но, в трех гробах, золотом, серебряном и железном, с «великими богатствами» — оружием, украшениями, сосудами из драгоценных металлов — хоронят Аттилу, убив затем всех, «кому поручено было это дело» [Иордан, 1960, с. 118].
Сведения о социальной истории гуннов также присутствуют в трудах историков: по данным Приска можно получить представление о возвышении семьи Аттилы с превращением власти в наследственную; говоря о племенной аристократии гуннов, Аммиан Марцеллин применяет термин «приматы», Олимпиодор — «филархи», Созомен применяет термины, обозначавшие в Риме военных предводителей, в частности предводителей сотни всадников.
Задача выделения гуннских комплексов первоначально решалась попыткой этнического определения через хронологию, то есть путем вычленения древностей IV–V вв. В 20-е годы русскими исследователями П. Д. Рау, П. С. Рыковым, Т. М. Минаевой была выделена в Нижнем Поволожье из сарматских погребений группа более поздних, относящаяся к гуннскому периоду, но, по мнению ученых, остающаяся по своей этнической принадлежности сармато-аланской. На Дунае, именно там, где находилась ставка Аттилы, внимание к ярким древностям эпохи «великого переселения народов» было привлечено еще в конце прошлого века; в 30-х годах XX в. появились исследования, ставящие задачу учесть при этнической атрибуции дунайских материалов древности из евразийских степей.
Впервые материал гуннской эпохи собран и интерпретирован А. Альфёлди, который в 1932 г., сопоставив материалы, найденные в Средней Европе, с более восточными (Крым, Кавказ, Поволжье, Казахстан), решил вопросы датировки для ряда находок и определил их как специфические для гуннов; отличительными признаками этих комплексов являются обряд трупосожжения, наличие золотых пластинок от седла с чешуйчатым орнаментом, сложного лука и крупных наконечников стрел, специфического конского снаряжения, бронзовых котлов, из украшений — бронзовых инкрустированных фибул в виде головки орла. В дальнейшем работами Н. Феттиха, Я. Харматты и, главное, после выхода в свет классического двухтомного труда Иоахима Вернера уточнен набор вещей, специфичный для гуннской эпохи, Именно на этом этапе исследования был поставлен вопрос о том, что временная приуроченность к эпохе гуннов тех или иных вещей еще недостаточна для того, чтобы считать комплексы, в которых они найдены, собственно гуннскими. Тогда же стало очевидно, что многие аспекты проблемы до сих пор не обеспечены материалом: нет поселений, могильников — известны лишь единичные погребения, не сделано сопоставлений материалов европейских гуннов с культурой центральноазиатских сюнну, не решены еще вопросы датировок.
Суммируем все то, что мы знаем о погребениях IV–V вв., найденных в евразийских степях и интерпретируемых как гуннские. Их отличает разный погребальный обряд (трупосожжения и трупоположения) и разные погребальные сооружения. Специфичен набор вещей, появились новые типы украшений. Для женских погребений характерны многоцветные золотые диадемы, украшенные вставками красного камня (граната-альмандина и сердолика), расположенными «россыпью»; в сарматских же золотых полихромных украшениях первых веков нашей эры излюбленной была бирюза. К головному убору у висков крепились роскошные золотые инкрустированные колты — украшение, до этого времени не встречавшееся в костюме древних женщин, — или нарядные золотые кулоны, также богато декорированные драгоценными камнями и зернью. В ушах носили маленькие золотые серьги или в виде колечка с расширенной нижней частью («калачиком»), или в виде «лунниц», также украшенных камнями и зернью. При женских погребениях находят и небольшие металлические зеркальца-подвески, которые археологи справедливо считают вкладом сармато-алан в культуру того времени, и туалетные наборы, включающие ложечку для притираний, «копоушку», «ногтечистку». Иногда находят и небольшие серебряные пряжки (скорее всего обувные), перстни; часты находки каменных и стеклянных бус специфичных типов.
Мужские погребения отличает другой набор инвентаря, поэтому лишь единичные вещи помогают нам свести в одну систему гуннских древностей мужские и женские погребения; сюда входят пряжки и серьги (в мужских погребениях часто обнаруживают по одной серьге), поясные наконечники и стеклянные сосуды. Остальные предметы из мужских погребений не находят соответствий в женских комплексах. Наиболее выразителен набор оружия. Гуннские всадники были вооружены большим сложным луком, их колчаны наполнены стрелами с крупными железными наконечниками, мечи (однолезвийные или двулезвийные) были крупными, с перекрестием или гладким, или инкрустированным стеклом и камнем, ножны обтянуты золотом.
Всадники могли иметь кольчуги. Конский убор ярок и нов, уздечки коней украшали многочисленные бронзовые пластинчатые накладки, обтянутые золотой фольгой и инкрустированные стеклом и камнем, Г-образные псалии из серебра. Раскопки А. В. Дмитриевым могильника Дюрсо, близ Новороссийска, позволили надежно реконструировать седла гуннского времени и понять, где и как крепились те накладки с чешуйчатым орнаментом, которые так типичны для гуннских мужских погребений. Характерной. принадлежностью гуннских мужских погребений являются и бронзовые котлы с ажурными ручками.
В конце 60-х и в 70-е годы появились исследования, которые вывели историю изучения гуннских древностей на качественно иной уровень [Засецкая, 1968, 1971 (1) и др.; Амброз, 1971, 1981). Интересно, что по своим выводам, вытекающим из принятой исследователями методики, работы резко отличаются одна от другой, поэтому это не тот случай, когда мы можем ими дополнять друг друга или считать, что они. отражают разные стороны вопроса.
Дальнейший, довольно подробный экскурс в сущность дискуссии между И. П. Засецкой и А. К. Амброзом достаточно специален, но без него нельзя понять состояние решения гуннской проблемы современной наукой. Эти споры явились темой специального симпозиума, посвященного более широкой теме относительной и абсолютной хронологии евразийских памятников археологии раннего средневековья (IV–IX вв.) — эпохи, «когда для увязки данных археологии с показаниями письменных памятников была бы столь необходима обстоятельная и дифференцированная хронологическая разработка» (КСИА, 158, 1979, с. 3). Нам необходимо разобраться в сути данного спора.
Речь идет прежде всего о различии вгруппировке всего материала. Ту серию памятников, которую И. П. Засецкая выделяет в качестве гуннской, деля ее на пять подгрупп, А. К. Амброз членит на три группы, из которых только первая им датируется гуннской эпохой, а две другие — соответственно VI–VII и VII в. И. П. Засецкая же считает, что выявленное А. К. Амброзом членение отражает не хронологическое отличие погребальных комплексов, а разделение их по полу (табл. 4).
Рассмотрим погребения степных евразийских кочевников, на основании которых исследователи строят свою хронологическую таблицу. Впервые в научный оборот именно как древности гуннской эпохи они во всей полноте были введены И. П. Засецкой (22 комплекса в 1968 г. и уже 34 в 1978 г.) [Засецкая, 1978, с. 56–61]. Часть этих же комплексов привлечена и А. К. Амброзом при построении им «многоэтажного каркасного здания единой хронологической системы» [Амброз, 1971, ч. I, с. 12]. При этом оба автора справедливо считают, что «только комплексы показывают реальное сосуществование вещей во — времени» [Амброз, 1971, ч. I, с. 3]. Однако И. П. Засецкая приводит все комплексы, в исследовании А. К. Амброза фигурирует лишь их часть; И. П. Засецкая приводит все вещи (пользуясь изданиями, музейными коллекциями и архивными материалами), А. К. Амброз — те, которые «работает» на хронологическую — систему.
При недостаточном количестве комплексов и вещей в комплексах И. П. Засецкая, чтобы увеличить материалы для сопоставления вещей полихромного стиля (с инкрустацией полудрагоценными камнями), приводит обширный список стилистических и технологических признаков, характеризующих накладной и штампованный орнамент, технику изготовления гнезд, их форму и материал вставок [Засецкая, 1978, с. 64–65]. В свою очередь, А. К. Амброз, говоря о подобных явлениях, оставляет эти данные как черновые за страницами своей работы. У И. П. Засецкой мы получаем поддающиеся проверке цифровые данные относительно распределения рассмотренных признаков по подгруппам погребений. А. К. Амброз видит отличия украшений III группы от украшений I группы (одновременных, по И. П. Засецкой) в ином «стиле и наборе форм» [Амброз, 1971, ч. I, с. 116], «стремлении к симметрии». Однако А. П. Уманский справедливо пишет, что последнее замечание противоречит материалам, приведенным А. К. Амброзом в той же работе [Уманский, 1978, с. 157]. Ведь такие характеристики, как «чешуйчатый узор крупнее и сложнее, тисненые язычки грубее» Амброз, 1971, с. 115], то есть большее или меньшее изящество форм, чтобы не быть субъективными, подкрепляются доказательствами — либо цифровыми показателями, либо эволюционными рядами, которые (коль скоро автор предполагает хронологическую природу отличия III группы от I, в чем я согласна с А. К. Амброзом) должны продемонстрировать развитие форм во времени.
На стадии анализа материала авторы одинаково видят цели своего исследования в его группировке по наибольшему сходству погребений между собой. Но при интерпретации выявляются различия в их методическом подходе. Так, для И. П. Засецкой каждая выделенная ею группа или подгруппа остается суммой конкретных погребений, для А. К. Амброза это хронологический «период», сумма взаимосвязанных между собой вещей, «как бы моментальный неподвижный снимок непрерывно движущегося процесса… [поскольку! конечная цель археолога — изучить каждый хронологический период (и состоящий из них исторический) во всей его сложности и полноте…» [Амброз, 1980, с. 4]. Но каждый тип вещей имеет достаточно длительную историю, и на разных этапах своего существования (время появления, расцвета или упадка) они в разной мере информативны в плане хронологии.