.
А происходит это чудесное превращение с заменой зеркального изображения и возвращение Марии Павловны к дочери и мужу с помощью особого заклинания, которое Сын Стекольщика узнает у Старого Волшебника, обитающего на берегах реки Ропотамо:
Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звезды — невод, рыбы — мы,
Боги — призраки у тьмы.
Казалось бы, волшебное заклинание могло быть проще и конкретнее, но Каверину необходимо было вернуть из глубин памяти и донести до своего взрослого читателя поистине волшебную вязь и завораживающий ритм поэзии Велимира Хлебникова, чтобы вновь «возвратить время». Старый Волшебник не случайно говорит Сыну Стекольщика, что это заклинание «некогда подарил ему нищий поэт, искренний и потому великий… Как никто другой, он умел вдохнуть жизнь в мертвое слово. А ведь слово и жизнь человека — родные братья и даже, я бы сказал, близнецы. Вот почему я уверен в том, что его стихи, возвращавшие жизнь слову, могут вернуть жизнь и человеку, в особенности если за него хлопочут целых два поколения волшебников».
Выдающийся писатель без комментариев и назиданий, очень естественно и просто вписывает поистине золотыми буквами в свою современную сказку строки, что звучали для его поколения (да и для следующих) как некая ворожба у «зеркала природы», отражающего наш внутренний мир в его подлинности…
И слова, сказанные Старым Волшебником, звучат мыслью и чувством самого Вениамина Каверина.
В исследовании О. Новиковой и Вл. Новикова читаем: «Немухин выстраивался постепенно. Первая по времени написания сказка „Песочные часы“ отличается несколько обузданной фантазией и буднично-житейского и романтико-фантастического аспектов в сознании современного человека… сохраняет равновесие между рациональной воспитательной установкой и ее гротескной художественной интерпретацией… Вообще „детское“ и „взрослое“ начала образуют в глубине каверинского сказочного мира напряженную параллель, которая никогда не выходит наружу, но постоянно дает дополнительные художественные токи».
Здесь уместно было бы, наверное, вспомнить творчество В. Одоевского, а также А. Вельтмана, А. Бестужева, А. Погорельского, Н. Павлова, высоко ценимых Вениамином Кавериным и не оцененных до сей поры писателей, в немалой степени занятых в своем творчестве этой «напряженной параллелью». Можно упомянуть и более поздние по времени создания, сказки Евгения Салиаса — писателя значительно более «среднего» по сравнению с названными, работавшего по несколько иным законам, продиктованным своим временем, но, несомненно, унаследовавшего некоторые черты своих предшественников.
Произведения Вениамина Каверина, написанные в русле этого жанра (не столько сказочного, сколько романтико-мистического, фантастического, но с непременными волшебными «вкраплениями»), естественным образом соединяются с достижениями в этой области мировой культуры, создавая — что особенно важно! — единый контекст. И именно благодаря этому возникает слияние «детского» и «взрослого» восприятия: летающий Леня Караскин становится летчиком, Таня учится скрипичному мастерству у Феи Музыки, создавшей не слышимый никем оркестр из Зеленых Попугаев-неразлучников, Краешка Голубого Неба, Кремовой Шляпы, Черного Фрака, Дымчато-розового Пуделя с Белым Мячом во рту, Желтого Плаката и Огнетушителя, в момент, когда завистливый директор музыкальной школы задумал опозорить ее на Новогоднем концерте, принимает предложение Петьки обратиться к кузнецу Ивану Гильдебранду, чтобы он выковал голоса для ее оркестрантов, потому что каждый цвет обладает своим музыкальным звучанием. И вполне естественно, что ее ученица становится известной скрипачкой. Петька работает на судостроительном заводе, Таня излечивает от смертельной болезни своего отца, архитектора и художника, раздобыв для него живую воду… Но главное чудо — вовсе не в этой воде, изготовленной Лекарем-Аптекарем, а в том, что осознал Николай Андреевич, работая над «Портретом жены художника»: «Чтобы закончить „Портрет жены художника“… нужно было только несколько дней. И оказалось, что именно эти несколько дней прожить совсем нелегко. Но он старался, а ведь когда очень стараешься, даже невозможное становится возможным. Он работал, а когда работаешь, некогда умирать, потому что, чтобы умереть, тоже нужно время» (выделено мной. — Н. С.).
Достигнуть можно всего, если ты наделен большим сердцем и желанием приносить людям добро, жертвуя своими собственными интересами. И никогда не забывать о том, что, если постоянно работать, на смерть просто не будет времени…
Вот тот важнейший нравственный закон, который Вениамин Александрович Каверин адресовал нескольким поколениям своих читателей. Пусть те, кто моложе, не сразу поймут. Пусть запомнят — и когда-нибудь это станет для них путеводной звездой: невозможное превращается в возможное, когда вкладываешь все силы души в достижение своей цели…
Когда читаешь «Ночного сторожа», возникает вопрос: почему, соединяя сказки в единый цикл, Вениамин Каверин не выстроил их хронологически, по времени создания? Но вскоре на этот вопрос находится вполне логичный ответ: мысль ведет писателя словно по спирали — от более сложного к простому, а затем снова к сложному, чтобы в конечном счете обозначить, как мечется человек в попытках найти свое призвание; через какие малые и большие испытания проходит душа. И серьезная роль в этом труднейшем процессе принадлежит дороге, на которую судьба выводит человека, сталкивая его с простыми и сложными проблемами попеременно.
Может быть, именно это стало одной из причин, по которым дважды обращались к «Ночному сторожу» кинематографисты, — в 1973 году Вадим Курчевский поставил анимационный фильм-короткометражку «Немухинские музыканты», а спустя почти десятилетие под этим же названием появился фильм Марии Муат, несколько расширивший события одной только сказки до нескольких, происходящих и в других «историях, рассказанных в городе Немухине».
Сценарии и к мультипликационному, и к художественному фильмам писал сам Вениамин Александрович Каверин и (по довольно скупым отзывам писателя) этими работами он остался значительно более удовлетворен, чем лентами, снятыми по «Открытой книге» и даже «Двум капитанам». Особенно тепло отозвался он о фильме Марии Муат.
Каждая из сказок, составивших Немухинский цикл, хотя и связана с другими сквозными персонажами и некоторыми происшествиями, является совершенно самостоятельной, она словно ведет нас по лестнице — отчасти той самой, гофмановской, о которой не раз упоминалось на этих страницах: поднимаясь по ней, писатель ведет за собой читателя, порой заставляя вернуться на одну-две ступеньки ниже, чтобы осмысленно сделать следующий шаг вверх.
Тем более что чудеса нередко оказываются совершенно обычными. Так после концерта, когда Варвара Андреевна выходила на поклоны и буквально вытащила на сцену «высокого белокурого незнакомца с голубыми глазами», он преподнес Фее Музыки букет Голубых Подснежников, и «это было последнее чудо, совершившееся в тот удивительный вечер. Подснежники — в разгар зимы! Конечно, никому и в голову не пришло, что они выкованы из стали».