В плане нашей темы важно остановиться на вопросе о единстве всех кавказских племен, по отношению к которым скифы, по данным Мровели, сначала выступили как враги. Незаурядность талантливого историка заключалась в том, что он первым, по словам Г. А. Ломтатидзе, предложил концепцию «единого происхождения, ближайшего родства народов Кавказа».
Раздел о нашествии скифов («хазар») у Л. Мровели начинается с описания их усиления и борьбы с родом Лекоса и Кавкаса (не этим ли именем Кавкасов — Кавкасиосов называли себя древние кобанцы?), что перекликается с сообщением Диодора Сицилийского о приобретении скифами накануне походов в Переднюю Азию страны «в горах до Кавказа», а в низменностях до Меотиды и Танаиса (Дона). Но горцы, по Мровели, не подчинились скифскому завоеванию, попросили помощи у закавказских племен, те перешли Кавказские горы, нарушили скифские границы, возвели на Северном Кавказе город (не о Дербенте ли идет речь?) и после поражения скифов вернулись в Закавказье. Так что первый этап экспансии скифов в горы как будто бы кончился для них неудачей.
Рассказ о нашествии скифов в Закавказье и Азию Л. Мровели начинает с упоминания избрания ими царя: «и подчинились все хазары (скифы. — В. К.) царю. выбранному ими, и двинулись с ним, и прошли морскими воротами, которые сейчас называют Да рубан дом», то есть Каспийским проходом.
Здесь стоит привести данные других источников, повествующих об этих событиях. Ассирийская надпись 673 г. говорит о «царе страны Ишкуза (скифов. — В. К.) Партатуа», который сватался к дочери Асархаддона. Следовательно, в то время царский титул применялся по отношению к скифским вождям в Передней Азии; в греческой традиции Геродот и Страбон называют царем Мадия, сына Прототия (того же Партатуа). У Геродота мы видим и описание того же пути скифов берегом Каспийского моря, который упомянут Мровели. Греческий историк в двух местах (Herod. I, 104; IV, 12) подчеркивает, что скифы «пошли верхним путем… оставляя при этом Кавказские горы справа… и держались слева от Кавказа, пока не вторглись в землю мидян».
После описания картины опустошений, произведенных «хазарами» в Закавказье и Передней Азии, что также весьма точно корреспондирует со сведениями Геродота, Мровели говорит о знакомстве их с «Арагвскими воротами, которые называются Дарналом». Эти сведения для нас очень важны: Е. И. Крупнов в своей работе, посвященной путям переднеазиатских походов скифов, не имея еще этих материалов в своем распоряжении, поставил вопрос о знакомстве скифов с Дарьяльским проходом. В. Б. Виноградов привлек указанные сведения Л. Мровели для подкрепления этого предположения. Можно только прибавить, что Л. Мровели имел в виду неоднократное и привычное использование скифами этих проходов, что объясняется необходимостью для них обеспечить свой тыл. Для этого скифы в период пребывания в Передней Азии должны были поддерживать постоянные отношения с народами Закавказья и Кавказа. Существование в современном армянском языке слова ска (восходящего к древнему сака — названию скифских племен), а в грузинском — гмира (ср. «киммерийцы») в значении «герой» отражает, видимо, тот факт, что ираноязычные степняки, пришедшие сюда как завоеватели, стали со временем для народов Закавказья союзниками.
Л. Мровели дал нам ряд новых по сравнению с античной традицией сведений о промежутке времени между проникновением скифов в Закавказье и Переднюю Азию и антиассирийским восстанием в период выхода на историческую сцену Мидии. Так, к этому этапу относит он строительство Дарубанда, «города в морском проходе». Интересны сведения о совместной деятельности савромат и жителей Картли, изгнавших мидян, в связи с борьбой за престол в Мидии (сообщения о различного рода междоусобицах в Мидии находим мы и в ассирийских текстах). Точка зрения на совместную деятельность сармат-савромат (овсы), в число которых могли входить и предкавказские скифы, с жителями Картли перекликается с мнением акад. Г. А. Меликишвили, что часть скифов во время переднеазиатских походов осталась в Закавказье и отношения местных жителей с ними были дружественными. Эта тема глубоко и многосторонне рассмотрена в работах М. Н. Погребовой. Приведенные же сведения Мровели интересны для нас кроме всего прочего и тем, что здесь мы впервые встречаемся с новым на Кавказе народом — главным действующим лицом последующих разделов данной книги.
Часть IIАланы
Появление сарматских племен на Кавказе
Только лишь с вышки своей объявит дозорный тревогу,
Тотчас дрожащей рукой мы надеваем доспех.
Враг, чье оружие — лук, чьи стрелы напитаны ядом,
Злобный разведчик вдоль стен гонит храпящих коней.
Внутреннее хронологическое членение любой археологической культуры опирается на анализ тех вещей, которые мы находим при раскопках поселений и могильников. Название каждого из выделяемых периодов зачастую дается по имени какого-либо народа, который, обитая в непосредственной территориальной близости с носителями рассматриваемой культуры и находясь с ними в определенной культурной связи, придавал этой культуре соответствующую окраску. В предыдущих главах речь шла о древнейшем этапе существования кобанской культуры и о следующей, «скифской» эпохе ее истории. Начиная с III в. до н. э. в пределах той же кобанской культуры для горных и предгорных районов Кавказа можно говорить о сарматской эпохе — по имени того народа, который в то время начинает играть доминирующую роль в степях Предкавказья и на протяжении последующих столетий все сильнее взаимодействует с кавказскими горнами.
Говоря о кобанских памятниках скифского времени, мы не имели в виду, что это памятники собственно скифов, хотя присутствие определенного числа последних среди обитателей Предкавказья неоспоримо и достаточно наглядно отразилось в археологическом и антропологическом материале, в данных лингвистики и фольклора. Аналогичную ситуацию можно предполагать для сарматского времени. Наша задача — оценить удельный вес местного и пришлого компонентов в среде населения Кавказа той поры, охарактеризовать исторические и археологические свидетельства процесса ассимиляции, четче выявить местную культурную традицию.
К сожалению, все количественные выкладки на эту тему до сих пор более чем примерны. Нет нужного доброкачественного цифрового материала и общепринятой методики подсчетов; поэтому все те выводы, к которым приходят исследователи, спорны и неоднозначны. Поиски ученых, рассматривающих эту проблему под разными углами, еще далеки от завершения, и сегодня мы можем лишь констатировать, что решение таких вопросов оказалось гораздо более сложным, чем казалось исследователям прошлого века, причем даже таким крупным, как В. Ф. Миллер и Ю. А. Кулаковский. Увеличение объема материалов, расширение того исторического фона, на котором рассматривается сарматская проблема, — от Средней Азии до Испании и Африки — не разрешили недоуменных вопросов, и основная трудность продолжает оставаться в необходимости выработки такой процедуры объяснения фактов, которая будет удовлетворять самым строгим требованиям научного анализа.
Пожалуй, сарматской эпохе на Северном Кавказе повезло больше, чем другим: к ее изучению обращалось большее число исследователей, придерживавшихся зачастую различных точек зрения и опирающихся на материалы разных районов Северного Кавказа (от Кубани до Дагестана). Столкновение же взглядов (устное — на ежегодных кавказских симпозиумах или письменное — на страницах журналов) всегда продуктивно, даже в том случае, если оппоненты резко расходятся в толковании проблемы.
На исторической арене Северного Кавказа сарматы, подобно скифам, появились как опасные и неукротимые враги. Недаром в быту адыгских племен сохранилась поговорка «Ты не черт и не шармат, откуда же ты взялся? [Ногмов, 1947, с. 24]; показательно и слово цармарти в грузинском языке, что значит «язычник» [Гаглойти, 1966, с. 70], а в языках вейнахской группы словом ц/аьрмат называют уродливого и страшного, чужого человека [Виноградов, 1963, с. 151]. Картину взаимоотношений сармат с местными племенами мы можем дополнить, привлекая сведения Л. Мровели, повествующего о браке между сестрой царя Фарнаваза, объединившего Грузию в III в. до н. э., и «овским царем» (овсы грузинских источников в разные исторические периоды соответствуют последовательно сарматам, аланам и осетинам); сам Фарнаваз был женат на «деве из рода Кавкаса (племени) дурдзуков» [Мровели, 1979, с. 30], которых локализуют на северных склонах Кавказского хребта, на территории нынешней Чечено-Ингушетии.
На протяжении царствования Фарнаваза овсы, леки и дурдзуки оставались его надежными союзниками.
Этот союз сохранился и при его сыне Саурмаге и лишь при внуке Мнрване I был временно нарушен восстанием дурдзуков. «Тогда царь Мирван созвал всех эриставов картлийских, собрал многочисленное войско — конных и пеших… и подступил к вратам [неприятеля], жестокий, как джик (так в древнегрузинских источниках назывались зихи — адыгские племена, жившие на Черноморском побережье Кавказа, косоги русских летописей. — В. К.), бесстрашный, словно тигр, и с львиным рыком на устах. Разразилась меж ними жестокая битва, и, словно скалу, не рассекал Мирвана меч дурдзуков: был он тверд и незыблем, как столп. Битва длилась меж ними долго, и с обеих сторон пало множество [людей]. Однако дурдзуки были осилены и обращены в бегство» [Мровели, 1979, с. 31].
Сопоставляя данные греческих, римских н древнегрузинских авторов, мы получаем представление об этнической карте Северного Кавказа последних веков I тысячелетия до н. э.
Страбон в XI книге «Географии» подробно повествует о Кавказе; после рассказа о самых высоких частях Кавказа, о горцах, которые живут на вершинах гор и в лесных долинах, он переходит к описанию северных предгорий — области, прилегающей к «равнине си раков» (одного из важнейших сарматских племен); «Здесь (имеются в виду предгорья, —