х пород столь неравных сил начинается там ситцами, а кончается созданием подвластной империи во 150 миллионов жителей. Если б торговля некоторых европейцев установилась по направлению внутренних азиатских бассейнов само собой, до или помимо нашего господства за Кавказом, путь ее был бы пределом наших отношений к Азии».
Но, по убеждению Фадеева, такое развитие событий не просто пресекло бы возможности российской экономической экспансии в Азию. Россия оказалась бы перед лицом мощной агрессивной силы.
«Все лежащее за чертой, протянутой от устья Кубани к северному берегу Аральского моря и дальше, было бы слито в одну враждебную нам группу и мы выиграли бы только то, что вся южная граница империи на несколько тысяч верст от Крыма до Китая сделалась бы границей в полном смысле слова, потребовала бы крепостей и армий для своего охранения; чистая выгода в смысле “мирного развития внутренних сил государства”. Для обороны Кавказской линии пришлось бы вероятно употребить те же войска, какие занимают ее теперь, но уже без всякой надежды на окончание этого положения. <…> Кавказская армия держит в своих руках ключ от востока; это до того известно нашим недоброжелателям, что во время истекшей войны нельзя было открыть английской брошюры, чтобы не найти в ней толков о средстве очистить Закавказье от русских. Но если отношения к востоку составляют вопрос первой важности для других, то для России они осуществляют историческую необходимость, уклониться от которой не в ее власти».
Далее Фадеев уверенно пишет о разложении и бессилии мусульманского мира, который сам по себе не может никому угрожать. Кавказ — единственное сосредоточение боевого духа исламизма. Опасность же в овладении европейскими недоброжелателями России азиатскими народами и просторами.
Говоря о созданной европейцами «подвластной империи в 150 миллионов жителей», Фадеев, разумеется, имеет в виду Индию под властью англичан. Но — не только. Идея создания на рыхлых политических пространствах Азии нового сильного государства владела Бонапартом во время Египетского похода. Он прямо говорил об этом на Святой Елене:
«Если бы Сен-Жан д’Акр была взята французской армией, то это повлекло бы за собой великую революцию на Востоке, командующий армией создал бы там свое государство».
Ермолов, внимательно следивший за карьерой Наполеона, безусловно психологически ориентированный на судьбу великого корсиканца, хорошо знавший историю Египетского похода, говорил:
«В Европе не дадут нам шагу ступить без боя, а в Азии целые царства к нашим услугам».
И настойчиво напоминал, что его род восходит к потомкам Чингисхана.
Постепенно и в России, и в Европе формировалось осознание невозможности изменить территориальную ситуацию на западной линии соприкосновения России и европейских держав. То, что кровавое испытание сил в 1853–1855 годах произошло не на Балтике, не в Финляндии, например, где союзникам, господствуя на море, было гораздо легче снабжать свои экспедиционные корпуса, предоставив туркам отвлекать на юге силы русской армии, а в Крыму, на Черном море, имело не только военно-стратегический, но и глубоко символический смысл.
Наиболее реальным театром будущих военных действий стала Азия — оперативное направление через Афганистан к границам Индии. Для этого России нужно было утвердиться в Средней Азии, а фундаментом всего грандиозного плана был замиренный, твердо контролируемый Кавказ.
И Афганистан, и среднеазиатские ханства фигурировали в стратегических разработках штаба Кавказского корпуса еще с 1820–1830-х годов.
Крымская война, продемонстрировав солидарное неприятие великими европейскими державами исторических задач России, как их понимала российская элита, подтвердила версию «азиатской угрозы». Кавказ непререкаемо выдвигался в этой ситуации на авансцену будущего геополитического конфликта.
В декабре 1855 года Тютчев с пронзительной выразительностью сконцентрировал в стихотворении «1856» эсхатологические — если не панические — настроения, после разгрома в Крыму бытовавшие в русском обществе, которое ожидало продолжения гибельной для России войны.
Стоим мы слепо пред Судьбою.
Не нам сорвать с нее покров…
Я не свое тебе открою,
А бред пророческий духов…
Еще нам далеко до цели,
Гроза ревет, гроза растет, —
И вот — в железной колыбели,
В громах родился Новый год…
Не просто будет он воитель,
Но исполнитель Божьих кар, —
Он совершит, как поздний мститель,
Давно задуманный удар…
Для битв он послан и расправы,
С собой принес он два меча:
Один — сражений меч кровавый,
Другой — секиру палача.
Но для кого?.. Одна ли выя,
Народ ли целый обречен?..
Слова неясны роковые,
И смутен замогильный сон…
Незадолго до Тютчева высокопоставленный чиновник барон Николай Егорович Торнау отправил на высочайшее имя «Записку», которая, с одной стороны, вполне корреспондирует с логикой Фадеева, с другой — по своему подспудному смыслу близка к тютчевскому ощущению грядущих бед. Но, в отличие от поэта, Торнау исходит из представлений о психологии горцев. Поэтому он ориентирован не на «бред пророческий духов», а на вполне конкретные военно-политические проблемы.
Надо помнить, что именно в ноябре 1855 года Австрия, на поддержку которой Николай I рассчитывал, начиная роковую войну с Турцией, направила Александру II ультиматум, требуя принять мирные предложения Англии и Франции. Вступление Австрии в войну на стороне союзников означало для России катастрофу. Недаром в позднейших построениях Фадеева, активно занимавшегося внутренней и внешней политикой, Австрия стояла едва ли не на первом месте в ряду врагов России, соперничая в этом с Англией.
Симптоматично, что именно в это время два кавказских генерала отправили в Петербург энергичные записки, предлагающие начать активное продвижение через Афганистан к Индии.
Но «Записка» Торнау наиболее содержательна и реалистична по оценке ситуации.
Действия союзников нынешнего года начинают угрожать Кавказу и Закавказским владениям нашим.
Поныне действия эти ограничились появлением турецких войск в Абхазии — движением их к Грузии и к Мингрелии и нравственным влиянием на непокорных и покорных нам жителей Кавказа.
Медлительность в действиях Омар-паши и нерешимость его, основанная на расчетах личных его выгод, оградили пока еще Закавказский край от завладения врагами.
Но отторжение края сегодня от России, уничтожение исключительного нашего права владения Каспийским морем, отнятие от нас средств непосредственных сношений с странами Центральной Азии — все эти обстоятельства слишком важны для английского правительства в отношении индейских владений его, чтобы мы могли надеяться на неприведение в исполнение со стороны западных держав предначертаний их.
Для торговых выгод Англии необходимо было уничтожение преобладания России на Черном море; для устранения на будущие времена опасности индейским ея владениям необходимо отбросить границы России на 100 верст назад от границ Индии.
Отторжение Закавказского края от России, водворение и укрепление английской власти на южном берегу Каспийского моря — необходимо английскому правительству.
Еще год бездействия с нашей стороны — и предположения врагов России исполнятся.
Без принятия мер предусмотрительности и решительного противуборства действиям врагов в будущем году, в одну кампанию, весь Закавказский край отпадет от России, если только к турецким войскам присоединятся французские и английские войска и если к материальным силам неприятеля присоединится еще и нравственная сила — в решимости французских, в настойчивости английских генералов.
Опасность Кавказу и Закавказии угрожает со всех сторон.
Внутри края: отпадение даже вполне покорных и подвластных нам племен исполнится под личиною покорности силе.
И прежде всего отпадут грузины, а за ними лишь татары.
Армяне будут действовать и в пользу нашу, и в пользу врагов, смотря по личным их выгодам.
Чувств благодарности в азиатах искать нечего; напротив того, грузинское дворянство, по совершившимся местным обстоятельствам, видит в зависимости страны от России причину лишения драгоценнейших для него, дворянства, благ: народной самостоятельности и сатрапного своеволия.
А когда испрошенные генерал-адъютантские аксельбанты не удержали абхазского властителя от перехода к неприятелю даже прежде занятия всей страны неприятельскими войсками, — удержатся ли другие туземцы от перехода, когда увидят, что сила наша уступает силе союзников, когда убедятся в том, что для удержания края на будущие времена не принято мер предусмотрительности и противуборства и что все усилия наши стремятся лишь к временному отпору вражеских сил.
Пока турки одни будут сражаться против нас на Кавказе, высшее сословие края будет если и не мыслию, то грудью за нас: оно знает, что Турция одна не в состоянии состязаться с Россиею; положительное участие западных держав в военных действиях на Кавказе легко может изменить и образ действий закавказского высшего сословия. При том союз с Европой даст грузинам то, чего русское правительство им дать не могло, но к чему они, однако, достаточно приготовлены, а именно: политическую самостоятельность Царства Вахтангов и Ираклиев и феодальное своеволие Сердаров, Таваров и Тавадов.
Татары-мусульмане, хотя и их высшему сословию было дано более чем ожидали и просили, татары более осторожны и рассудительнее грузин. В Грузию войска наши приходили союзниками. Мусульманские же провинции испытали и помнят силу русского оружия. Татары отпадут, когда увидят уже положительную неудачу оружия нашего.
Опасность