1-й ранг, или высший, — всадник (он может быть погребен с конем или только с уздечкой), вооруженный луком, акинаком или кинжалом, топором-секирой и боевым ножом. В эту же группу мы включаем воинов, у которых в наборе оружия отсутствует не больше одного из названных компонентов. В делом воины 1-го ранга составляют от 5 до 13 %;
2-й ранг — конь отсутствует, три (в любом сочетаний) вида оружия;
3-й ранг — оружие двух видов: дальнего боя (лук ли копье) и ближнего (акинак или топор);
4-й ранг — один вид оружия — как правило, акинак.
На холмах, в горах и горных долинах
Легкий одинокий минарет свидетельствует о бытии исчезнувшего селения. Он стройно возвышается между грудами камней, на берегу иссохшего потока.
Четверть века назад жарким июльским днем мы подъезжали к белым саманным. домикам станицы Змейской, спрятавшимся в тени абрикосовых и грушевых деревьев. За последние сто двадцать пять лет здесь ничего не изменилось. Тогда А. С. Пушкин описывал эти места так: «Дорога довольно однообразная: равнина, по сторонам холмы. На краю неба вершины Кавказа» [Пушкин, 1978, с. 437]. Терека не было видно: он остался в стороне; справа «возвышалась огромная, лесистая гора» [Пушкин, 1978, с. 438], а перед ней — сменяющие друг друга невысокие холмы старой поймы Терека, покрытые выжженными солнцем чахлыми травами, с одинокими деревцами, в то иссушающе-жаркое лето они давали скудную тень.
Задача, поставленная начальником экспедиции Е. И. Крупновым, была четкой: небольшой кирпичный заводик разрушал катакомбы очень интересного аланского могильника XI–XII вв., нужно было их исследовать; раскопки вел аспирант В. А. Кузнецов, а мне и Д. В. Деопику, вчерашним студентам Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, поручили изучить поселение. Его следы по находкам керамики на поверхности были обнаружены первый же день разведочных работ на ближайших холмах.
Открыв старый полевой дневник, я нашла стершийcя ситуационный план и прочла: «11 июля на восточном холме заложен раскоп в сто квадратных метров». нем было зафиксировано, сколько рабочих принимало участие в раскопках, грунт, характер слоя, находки… Через день-другой после снятия «первого штыка» стало ясно, что экспедиции посчастливилось найти древнекобанское поселение, раскопки которого под общим руководством Е. И. Крупнова [Деопнк, Крупнов, 1961] продолжал Д. В. Деопик, а я, уже на другом холме, расположенном в непосредственной близости к могильнику, приступила к раскопкам селища аланской культуры, одновременного Змейскому могильнику [Деопик, 1961].
Змейское поселение явилось первым бытовым памятником кобанской культуры, почти полностью раскопанным археологами, поэтому значение этих работ переоценить трудно. Поселок занимал вершину небольшого холма на третьей террасе старой Терской поймы. Крутые склоны служили ему защитой. Небольшие наземные жилища, вытянутые вдоль края бугра, имели каменные фундаменты и турлучные (плетень, обмазанный глиной и обожженный) стены. Полы вымощены галькой или обмазаны глиной. В одном из домов была зачищена углубленная в пол печь. Во дворах располагались многочисленные (24) хозяйственные ямы колоколовидной и цилиндрической формы, 12 очагов. Найден гончарный горн.
Поселение дало богатую коллекцию керамики, орудий труда, что позволило составить представление о хозяйстве населения, о роли в нем земледелия и скотоводства, об уровне керамического производства и металлургии, о наличии ткачества, костерезного дела и т. д. Однако Змейское поселение долгое время оставалось уникальным. Материалы, которые оно дало, ни с чем сравнить было нельзя. Прошел еще ряд лет, пока той же Северо-Кавказской экспедицией были начаты большие работы на кобанских многослойных бытовых памятниках более восточных районов — на Сержень-Юрте, Бамуте, Алхасте [Козенкова, 1977, с. 11 и сл.].
Наши представления углубились и расширились, стало возможным выявить определенную закономерность в расположении поселений: кобанское население выбирало естественно укрепленные места, освещенные солнцем холмы, вблизи воды, удобные для занятий земледелием и придомным скотоводством. Поселения пересекали мощеные улицы, застроенные большими наземными (площадью 80–100 кв. м) домами. Углы турлучных стен крепились столбами, а центральные подпорные столбы, углубленные в материке, поддерживали двускатные камышовые кровли. Стены изнутри обшивались тонкими досками, а понизу — дубовыми плахами. Полы были земляными, утрамбованными, иногда вымощенными черепками или галькой. Во дворах располагались многочисленные хозяйственные ямы и очаги.
Итак, долина Терека приоткрыла перед исследователями некоторые страницы своей древней истории. Но долгое время в нашем распоряжении не было кобанских поселений, исследованных в бассейне Кумы я Кубани. Эта лакуна оказалась заполненной в результате раскопок автора в 1977–1980 гг. в зоне строящегося Эшкаконского регулирующего водохранилища.
Раскопки многослойного поселения можно уподобить киноленте, пущенной в обратном направлении, ведь сначала раскапываются поздние слои, а затем — ранние. Вернуться вновь к последним кадрам, пройдя весь путь от них до первых, можно, лишь используя свою научную документацию: полевые дневники, чертежи, фотографии, описи находок, а также сами находки и то, что осталось на земной поверхности после раскопок, — борта раскопов, в которых напластования земли дают информацию о прошлой жизни, в каменные сооружения различных строительных периодов. Если при этом мы не поставили нужного вопроса вовремя или задали его в слишком общей форме, ответа нам уже не получить. Раскопки древних поселений особенно сложны и трудоемки. «Курганщик», даже обладающий многолетним полевым стажем, остановится в недоумении перед многослойным поселением, где основным строительным материалом была глина, а специалисту по древним городам Средней Азии покажется весьма сложной методика раскопок древнерусских городов, где хорошо сохраняется дерево.
Копать на Эшкаконе трудно: в культурном слое много камней. Сложенная насухо, то есть без скрепляющего раствора, древняя стена, разрушаясь, превращалась в сплошную хаотическую груду камней. Искусство археолога в данном случае заключалось в том, чтобы уловить порядок в этом хаосе: убрав все «лишние» — смещенные — камни, выявить сохранившиеся участки стены.
Исследовать памятник необходимо так, чтобы возможно более полно представить все этапы его существования.
Поэтому вся территория поселений и могильника, как это принято в полевой археологии, была разбита на квадраты 5×5 м, ориентированные по странам света. В каждом квадрате с севера и запада мы оставляли метровые контрольные бровки, которые потом зачерчивались (профили раскопа) и лишь после этого убирались. Раскопки проводили «штыками». В пределах каждого «штыка» камни, принадлежавшие либо вымостке, либо кладке, не снимали, в основании же «штыка» оставляли все камни, наносили на план и для каждого определяли нивелировочные данные, то есть глубину их местонахождения от общей для всего раскопа нулевой отметки.
Раскопки одновременно велись на нескольких квадратах, и поскольку любое из жилых и хозяйственных сооружений имело значительную площадь, то в каждый раскапываемый квадрат попадал только его небольшой, а иногда и маловыразительный участок.
Задача усложнялась тем, что поселение кобанской культуры было перекрыто средневековым поселением XII–XIII вв., которое, как и современные огороды здания, нарушило поверхность памятника (в частности, хозяйственными ямами). Здесь на одном мысу □следовательно существовало несколько археологических памятников: небольшой (около 450–500 кв. м), компактно расположенный поселок эпохи поздней бронзы (X?) IX–VIII (VII) вв. до н. э., состоящий из нескольких домов-усадеб; затем на рубеже VII–VI вв. до н. э. к западу от этого разрушенного временем и ставленного людьми поселка, в непосредственной близости от него, а частично и заходя на его территорию, существовал описанный выше могильник (площадью 350–400 кв. м), огражденный невысокой каменной стенкой и окруженный одновременными ему хилыми и хозяйственными сооружениями поселения, занимавшего уже площадь в много тысяч квадратных метров.
Вещи и керамический материал обоих поселений (далее мы будем называть их поздним и ранним) резко различались между собой. Достаточно сказать, что орудия труда и оружие раннего поселения — это только костяные и бронзовые экземпляры, а позднего — по преимуществу железные. Ранняя керамика каменномостско-березовского типа представлена лощеными красновато-палевыми, бурыми и черными сосудами с прочерченной геометрической орнаментацией, часты находки открытых сосудов типа мисок. Поздняя керамика имеет лощение худшего качества, место геометрической орнаментации занимают наколы и насечки, меняются форма и ассортимент сосудов; по аналогии с керамикой «з могильника она надежно датируется рубежом VII–VI — началом VI в. до н. э. Как мы уже говорили, поселение и могильник расположены в месте слияния реки Уллубаганалы и Эшкакона. Там ущелье заметно расширяется за счет конуса выноса и защищено с севера отдельно расположенным шпилем, венчающимся небольшой ровной площадкой, дополнительно по периметру «пленной каменной кладкой «насухо». Очевидно, эту «циклопическую» крепость можно считать убежищем древних кобанцев.
Конус выноса представляет собой наклонно (6–7°) расположенную поверхность с максимальной шириной 270 м, подрезаемую с запада Эшкаконом, а с севера — рекой Уллубаганалы. С востока она переходит в крутые (40–45°) лесистые склоны, по которым вьется достаточно широкая грунтовая дорога, выводящая из ущелья на альпийские пастбища (перепад высот составляет более 500 м). Судя по характеру рельефа, здесь же проходила и древняя дорога.
Турецкий путешественник XVII в. Эвлия Челеби дал яркое описание этих мест: «Воистину это удивительное, обширное, бесподобное ущелье. Длина ущелья — восемь часов пути по (местам) необычайной красоты. Горная долина… плодородна, имеет живую воду, и водопой ее достаточен для скота числом в пять-десять раз по сто тысяч голов… (имеются) обширные луга с (богатой) растительностью… А по обе стороны от ущелий возвышаются до небес отвесные красноватые скалы, страшные скалы с гнездами орлов, коршунов и соколов» [Челеби Эвлия, 1979, с. 91–92].